Академия наук СССР, отделение истории.
"400 лет русского книгопечатания".
Издательство "Наука", Москва 1964 г.
Оцифровка и корректура: Игорь В.Капустин

В послесловии к той самой книге, которая вышла в свет 1 марта 1564 г., 400 лет назад, в день, который мы отмечаем ныне, рассматривая весь сложный и героический путь русского книгопечатания за четыре века, - в Апостоле, напечатанном Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем,-можно прочитать: "По повелению благочестивого царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии и по благословению преосвященного Макария митрополита начали изыскивать мастерство печатных книг в год 61-й восьмой тысячи в 30-й год царствования его благоверный царь повелел устроить на средства своей царской казны дом, где производить печатное дело". Это - первое, ставшее знаменитым, свидетельство о начале русского книгопечатания. Оно как будто ясно, но вместе с тем запутано. По принятому в XVI в. в Москве счету лет "от сотворения мира", 61-й год восьмой тысячи - это 1553 год общепринятого летосчисления; но 30-й год царствования Ивана IV - не 1553, а 1563 год! Советские историки много спорили по поводу этих дат. Вопрос усложняется еще тем, что в славянском тексте послесловия Ивана Федорова странно, порою против смысла, расставлены знаки препинания 1. Высказывались предположения об опечатках. Могла быть ошибка в первой дате: не 61-й, а 71-й год был бы указан как дата "начала изыскивания", и 30-й год царствования совпал бы и с этой первою датой, и с "устройством дома для печати" (эту точку зрения защищала А. С. Зернова). Другие исследователи считали, что ошибка была в дате царствования Ивана IV, надо было бы читать не "30-й год", а "20-й". Академик М. Н. Тихомиров первый указал, что путаница могла быть в знаках препинания (в тексте после "30-й год" стоит точка!), и что обе даты даны правильно: в 7061 г. (1553) "начали изыскивать", в 30-й год царствования Иван Грозный повелел устроить дом для печатания книг. За этим выводом М. Н. Тихомирова следуем и мы. Неясно, почему такие разные приемы датировок использует Иван Федоров; но ясно, что между "началом изыскивания" и построением специального дома для печати какое-то время должно было пройти. В том же "30-м году", 1563 г., как об этом в "Послесловии" говорит Иван Федоров, 19 апреля (по новому календарю 29-го) начат был печатанием его Апостол. Естественно задать вопрос - в чем же заключалось "изыскивание мастерства печатания книг", чем были заполнены десять лот между 1553 и 1563 гг.?
Трудами советских историков, исследователей архивов и книгохранилищ в настоящее время неопровержимо доказано, что в это десятилетие между началом "изысканий" мастерства печатания книг и выходом в свет законченного прекрасного издания - Апостола Ивана Федорова - было напечатано в Москве несколько книг. Нет никаких данных о том, кто их напечатал, когда они вышли в свет, и в науке за ними закрепился термин "безвыходных" изданий, книг, не имеющих выходных данных. Поскольку не указано, в какой типографии они были изготовлены, называют их также "анонимными" изданиями. Вместе с тем сейчас уже ни у кого нет сомнений, что напечатаны они были именно в Москве. Заметна их близость к московским рукописным книгам и к более поздним неоспоримым московским изданиям Ивана Федорова и его учеников; общими оказываются у них оформительские приемы; Иван Федоров напечатал для нужд церкви Апостола, но Апостол - продолжение, вторая часть так называемого Нового завета; где же была бы первая часть главной канонической церковной книги, Евангелие? Среди безвыходных, или анонимных, изданий как раз и оказываются налицо целых три издания евангелий, в таком же виде, формате, а одно из них в той же технике, что и Апостол.
С Апостола начинал свою издательскую деятельность и Скорина в Вильнюсе; но его Апостол 1525 г. был малого формата и нецерковного, "напрестольного" вида. Имеются и документальные доказательства Московского и дофедоровского происхождения безвыходных, анонимных, изданий. На некоторых (не на одном!) экземплярах безвыходных книг имеются дарственные надписи, указывающие даты до начала самого печатания Апостола, на то, что были эти книги жертвуемы в 1559, 1562, 1563 гг. Белорусский печатник В. Тяпинский говорит о "московском евангелии печатном", бывшем у него в руках в такое время, когда речь могла б идти только об одном из безвыходных. В "Сказании" XVII в. мы читаем: "повествует же ся от неких яко преже их (Ивана Федорова и Петра Мстиславца. - Ред.) нецыи, или будет и они сами, малыми некими и неискусными начертании печатываху книги" 2. В Тре-фологионе 1638 г. о том же сказано про рукописное изготовление книг: "не до конца было депо таковое изображение". Старые русские писатели понимали, что печать должна была появиться на смену рукописной книге. В сохранившихся актах 1556 г. уже прямо называется бывший тогда у царя "мастер печатных книг", "печатный мастер" Маруша Нефедьев 3.
Все это по видимости, как бы лишает Ивана Федорова "титула" первопечатника. Вывод такой был бы неправомерен. Открыв учителей великого ученика, в деятельности своей превзошедшего их, мы не уменьшаем его подвига. Иван Федоров остается лучшим из наших первопечатников. И поскольку несколько книг, предшествовавших его Апостолу, не имеют выходных данных, не указывают на тех, кто ответствен за их выпуск, у нас налицо все права оставить их как бы в предыстории начала книгоиздательства на Руси. Общественною, авторизованною, сознательно изданною книгой - для того времени и для Москвы - является только Апостол. Иван Федоров - первый, кто поднимается над уровнем "простого" ремесленника, печатника-исполнителя. Он был не только "мастер", притом "хитрый" (т. е. искусный), как его называли современники и люди близких к нему поколений. Иван Федоров был великим новатором и вместе с тем - живым человеком с присущими людям порывами.
Научиться своему мастерству он должен же был у кого-либо! В старое время высказывались даже мысли о том, будто он ездил учиться в Германию. Мифических иностранцев объявляли учителями Ивана Федорова те, кто не верил в мастерство русских умельцев. Объявляли "учителем" Ивана Федорова Петра Мстиславца на том основании, что, происходя из города Мстиславля, будучи, вероятно, белорусом, он мог получить там какие-либо навыки от самого Скорины,- если б только великий белорусский просветитель не напечатал свою последнюю книгу в 1525 г., за 40 лет до деятельности Ивана Федорова с Петром Мстиславцем, которого всегда называют на втором месте после Федорова, именуя его "клевретом", помощником последнего. Точные анализы произведений и высказываний самих печатников, все обстоятельства как истории тех лет, так и последующего развития книжного дела, показывают, что Иван Федоров научился своему мастерству в анонимной московской типографии 1550-х - начала 1560-х гг.
