Поэтическая ситуация в Донецке мало чем отличается от поэтиче-ской ситуации в любом другом провинциальном городе, если, конечно, понимать ее в смысле количества народу, умеющего складно (в рифму) высказывать свои и чужие мысли. Всегда были, есть и будут люди, воспринимающие мир сквозь призму поэзии и этим спасающие его для себя и других. Разрушать миры дано многим, а вот спасать, как и создавать, - единицам. Посему и существуют настоящие поэты и рядом стоящие ремесленники. Все они разные. По одним признакам: тихие и громкие, толстые и тонкие, связанные и развязанные. По другим: позитивисты, собирающие факты и доказательства существования птицы и только после этого помещающие ее в свои стихи; метафизики, пробирающиеся сквозь пустыню материализма к Богу; экстремисты, бомбящие мир своими стихами; братья и сестры милосердия, реанимирующие мир и воспевающие его сомнительное здоровье; зеркальные реалисты, отражающие все как есть (так они, по крайней мере, думают); чистые шизики и чистые лирики; оптимисты, не отражающие ничего - в этом и заключается их оптимизм - все всегда впереди. Кого только нет. Но эти характеристики не имеют никакого отношения к качеству поэзии, о котором должны были бы говорить профессиональные критики, а критиков-профессионалов, исследующих современную русскую поэзию, в Донецке НЕТ, в отличие от украинской.
А теперь я хочу предложить вам нечто вроде викторины под названием . Можно даже составить таблицу, если очень захочется. Классификация донецких поэтов по признакам их относительности к жизни. Я не фамильярна, поэтому фамилии называйте сами и ставьте их в нужную графу.
1. Придворные поэты. Множественное число здесь как бы неуместно, простите. Придворный поэт может быть только один. И он есть. Поэт активен, трудолюбив, весел; и, возможно, если знает, что такое счастье, то счастлив.
2. Жаждущие быть придворными и накормленными, но выброшенные новой властью на задворки. Их немало. В данный момент многие из них находятся в творческой коме: без врачей, лекарств и средств к существованию.
3. Самостоятельные свободные талантливые поэты, живущие вне всяких зависимостей. Их мало. Они пишут в любых условиях и при любой власти. Ухудшается экологическая ситуация - дышать становится тяжелее - болеют; уходит кислород - умирают.
4. Бродячие поэты, зарабатывающие деньги стебом, т.е. продажей своих книг отдыхающим на побережье Азовского моря (с устным авторским предисловием). Один. И тот, по-моему, уже бросил эту затею. Возможно, у него появились последователи, но такой информации у меня нет.
5. Огромная художественная самодеятельность - армия эксгибиционистов-столяров, выпускающих книжки за чужой спонсорский (редко за свой) счет пачками. Они пишут стихи, как табуретки сколачивают. Но эти опусы, извините, для задницы, а не для души. Хотя есть и у них свой читатель, - назовем его . Я ума не приложу, как то место, для которого предназначены табуретки, идентифицируется в сознании такого читателя с душой. (По-видимому, совпадение размеров, уровня образования и восприятия). Я никоим образом не хочу сказать, что душа читателя грязна. Ее скорее можно назвать , первозданной, как нефть. Но в этом не виноват даже Господь. Он всех очистить не в состоянии. Надо уж как-то самим. Конечно, это трудно. Нет ориентиров. Вот, к примеру, Маяковский , а под кем чиститься нынешним поэтам и читателям - неизвестно. Отчасти это потому и происходит, что нет настоящей действенной критики, расставляющей все на свои места.
Наше время довольно странное. Раньше самодеятельность всегда знала, что она самодеятельность. Шестидесятилетняя доярка Сидорова, исполняющая арию Ленского в сельском клубе, никогда не претендовала на сцену Большого театра. А современные графоманы издают книжку за книжкой, уверовав в постулаты диалектического материализма, когда количественные изменения перерастают в качественные. Но сомнительное количество перерастает и в сомнительное качество, как та злополучная рыба . Одна рыба второй свежести, десять рыб... Чувствуете запах?
Хотя зачем я все это говорю? Ничего ведь не изменится. Народ способен обонять и не такое. Невозможно изменить чужую душу, тем более если она другого химического состава. Читатель всегда был, есть и будет дифференцированным.
Так что мне остается только пожелать тому, кто способен переварить и не умереть при этом от отравления, приятного аппетита и большого человеческого счастья; а тому, кто не может выжить без высокого искусства - волнующих встреч, неровного сердцебиения, неожиданных открытий и нечеловеческого счастья.
О литературной ситуации в Донецке не берусь судить - слишком много
времени уходит на службу в театре, а значит, читаю урывками, есть риск не заметить кого-то, в ком-то ошибиться.
Могу только сказать о своем самочувствии во времени и в донецком пространстве. Чувствую себя как человек, подхваченный толпой. В толпе - многочисленные вундеркинды, победители всяческих литературных конкурсов, рафинированные рифмующие эрудиты, недопонятые афганцы, обаятельные пенсионеры-графоманы. Все они пишут, публикуются и жаждут признания. А почему бы нет? И я их всех люблю.