Продукция этой мастерской - сами безвыходные издания - подробно и добросовестно изучена была А. Е. Викторовым, затем в советское время А. А. Геракли-товым, А. С. Зерновой, Т. Н. Протасьевой и другими. Но и доныне остаются некоторые нерешенные вопросы.
Всего наличествуют в наших крупных библиотеках шесть анонимных безвыходных московских изданий 1550-1560 гг. О последнем, седьмом, которое еще было в руках Викторова, мы можем судить только по следам, оставшимся от него в таблицах,- их готовил А. Е. Викторов для неосуществленного издания.
Книги эти: три варианта Четвероевангелия, основной книги христианского культа, все три - "напрестольные", крупные, без которых нельзя было совершать в храмах служб, т. е. основные церковные издания; Псалтырь, соответствующая по шрифту одному из этих евангелий, и стоящая особняком Триодь постная - собрание церковных песнопений, какие издавал еще Феоль. Сохранилась в не вполне удовлетворительном состоянии вторая Псалтырь, вновь соответствующая по шрифту одному из евангелий. По немногим репродукциям Викторова нам известно о том, что была и вторая Триодь, цветная.
При изучении этих изданий у исследователей возникают закономерные вопросы. Как распределить книги во времени, в последовательности их изготовления? Каким было их отношение к изданному Иваном Федоровым Апостолу, вышедшему в свет 1/11 марта 1564 г.? Как оценить их качество - их назначение, их технический уровень? Следует признать, что в этих вопросах единства между советскими исследователями нет.
Бесспорно ясными являются только следующие, всеми признанные констатации.
В связанных между собою по подобию шрифта парах книг, объединяющих четвероевангелия и псалтыри, последние печатались после соответственного им четвероевангелия. Из трех изданий четвероевангелий последним по времени изготовления является то, в котором шрифт наиболее широк (по предложению М. Н. Тихомирова, мы называем три издания четвероевангелий "узкошрифтным", "среднешрифтным" и "широкошрифтным"). Но во всем ином - много различий. А. С. Зернова считает первою из всех анонимных безвыходных книг Четвероевангелие средне-шрифтное и датирует его годами 1555-1556. Это была бы вообще первая напечатанная в России книга. Главным основанием для этого является проведенный А. С. Зерновой анализ шрифта этого издания, в котором больше всего совпадений с рукописным. Т. Н. Протасьева и за нею М. Н. Тихомиров первою московскою -русскою - книгой считают Триодь на основании анализа бумаги, на которой она напечатана. Нам представляется, что брать за основу определения точной последовательности пяти-шести книг, или даже четырех, только один признак, шрифт или бумагу, недостаточно. Надо брать всю совокупность черт данного издания и прежде всего его технологию. Советскими исследователями уже давно было установлено, что по меньшей мере четыре из безвыходных книг напечатаны техникою, нигде, кроме как в них, не встречавшейся, чисто московскою: однопрогонною печатью с одной двуцветной формы 9. Сюда относятся два издания Четвероевангелия, одна Псалтырь и часть Триоди. Но в последней появляется двупрокатная техника, происходит технологический переворот. Дву-прокатною техникой вполне мастерски пользуется Иван Федоров в 1560-х годах, когда два четвероевангелия уже были напечатаны и распространялись из Москвы в различные монастыри средней полосы Руси, что можно установить по сохранившимся в книгах дарственным записям.
Какое из двух изданий Четвероевангелия счесть более ранним? А. С. Зернова считала среднешрифтное по признаку рукописное его шрифта первым, узкошрифтное - вторым. Оба издания очень близки одно к другому. В среднешрифтном один большой гравированный на дереве инициал напечатан в два цвета, в узкошрифтном он же, с той же доски, напечатан одною черной краской. На основании анализа бумаги Т. Н. Протасьева пришла к выводу, что узкошрифтное Четвероевангелие напечатано раньше. А. С. Зернова внимательным рассмотрением состояния отпечатков с досок заставок установила, что Псалтырь, соответствующая одному из изданий Четвероевангелия, была напечатана после последнего. Исследователь изучает все трещинки, малейшие дефекты при установлении таких "состояний" печатаемой формы. В недавнее время Г. И. Коляда, сравнивая оттиски с одной и той же доски заставки в двух изданиях анонимных четвероевангелий, обратил внимание на то, что в узкошрифтном издании доска не испорчена, в среднешрифтном имеет мало заметную, но явную ущербность, это дает объективное основание думать, что узкошрифтное издание, которое во всем скромнее среднешрифтного, должно быть признано более ранним, первым. Техника его набора тоже проще, примитивнее, чем в среднешрифтном.
Становлению и развитию русской полиграфической техники предшествовала практика производств, в которых были налицо сходные технические приемы резьбы по металлу и дереву, литья. Высокий уровень древнерусского литья и резьбы известен. Среди памятников прикладного искусства немало вещей с гравированной орнаментикой, с нее всегда возможно получение оттисков. Самое печатание связано с тиснением. Первые печати, или "печатки", были штампами. На принципе тиснения была основана чеканка, применяемая в древней Руси для изготовления монет и на переплетах рукописных книг.
Получение красочных оттисков было освоено при изготовлении набивных тканей, известных у нас начиная с IX в. Обнаружены рукописные книги середины XVI в. с наклеенными в них оттисками гравированной на металле орнаментики, известны четыре рукописные книги того же XVI в. с оттиснутыми непосредственно на их листах гравюрами на дереве.
Для текста древнеславянских и русских книг того времени специфичны надстрочные знаки, сокращения, ударения и придыхания. Уже первые типографы столкнулись с проблемой, каким образом передавать в печати такие знаки. Ш. Феоль некоторые литеры отливал с надстрочными знаками и в то же время некоторые надстрочные знаки без литер. Макарий и Скорина отливали литеры каждого знака в нескольких вариантах, с различными знаками. По пути Феоля пошли печатники наиболее ранних московских книг. Знаки ударения и придыхания они отливали вместе с литерами, к которым эти знаки относятся. Большинство таких литер отлито по крайней мере в шести вариантах. Некоторые другие надстрочные знаки первопечатники отливали отдельно. Для того, чтобы вставлять эти знаки в набор, литеры приходилось отливать в двух вариантах.
Надстрочные знаки располагались в промежутке между верхней линией шрифта строки и линией нижних выносных элементов предыдущей строки. В узкошрифтном Четвероевангелии это выдержано; но в остальных безвыходных изданиях мы находим новый, только в Москве встречаемый прием: надстрочные знаки нижней строки входят в промежутки между нижними выносными элементами ("хвостами" иных литер) верхней строки. Весь набор становится теснее, связаннее, экономнее по занимаемой площади, но, может быть, менее отчетливым при чтении.
Первым русским типографам хорошо было известно использование пробельного материала. На поверхность его попадала порою краска.
При печатании полосы набора помещали в деревянные или металлические рамки, изготовленные по формату набора. Рамки имели отверстия, в которые вставляли набор колонтитулов.
В московских изданиях XVI в. на некоторых страницах можно заметить слабый, сглаженный временем рельеф. Присмотревшись, можно узнать очертания отдельных знаков кирилловского алфавита. Какой-то текст вытиснен на иных страницах первопечатных книг с набора, не покрытого при печатании краской. Слепое тиснение встречается преимущественно на чистых страницах, а также на концевых полосах. Характер тиснения различен. Можно отметить использование готового набора вместо пробельного материала. Если печатался разворот, одна из полос которого должна была остаться пустой, типографы заполняли эту полосу уже готовым набором, на который не наносили краску. При печатании набор оставлял на пустой странице слепое тиснение. Иногда пустые места внизу наборной полосы заполнялись строками, составленными из какой-нибудь одной литеры. Это - новое доказательство самостоятельного освоения книгопечатной техники в Москве, ибо такого приема мы не находим в Западной Европе. Слепое тиснение встречается в печатных книгах южных славян. Но здесь оно носит иной характер - во всей книге можно найти лишь одну-две тисненых строки, иногда - с указанием имени типографа и места печатания (например, в Хорватии).
Южные славяне нередко печатали одновременно лишь по одной полосе на сфальцованном пополам листе. Русские первопечатники оттискивали одновременно по две полосы. Отсюда могут быть приблизительно определены размеры нажимной доски печатного станка: 300 - 350 х 400 - 450 мм.
Величайшею своеобразностью ранней московской печати является его прием однопрокатной (однопрогонной) двуцветности, одновременного печатания с единой наборной формы сразу красною и черною краской. Книг, напечатанных так, нельзя встретить нигде, кроме Москвы. На Западе имеются примеры опытов одновременного печатания в два цвета гравюр (в Псалтыри П. Шеффера, 1457); но в Москве в анонимной типографии так печатали целые книги с текстового набора.
В первых московских печатных книгах много красного цвета. В безвыходных четвероевангелиях киноварью воспроизведены заголовки отдельных разделов, предисловий и оглавлений, первые буквы названий глав в оглавлениях, указатели "зачалов" на полях, указания "под строкой" и "над строкой" о порядке чтения за-чалов, указания в тексте на конец очередного чтения, первые (прописные) буквы зачалов, недельных чтений и некоторых фраз, указания на количество стихов в конце каждого евангелия и т. д.
Первые безвыходные издания напечатаны методом однопрокатной двухкрасочной печати. Этот метод ранее нигде и никогда не применялся - он изобретен московскими типографами. Техническая суть процесса раскрыта советскими исследователями. Первоначально на все формы, включая как черные, так и красные ее участки, наносили черную краску. Затем ее осторожно стирали со слов и литер, которые должны быть воспроизведены красным. Эти элементы формы осторожно, кисточкой или тампоном, покрывали киноварью; оставалось наложить на форму лист бумаги и прижать его "пьямом".
На красных литерах под киноварью оставалась какая-то доля черной краски. С другой стороны кисточка задевала соседние литеры. Поэтому киноварные оттиски на оттиске выходили загрязненными, а соседние литеры нередко были окрашены киноварью.
Однопрокатный метод позволял добиваться интересных результатов при воспроизведении орнаментики. Первый опыт был предпринят в узкошрифтном Четвероевангелии. В одном из сохранившихся экземпляров книги изображение "орудий страстей" на поле страницы отпечатано в две краски: сам знак выполнен черным, а тонкая рамочка вокруг него - красной. В среднешрифтном Четвероевангелии отпечатан в два цвета инициал "3". Киноварью исполнен тонкотравный орнамент, заполняющий овальную выемку в нижней части гравированной буквицы. Способ этот труден и медлителен, от него отказался впервые как раз Иван Федоров.
Ряд любопытных особенностей имеет двухкрасочная печать в Триоди t постной. На листах 1-10 этой книги наблюдается однопрокатная печать. Листы 11--43 напечатаны двухпрокатным методом. На листах 44-52 техника становится прежней. Эти листы содержат всевозможные вспомогательные справочные разделы, которые печатались перед всей книгой. Аналогичная практика встречается и в безвыходных четвероевангелиях, где печатание началось с последнего вспомогательного раздела -"Соборника 12 месяцев".
Ознакомление с теми листами Триоди, которые отпечатаны двухпрокатным методом, убеждает, что в этом случае применена широко распространенная впоследствии техника. Сначала печатался черный текст, затем, в новом прогоне, красный. Трудности приводки при печати с двух форм заставили первотипографов перейти к другому методу - двухпрокатной печати с одной формы.
Очень естественно спросить, кем же были мастера анонимной типографии, кто руководил ее деятельностью, на какой базе она работала. Абсолютно точно ответить на этот вопрос мы не можем за отсутствием достаточных материалов. Единственными являются упоминания в письмах Ивана IV "печатного мастера", "мастера печатных книг", которому царь дает поручения в Новгороде в 1556 г. Этого мастера звали Маруша Нефедьев, и он должен был привезти из Новгорода еще другого мастера, Васюка Никифорова. Первая московская анонимная типография не была, однако, полностью государственной, какой стала только типография Ивана Федорова в 1563 г. Можно предполагать, что анонимная была экспериментальной. Если относить ее начало к эпохе около 1553 г., то будут налицо основания связывать ее деятельность с избранной радой Ивана IV, Сильвестром и Адашевым. Что в первой типографии работало несколько человек, ясно видно из ряда различий в экземплярах одной и той же книги, хотя бы Триоди. Иван Федоров учился, несомненно, здесь.
Вызывает разногласия вопрос о взаимоотношениях анонимной типографии с более поздней, возглавляемой Иваном Федоровым. Т. Н. Протасьева считает, что все анонимные издания были напечатаны до Апостола, что сам Иван Федоров был руководителем анонимной типографии. А. С. Зернова подчеркивает различия между безвыходными и федоровскими изданиями и считает, что типография Ивана Федорова работала одно время рядом с анонимной, выпустившей после Апостола широкошрифт-ные Евангелие и Псалтырь, напечатанные также новой, двупрогонной техникой.