Но вот мелькнуло в толпе знакомое лицо Натальи Хаткиной - она протягивает мне поверх голов . Эх, надо бы написать о новой книжке, ведь я давно знаю, что ей сказать, что пожелать, о чем предупредить. Но толпа напирает сзади и мы в который раз разминовываемся.
- Это ты, Боря?
- Я, - говорит Ластовенко.
- Как дела?
- Замечательно.
Он всегда так отвечает. А дела у него - . Но среди случайных строчек вдруг блеснет золотая строка, а то и стихотворение. Немало.
Толпа, толпа, многое тебе под силу, а вот проглотить фигуру Петра Свенцицкого - не по зубам:
Аз нин?
спопеляюсь
попелом на долон? твої осяду:
Сейчас многие начали писать на двух языках - русском и украинском. Но настоящий украинский язык - это родной язык: с ним надо родиться. Как Леониду Талалаю, например, одному из немногих, кому удается, даже живя в центре нашей столицы, писать без суетности.
А толпа несет меня дальше: Кто там, за горизонтом, машет мне рукой? Владимир Демидов - неугомонный борец за справедливость (успокоенный на каком-то московском кладбище). Павел Шадур - чистая душа, до последнего часа не утративший способность любить и по-детски удивляться. Григорий Ициксон:
Вопрос мог быть решен,
Когда б не предрассудки -
Уж больно я смешон,
Играющий на дудке:
Смешные, играющие на дудке, не допущенные в Союз писателей - это тоже донецкая литература.
А Союз писателей стал национальным: Правда, на деле это теперь союз нищих и заброшенных. Что ж, зато ушли злость, зависть, клевета - делить нечего. Все стали добрее и приветливее. И это тоже донецкая литература.
Трудно говорить о поэтической ситуации - я ведь существую изнутри, а что может электрон сказать об электрическом токе? И лист тополя, наверное, не знает, что он лист именно тополя. Хотя на нашем дереве такие разные листья...
Сдается мне, что поэзии сегодняшней (в смысле - не вчерашней) сугубо противопоказаны пафос, котурны и всяческие белые одежды. Говорю об этом не , а потому, что слышу от многих как раз обратное: о необходимости воплощать вечные истины, звать и вести к чистому и высокому, старательно обходя лужи и канавы. Словом, стерилизуют и кастрируют. В лучшем случае - предлагают кусочек попостнее. Но я пока не на диете...
Ирония по-прежнему кажется мне основной тягловой силой современного текста - в том числе и поэтического. Ирония, жесткость, отсутствие запретных тем - то, что свойственно поэзии Светланы Заготовой, то, что выдвигает ее на первое место, делая поэтом XXI века. В ее стихах присутствует некий новый уровень самораскрытия - не перед отдельным человеком, но перед миром и Богом. Но тем не менее - безо всяких котурнов!
Поэт - как швейная иголка, мечется, скользя по смысловым пластам, сшивая асфальт и небесную твердь, социум и вечность. Когда это удается - получается самое то! Личность поэта проявляется опосредованно, через разборки со Вселенной. В этом смысле ценным представляется опыт Бонифация, Тимура Кибирова, Елены Фанайловой. И опять-таки Заготовой.
Если же поэзия исповедальна, по старинке - то поэт вдруг представляется типичным занудой из анекдота: спросили его , а он - хвать за пуговицу и давай докладывать, и плачет при этом, и трясется, и демонстрирует язвы, как профессиональный нищий. Бродский привил поэзии определенный кодекс сдержанности, кодекс - и, находясь в рядах профессиональных плакальщиц (как и мой любимый поэт Дмитрий Быков), я понимаю, что за этой благородной сдержанностью - , ,
линность переживания>. Ненужное вычеркнуть, нужное подчеркнуть, что вы предлагаете?
Родным и важным ощущается обращение к глубинам слова, фольклору - к коллективному, стал быть, бессознательному, к пра-памяти. Но в этом обращении привлекает не нарочитое шаманство, не натужное волхвование, а хороводное празднество Александра Левина с его , собирающее в себя все субкультуры, открывающее новые лиро-эпические возможности.
К вопросу о пра-памяти: почему-то очень лично трогает Китай - и не меня одну, что интересно! Елена Шварц, Ольга Седакова, заготовский . Пусть мне расскажут - почему?
Чего не люблю: нарочитого тумана. Настоящий поэт порой ищет черную кошку в темной комнате, но при этом он думает, что она есть! Существуют и другие: или твердят, что кошка белая, а комната светлая; или изо всех сил собирают вокруг себя не слишком изумленную публику, уверяя, что темная комната - пещера Али-Бабы, а черная кошка - пантера редкой породы.
А в конечном счете (сдается мне) уровень поэзии (если он как-то поддается определению) зависит от масштаба двух личностей - поэта и читателя. Когда эти два уровня совпадают -