Здесь мы обязаны остановиться на общих вопросах.
Первым из них будет характеристика обличил, характера, смысла первых московских изданий. Все они - тяжеловесные, как бы неуклюжие книги, объемные, тяжелые. Об их старых переплетах судить трудно, так как огромное большинство первопечатных книг до нас дошло в новых переплетах. Все они - церковные, только псалтыри, реже встречаемые, предназначались отчасти для обучения чтению. Но все они - так или иначе "убраны", украшены, снабжены гравированными заставками, вязью, заглавными буквицами. Все они близки к рукописным книгам, изготовлявшимся в то время с особою тщательностью и мастерством. Печатные книги, в которых только два цвета, черный и красный, порою раскрашивались от руки, их печатные заставки закрывались цветом, становились подобием миниатюр. Близость первопечатных книг к рукописным несомненна. Их шрифт в ряде случаев почти идентичен.
Т. Н. Протасьева, затем Т. Б. Ухова открыли в рукописных книгах оттиски гравюр как раз безвыходных изданий. Создатели безвыходных изданий все время ищут новые приемы и новые качества, экспериментируют с техникой печати, добиваются лучшей выверенности строк, более правильной пагинации. В общем они отнюдь еще не совершенны, но несомненно, что в иных заставках и инициалах, в пропорциях страниц анонимных изданий проявлено растущее мастерство.
Высокоинтересной и самобытной, новаторской является и вся технологическая сторона изданий Ивана Федорова. Он прежде всего вводит в практику нашего книгопечатания новый способ двукрасочной печати с одной печатной формы в два приема.
Сущность способа состояла в следующем. При наборе полосы под литеры, которые должны быть воспроизведены красным, подкладывали пробельный материал. Литеры поднимались над основным набором. На приподнятые участки формы наносили киноварь и накладывали сверху лист бумаги. Бывало, что красная краска попадала и на черные литеры.
После того как отпечатки киноварью были сделаны для всего тиража, красный набор удаляли, заменяя его пробельным материалом или же оставляя подкладки. Форму набивали черной краской и накладывали поверх нее красный оттиск. Киноварь печатали при большем давлении с возвышенной формы, поэтому красные буквы обнаруживают большую вдавленность в бумагу. Эта одна из характернейших особенностей изданий Ивана Федорова.
В специальной литературе приводилось и другое объяснение техники двухпро-катной печати с одной формы: киноварь могла накатываться и печататься через "фрашкет" - лист пергамента с прорезанными отверстиями. Так печатали в Венеции и Скорина в Вильнюсе.
Иван Федоров выработал новую технику набора, трудоемкую, но оригинальную. Все надстрочные знаки отливались отдельно от литер. Сами же литеры изготовлялись различных величин. При наборе с литерами меньшей высоты между строками образовывались пустоты, которые заполнялись надстрочными знаками или пробельным материалом. В книгах, напечатанных Иваном Федоровым, случайные оттиски с пробельного материала уже не встречаются, что свидетельствует о возросшем умении и мастерстве набора и печати. Широко применяет прием слепого тиснения Иван Федоров: в Апостоле 1564 г. не менее 25 таких полос. Порою концевая полоса заполнена строками точек, литерами, в совокупности образующими причудливые узоры, ромбы, прямоугольники, цепочки из расположенных в шахматном порядке знаков. Слепое тиснение используется как своеобразное художественное убранство книги. Много разногласий вызвал вопрос по существу художественно-исторический и общекультурный - о происхождении стиля убранства ранней московской книги, того, что часто называют старопечатным орнаментом. Он эволюционирует на наших глазах от книги к книге и наконец торжествует в замечательной 'системе декорации Апостола Ивана Федорова, в книге, которая во всем представляется стоящей на высоте, до какой не дано было подняться всей ее предыстории.
Изучая историю вопроса, мы отмечаем в прошлой науке две теории. Одна, которой придерживался в свое время В. В. Стасов, в советские годы А. И. Некрасов и, настаивала на немецком происхождении старопечатного орнамента с его вьющимися пластическими резными листьями и шишкоподобными плодами. Другие защищали итальянское его происхождение. Почти никто не останавливался на примерах, связывающих русскую печатную орнаментику с русской же рукописной, процветавшей в XVI в. в мастерских Москвы и Троице-Сергиевой лавры12. За последние годы "итальянскую" теорию, впервые последовательно выраженную В. Е. Румянцевым, особенно защищала (и напрасно) Е. В. Зацепина13.
Наука об искусстве обязана идти вперед. Формалистические или тематические влияния и заимствования, подражания и копии иноземных оригиналов должны быть объясняемы и толкуемы с учетом всех многоразличных культурных связей, которые сближают народы и страны. Во "влияниях" обычно налицо некая зависимость той стороны, которая подвергается влиянию, от влияющей. Взаимовлияния, взаимообмен бывают и чаще и плодотворнее. Решает же вопрос - наличие культурных связей. Никак нельзя не обращать внимания на то, что русские печатники в XVII в. пользовались (на что указал еще В. Е. Румянцев) переиначенными на русский лад итальянскими терминами для обозначения иных типографских специальностей или деталей самого процесса. Итальянец Р. Барберини, побывавший в Москве в 1560-х годах и наблюдавший работу московских книгопечатников, записал поручение - привезти в Москву "тетрадь рисунков с листьями, арабесками и тому подобным". Мы ни на минуту не должны сомневаться, что такие передовые московские люди, как Иван Федоров, как А. Ф. Адашев, как художники рукописей - и анонимной типографии! -знали итальянскую орнаментику, знали и немецкие гравюры. Знали многое, имели в руках западные и славянские книги, издания Скорины и Вуковичей, возможно, Макария и, должно быть, Феоля. Иван Федоров использовал для большой гравюры Апостола рамку из издания Библии на чешском языке 1540 г., напечатанную с немецкой гравюры из более раннего издания. А последняя сама была вариацией итальянских или южнофранцузских мотивов.
Самое главное, что гуманизм и его воплощение в искусстве- "стиль" Возрождения- был многонационален, широк и привлекателен для всех народов, стремившихся к просвещению. Немцы во главе с великим Дюрером, которого Энгельс именует в числе "титанов" эпохи, ездили учиться в Венецию, как и герцеговинские печатники-монахи, как и тот грек Михаил Триволис, которого Русь знала под именем Максима Грека.
Старопечатный русский орнамент, как это указывает М. Н. Тихомиров, рекомендовавший историкам искусства присмотреться скорее к голландским и английским, нежели к чисто немецким образцам14, за последнее время сближается Н. П. Киселевым с основным прототипом - гравированным на меди алфавитом немецко-нидерландского мастера Израэля ван Мекенема16. Но последний, в свою очередь, не "изобретен" из головы, а имеет ряд стилистических предпосылок в гравюрах XV в., происходящих из местностей, расположенных вдоль Рейна. Основное - то, что все эти явления вливались в великое и прогрессивное искусство Возрождения.
О многонациональном характере Венеции уже говорилось, было указано на наличие там первой армянской типографии Акопа Мегапарта. Оттуда именно на Москву могли прийти и арабески, которые появляются в наших старопечатных книгах. Важно то, что в XVI в. по всей Европе веяли новые ветры, разносившие с собою и "еретические" учения, и научные достижения, и свободолюбивые идеи, и художественные новшества. Русские люди были к этому восприимчивы и чутки. Важно не то, что они "брали", и даже не то, что они "знали", а то, что они из этого "делали",- в общих интересах. С этих и не только с этих позиций для исследователей нет сомнений, что лучшей, поистине поразительной книгою московской печати был и остался на долгое время Апостол Ивана Федорова 1564 г., новаторская, смелая, необычная книга, одна из таких, которые делают эпоху в истории культуры.
По содержанию на первый взгляд Апостол - богослужебная книга, вторая часть Нового завета после Евангелия. Но случайно ли, что в храмовых богослужениях Четвероевангелие лежит на престоле, его почитают как священный предмет, "прикладываются" к нему,- а из Апостола на церковных службах используют не более 30 процентов? "Послания", в первую очередь приписываемые Павлу, сделались орудием так называемой Реформации на Западе. В них сколько угодно рационализма и стоической философии. Матвей Башкин, московский еретик, "на которого" был созван в 1553 г. специальный церковный собор, свои "неподобающие" мысли черпал из Апостола. Иван Федоров, очевидно, ценил эту книгу, иначе не переиздал бы именно ее в 1574 г., придя во Львов и ощутив себя свободным. Для нас же смысл издания Апостола в том новом, что было внесено его создателем: в том, что он снабжен замечательным рассказом, послесловием Ивана Федорова, никак не богослужебным; в том, что его украшает вначале большая гравюра, которая впервые в нашем книжном искусстве определенно и точно использует для своих целей иноземный оригинал в стиле Возрождения 16; в том, что весь Апостол снабжен десятками крупных заставок, мастерски гравированных на дереве, в таком числе и качестве, которого не достигал старопечатный стиль; в его новой печатной технике; в том, что Иван Федоров подверг редактурному пересмотру текст Апостола, заменяя малопонятные старославянские выражения близкими к народному языку 17.
Такая книга не могла не создать школы. А. С. Зернова показала, что из Апостола была скопирована одна заставка в широкошрифтном Четвероевангелии 18.
Деятельность Ивана Федорова в Москве продолжалась еще год. В 1565 г. быстро, один за другим, он выпускает два Часовника, впервые создавая в Москве новый тип малоформатного печатного сборника общеупотребительных молитв, книжки, по всей вероятности, бывшей также и учебною. В послесловии к Часовнику говорится, что напечатан он "подвигом и прилежанием, трудами и изысканием Ивана Федорова да Петра Тимофеева Мстиславца". Очевидно, не только исполнение, но и инициатива издания была в их руках; два издания Часовника вновь отличаются различною редакцией текста. Иван Федоров все время шел к живой речи, к общепонятности языка. Есть все основания полагать, что ему будет обеспечено место и в истории русской словесности.
Следует признать, что Иван Федоров завоевал место в истории русского искусства как замечательный мастер книжной гравюры. Модифицируя некоторые высказанные раньше мысли, мы думаем, что большого количества художников гравюры на дереве в Москве в 1550-1560-х годах не было. Был в анонимной типографии мастер, работавший белым штрихом по черному фону. Был другой, который стремился к выделению линий, обрезанных ножом, из фона, так, что они образовывали черное узорочье на белом фоне. Первый мастер связан был со старыми русскими приемами "рези" по металлу. Второй - с графикой рукописной миниатюры, с венецианскими и ориентальными мотивами. Очень отчетливо выступает творческая индивидуальность Ивана Федорова, снабдившего Апостол 1564 г. заставками, буквицами и большою гравюрой, фигурою апостола Луки, вставленною в отдельно созданную рамку. Иван Федоров как художник - это мастер, знающий и понимающий достижения искусства Возрождения и помнящий вместе с тем в первую очередь практику замечательных художников русской рукописной книги. Его старопечатный стиль - энергичная пластическая лепка листьев и ветвей. Он соединяет эффекты черного и белого" линии и фона. В этом его новаторство. Он отчетливо сознает и воплощает специфику гравюры на дереве, ксилографии.
Не надо забывать, что искусство - социальное явление. Функции заставок, или "фигурных" наборных окончаний старой книги, когда спусковая полоса оканчивалась как треугольник, обращенный вершиной книзу, были художественно-декоративными и имели практически-общественное значение, помогая процессам чтения, раздельного восприятия частей, на какие делилась книга. Об этом прекрасно сказал еще Скорина: "А то для того, або братия моя Русь, люди посполитые, чтучи могли лепей разумети". "За каждою кафисмою заставица большая, а по каждой главе заставица меньшая для лепшего разделения чтущим положены суть" 19. Слово "лепей", "лепше" означает одновременно "лучше" и "красивее". Скорина и Иван Федоров вводили столь обильно заставки для лучшего освоения читающим содержания книги, но делали это высокохудожественными приемами.
Шрифт Ивана Федорова тесно связан по рисунку с шрифтами безвыходных книг. Но он имеет и свои особенности. Букву "Ж", например, Иван Федоров вырезает и отливает со своеобразно нависающим слева верхним завитком. Его шрифт чуть наклонный, буквы как бы упруго гнутые, бесспорно хорошо читаются. С шрифтом Ивана Федорова связывается сразу же и вопрос о судьбе его типографии, той "штан-бы", которую соорудили для него, по его собственным словам, в 1563 г. и где он напечатал Апостола и два Часовника.
О зачинателях русского книгопечатания впоследствии стали рассказывать легенды. К сожалению, документальных данных о московском периоде деятельности первопечатников не сохранилось 20.
Является фактом, что Иван Федоров покинул Москву во второй половине 1560-х годов, в 1569-1570-х годах он работает в литовской, белорусской земле, в городке Заблудове, затем на Украине, во Львове, еще позже на Волыни, в Дермани, в Остроге, опять во Львове. Как раз последний период его жизни очень обильно освещен документами. Иван Федоров предстает перед нами вовсе не только как дьякон, каким был он по званию (не забудем и того, что на обязанности дьяконов лежало также обучение детей). Он, как это установлено советскими исследователями, с одной стороны - художник-оформитель своих изданий, с другой - редактор издаваемых им текстов. Он встает перед нами во весь рост как просветитель и как идеолог книги. Он в глазах советского человека через 400 лет после того, как был выпущен Апостол,- одна из прогрессивнейших фигур того времени, передовой русский общественный деятель, гуманист - только не кабинетного, а деятельного и по-настоящему плодотворно творческого типа, страстный и порывистый, глубоко переживающий человек. Когда на Литве гетман Г. А. Ходкевич, для которого Иван Федоров в Заблудове напечатал две книги, решил прекратить издательство и в крм-пенсацию предложил Ивану Федорову поместье ("весь"), Иван Федоров, как он сам пишет в замечательной автобиографической записке, приложенной к львовскому изданию Апостола 1574 г., ночь не спал от волнения, но отказался от предложенной ему возможности благополучной жизни ради своего призвания "сеять духовные семена", быть книгопечатником-просветителем.
От Скорины и через Ивана Федорова до Новикова, Радищева, Герцена, героев подпольной революционной печати проходит та нить подвига, которая отличала деятелей русской книги.
На некоторых моментах биографии Ивана Федорова необходимо остановиться и в данном издании. Доброволен ли был уход Ивана Федорова из Москвы? Он сам пишет в 1574 г., что его "изгнала" из Москвы вражда и зависть "начальников, священноначальников и учителей", возведение на него "ереси". С постоянным уважением говорит он о царе Иване Грозном. В старой литературе имела хождение версия, по которой типография Ивана Федорова была сожжена "невежественными" людьми, переписчиками книг или монахами. Мы знаем теперь, что в то время переписанная книга стоила дешевле напечатанной 21, переписчикам Федоров конкурентом не был. Духовенство нуждалось в печатной книге, поддерживало ее. Вместе с тем мы знаем, что Федоров позволял себе исправлять язык Апостола и Часовника. В 60-х годах XVI в. политическая обстановка в Московской Руси была исключительно напряженной. Однако и при этих условиях нет оснований утверждать, что типография Ивана Федорова была истреблена пожаром. Иван Федоров увез с собою за рубеж немало своего типографского имущества, в том числе гравированные им доски. Самое%зда-ние печатного двора видел немец-опричник Г. Штаден стоящим на его прежнем месте в эти самые годы.
В 1568 г. два московских мастера Никифор Тарасиев и Невежа Тимофеев печатают в Москве первое "послефедоровское" русское издание - небольшого формата Псалтырь - шрифтом Ивана Федорова.
Имя Андроника Тимофеева Невежи в качестве единоличного печатника нового издания Псалтыри, выпущенного в резиденции Ивана IV, Александровой слободе, мы встречаем в 1577 г.
Точного состава металла, из какого был отлит шрифт московских первопечатников, мы не знаем; в XVII в. как будто на изготовление шрифта у нас скорее употребляли олово, а не свинец или твердый гартовый сплав. При первом взгляде шрифты Псалтырей 1568 и 1577 гг. не похожи на четкий шрифт Апостола, но разница уменьшается при более внимательном изучении. Шрифт может меняться в процессе печатания, изношенности; могут деформироваться матрицы в процессе изготовления и отлива в них новых партий литер. Именно такими, не принципиальными чертами отличается шрифт Псалтырей от шрифта Апостола и Часовников 1565 г. Иван Федоров не имел надобности брать с собою за рубеж шрифты, ему было достаточно взять с собой матрицы (в которых вылить можно несколько комплектов литер) или пунсоны, какими выбиваются эти матрицы.
Работая в Западной Белоруссии, в Заблудове, где Иван Федоров и Петр Мстиславец вдвоем отпечатали Учительное евангелие в 1569 г., а Иван Федоров единолично в 1570 г. Псалтырь, московские первопечатники вошли в историю белорусского книжного дела. Нельзя исключить из истории белорусского и вильнюсского книгопечатания последующей деятельности Петра Мстиславца. Органически входит в историю книгопечатания Украины Иван Федоров во время своей деятельности 1570-1580 гг., по меньшей мере последних 10 лет своей жизни. Подробное изложение его работ и дел во Львове, в Дермани, в Остроге, вновь во Львове - долг специальных биографий. Для целей данного издания исключительно важно учесть, что во Львове Иван Федоров в 1574 г. переиздал свой Апостол, заменив фигуру Луки в предваряющей большой гравюре новою, работы местных мастеров, добавив в конце большой "сигнет", типографский знак с гербом города Львова, и ставшей знаменитою маркою - буквами "I" - "е" и фигурою стрелы над извивом некоей полосы, напоминающей букву "S". Еще более знаменательно упомянутое выше послесловие к львовскому Апостолу - автобиография, программа, искренняя исповедь, документ поражающей силы. В том же году выпускает Иван Федоров во Львове и вызвавший уже целую литературу учебник для начальной школы - "Букварь", "Азбуку", или "Грамматикию", "частичную грамматику", уникальное издание, полное вновь очень большого значения и смысла в общественном и идейном отношениях
В Остроге в начале 80-х годов Иван Федоров издал огромную Библию и маленький Новый завет в соединении с Псалтырью; типа брошюры - так называемую "Хронологию" Рымши. Иван Федоров на своем веку основал по меньшей мере четыре типографии (в Москве, в Заблудове, во Львове, в Остроге). Он был не только лучшим из московских первопечатников, быть может вначале работая сам в анонимной типографии. Он был возобновителем -после Скорины - типографской деятельности в Белоруссии и начинателем, подлинным первотипографом, на Украине. Он был неутомимым энтузиастом книгопечатания, общался со власть имущими и с простыми людьми. Много путешествовал, помимо родного, несомненно знал польский язык, возможно - греческий, держал в руках многие иностранные книги. Для гравюры в заблудовской Псалтыри он использовал разные мотивы из зарубежных немецко-польских изданий, для Нового завета переделал рамку одного из лю-теровых изданий 30-х годов XVI в. Каждый раз, встречаясь с западными образцами - с рамкою Э. Шена, которую он использовал для Апостолов и Библии, с элементами, восходящими к инициалам И. В. Мекенема, что можно узнать в деталях его заставок, с гравюрками учеников Дюрера - Иван Федоров относился к этим всем "заимствованиям" творчески, сознательно переиначивая их. Иван Федоров был прекрасным мастером гравюры на дереве, есть документ, по которому видно, что он обучил этому своему мастерству подростка Гриня, которого взял с собою из Заблу-дова на Украину. В своих писаниях-послесловиях Иван Федоров порою близок к Максиму Греку, к старцу Артемию или к Андрею Курбскому. В его книгах можно найти и "еретические" оттенки, и настоящий патриотизм, звучащий и в ветхозаветной молитве Манассии, которую он использовал в Часовнике и присоединил к львов-скому учебнику 23, и в постоянном его стремлении быть действенно полезным в просветительной деятельности своему народу. Как человек Иван Федоров был горяч (есть на него жалоба в нанесении побоев) и отходчив. Своего ученика Гриня, который от него "сбежал", нарушив данное слово, но потом вернулся, Иван Федоров вызвал в суд - и простил. Не был Иван Федоров деловым человеком, его львовская типография была заложенной и перезаложенной. Но до самой смерти он носился с новыми планами. Он умер во Львове в декабре 1583 г. На его надгробной плите, потом утраченной, он был назван "друкарем книг пред тем невиданных". Слава Ивана Федорова нетленна. Его школа распространена на Украину, Белоруссию и Литву, в Вильнюсе копировались и рамка Апостола, и московская гравюра с Лукою. Его отдельные заставки продолжали находиться в практике львовских типографий до XVIII в.
Школа Ивана Федорова в Москве, в не столь далекой от Москвы Александровой слободе, и затем, с 1589 г., снова в Москве, во вновь отстроенном после пожара 1571 г. Печатном дворе, заслуживает характеристики.
Это прежде всего Андроник Тимофеев Невежа. А. С. Зернова идентифицирует его с "Невежею Тимофеевым", который печатал с Н. Тарасиевым первую послефедо-ровскую Псалтырь в Москве в 1568 г. Академик М. Н. Тихомиров в своем недавно опубликованном труде считает Невежу Тимофеева отцом Андроника 24, который самостоятельно напечатал Псалтырь 1577 г. Вторая Псалтырь, слободская, хуже первой, московской. Интерес издательства в Александровой слободе - в другом. Известный русский библиограф XVIII в. Д. Семенов-Руднев видел несколько книг, изданных после Федорова, но до нас не дошедших и поэтому не учитываемых советскими библиографами. Это книги "Бесед" (толкований) Евангелия и апостольских посланий; "Книга Григория Назианзина"; данные книги библиограф упоминает как издания 60-х годов XVI в. Но упоминает он и несохранившуюся книгу "в пол-десть" 1577 г., могущую быть выпущенною только в Александровой слободе, причем книга эта была бы первым светским, политико-юридическим русским изданием: "Копия к трактату перемирного меж... царем... Иоанном... и королем шведским" 25. Рукописные копии этого трактата сохранились. Имеется и упоминание об Апостоле Слободском. Андроника Невежу называют учеником Ивана Федорова 26. Как мастер Андроник обладал определенною индивидуальностью. В гравюре он практикует использование черных линий, срезает, где можно, фон, проявляет несомненный вкус ко всему декоративному. Как человек нового поколения он подписывает свои гравюры инициалами или полностью своим именем. Как печатник он несомненно обладает рядом заслуг. Возобновленная после двенадцатилетнего перерыва (1577-1589) работа московских печатных станов в дальнейшем почти не прерывалась. В начале XVII в. дело продолжил его сын, Иван Невежин. Известное измельчание или ослабление силы воздействия по сравнению с изданиями Ивана Федорова в книгах, которые напечатаны Андроником Невежею, все же остается налицо. В Триоди, выпущенной А. Невежею в 1589 г., преизоби-лие заставок, тогда как в безвыходной их была только одна, как и у Феоля. Это изобилие украшений симптоматично, оно руковедилось вряд ли интересами чтения, скорее - чисто декоративными соображениями.
Единственное новшество Невежи - введение точки с запятой, используемых и в виде окончания треугольных спусковых полос. Ранних московских изданий, начиная от безвыходных, продолжая федоровскими, кончая Невежею, совсем немного, даже если к ним присоединить зарубежные издания Ивана Федорова. Но их достаточно, чтобы показать, что в течение этого срока московское, затем общерусское книгопечатание успешно освоило основные приемы печатного дела, создало ряд выдающихся по качеству выполнения книг, выявило свое общественное лицо. Оно тем самым заложило основу для всего дальнейшего развития.
Развитие это бесспорно может быть отмечено в самом процессе созидания книг первопечатников. На него необходимо обратить внимание. Лучше понять их достижения нам поможет только внимательный анализ их задач, их приемов, учет тех соображений, какими они руководствовались.
Для мастеров безвыходных изданий главною задачею было в первую очередь овладение новой печатной техникой, которая была призвана заменить рукописный способ книгоизготовления. Внутренней, литературно-редакторскою задачей было исправление текста. Одною из причин, почему мы теперь считаем узкошрифтное Евангелие созданным раньше среднешрифтного, является то, что текст узкошрифт-ного издания не имеет тех особенностей, которые в среднешрифтное введены, и затем освоены широкошрифтным27, самым, по общему мнению, поздним. Эволюция шрифта трех евангелий идет не от близости с рукописными к наибольшей "печатности" шрифта, а отправляется от узости к большей просторности букв, т. е. руководится соображениями удобочитаемости. Узкошрифтное Евангелие проще, средне - и широко-шрифтные евангелия сложнее, более украшены, более "художественны", особенно среднешрифтное. В этом последнем - заставка с изображением пишущего евангелиста. Мы в свое время указали на близость этого совсем маленького изображеньи-ца с новгородскими "киотцами", маленькими образками на металле, покрытыми резьбой. Было бы заманчиво увидеть в этой заставке, выполненной белым штрихом по черному фону, работу новгородца Васюка, за которым ездил в 1556 г. Нефедьев; последний назван "мастером печатным" уже в 1556 г.; очевидно, он что-то напечатал: хочется думать- узкошрифтное Евангелие, ибо Триодь с ее сложною технологией остается загадочной.
Но главное новшество наших московских первотипографов с художественно-технической стороны - это овладение старопечатным стилем, создание тех замечательных заставок, которые мы видим в московском Апостоле печати Ивана Федорова. Резал заставки он сам, это доказывается тем, что в Заблудове, во Львове и в Остроге появляются пополнения к ним, изготовленные рукою того же мастера, а единственным печатником, работавшим там, был Иван Федоров. Но этого мало. В старопечатных заставках московского Апостола можно узнать отдельные элементы, шишковидные плоды, которые слишкомпохожина гравюры нидерландца Израэля ван Мекенема, чтобы мы могли отрицать знакомство с ними Ивана Федорова. Но решает то, что делает москвич с этими иноземными элементами. Он их прежде всего переворачивает, кладет на бок, подчиняет национальной традиционной русской форме заставки. Он заменяет технику углубленной гравюры выпуклою, контрастной, черно-белой. Он вводит "элемент" в целое новой композиции и включает самую заставку в общность всей страницы русской, московской, славянской книги.
Спрашивали, зачем было нужно вводить в Апостол рамку, в которую, включено изображение пишущего легендарного автора, взяв за основу этой рамки гравюру из западной (чешской) Библии? На это мы пытались ответить указанием: рамка эта - не простой "навес", "велум", подобно тем, какие часто изображаются на иконах, и не разрез храма, как встречается он в миниатюрах. Иван Федоров взял для своего Апостола мотив триумфальной арки, творчески переделав ее из западной гравюры, поскольку он сам был причастен к идее прославления подвига. Не античного героя и не рыцаря, как художник, давший ему образец (Э. Шён), поместил Иван Федоров под аркою триумфа, а писателя, придав ему черты реалистически нарисованного и энергично вырезанного ножом на дереве русского человека.

Искусство объясняет и выявляет метод и задачи мастера книги.
В скромных Часовниках 1565 г. Иван Федоров вводит также нечто свое. Немногие элементы декорации обоих изданий этих - новы zs. В них черная плетенка, нарушающая свободным контуром четкую прямолинейность прежних заставок, представляется для всей русской книги прежнего времени (рукописной и первопечатной) чем-то иным, не схожим также и со славянским первопечатанием. В них настолько торжествует плетение черных полос, извилистых лент, не имеющих растительного начала, что эти заставки, которые потом Иваном Федоровым во Львове и его подражателями в Остроге были использованы как концовки, представляются интернациональными, ренессансными. Во всяком случае, их прототипы встречаются и в Венеции.
Нет сомнения, что к широте по-настоящему мирового книжного искусства шел Иван Федоров, с ним вместе - наша культура.
В Заблудове он еще ищет. Учительное евангелие 1569 г. - книга для проповедей и для чтения, не для богослужения; и Псалтырь, в которой можно найти, что угодно, -и молитвенные песнопения, и философические жалобы. В первой совсем немного элементов оформления. В ней Иван Федоров сдержан, и интерес Евангелия - в его большом предисловии, написанном от имени Г. А. Ходкевича. В зарубежных изданиях наших первопечатников появляются гербы вельмож - издателей или меценатов. Книги приобретают неизбежный для тех времен "феодальный" привкус, и, помещая в своих заблудовских и острожских изданиях, даже во львовском Апостоле гербы Ходкевича и Острожского, расточая им любезные слова, а себя называя "многогрешным" (как в свое время "Мегапартом" именовал себя армянский первотипограф), Иван Федоров - не более чем сын своего времени. Предисловие говорит, что Ход-кевич "нашел себе людей, обученных печатному делу", "повелел им, сделавши печатный станок, напечатать эту книгу", и добавляет, что раньше он думал о том, чтобы перевести "книгу на простой язык, чтобы была понятна простым людям", но воздержался от этого 29.
Предисловие к Заблудовскому евангелию написано, может быть, и не Ходкевичем, и не Федоровым, добавившим, говоря "мы" от имени своего и Мстиславца, в конце несколько традиционно самоуничижительных строк.
В Апостоле 1574 г., изданном во Львове, Иван Федоров в общем следует композиции московского первоиздания, но вводит группу новых заставок. Первая, начинающая "Сказание Епифания", оказывается отзвуком гравюрки на меди Г.З.Бехама, передового нюрнбергского мастера первой половины XVI в. Иван Федоров "берет свое всюду, где он его находит". Он вновь решительно, талантливо и энергично переводит язык малых параллельных штрихов резца этого своего первооригинала, указанного впервые Г. И. Колядою, в черно-белую технику ксилографии. Весь львовский Апостол - новый пример стремления синтезировать русскую традицию с идущими ей навстречу элементами Запада. Львовский мастер "W. S.", давший две гравюры для Апостола 1574 г., в фигуре легендарного автора, введенного в ту же арку, какая была и в московском Апостоле, явно отправляется от приемов западного книжного искусства, но стремится подчиниться московскому замыслу. В большом сигнете - герб города Львова, западный, рядом знак Ивана Федорова, буквы - русские.
В "Послесловии" 30 исторически незабываем рассказ Ивана Федорова о его жизни, об изгнании из Москвы и о том, как во Львове он не нашел поддержки ни "у богатых и благородных мирян", ни "через священнический чин". Ему оказали поддержку "меньшие" и "незнатные". Для социологии русского и украинского книгопечатания это примечательно. Не менее внимания заслуживает и то, что, печатая второе издание Апостола во Львове в 1574 г. для "незнатных", без поддержки царя, как это имело место в Москве, Иван Федоров сделал львовское издание лучше, наряднее, сложнее московского. В московском много пустых мест, на этих пустых местах видны следы "слепой" печати, бывшей с одной стороны неизбежной: при печати разворота и отсутствии пробельного материала Иван Федоров просто помещал рядом с набором, покрываемым краскою, любой набор без краски, который все же втискивался в бумагу. Но, с другой стороны, это слепое тиснение придавало пустым местам страниц московского Апостола нечто декоративное. Во Львове этого нет, но зато каждое пустое место занято концовками. Использованы в качестве последних заставки московских Часословцев 1565 г., которые Федоров взял с собою. В одном случае та же концовка повторена и на левой и на правой страницах разворота, это показывает, что печатали частями, кончая печать одного листа, прежде чем взяться за композицию другого.
По-другому во львовском Апостоле организованы и спусковые полосы, с набором более узкими и длинными треугольниками, обращенными концом вниз. По-другому решены колонтитулы. В московском Апостоле, вначале, над левой страницею печатается: "деяния", но не каждый раз; во Львове сокращенно "дея", но на обеих страницах разворота. Вязь с собою из Москвы Иван Федоров, очевидно, не брал, во Львове она скопирована достаточно точно, как и "ломбарды", декоративные буквицы средней величины.
Львовский Апостол больше. В московском 267, во львовском 274 листа. Количество строк в страницах одинаково, по 25, шрифт - один и тот же, но в Москве в строчке 29-30 с лишним букв, во Львове - 32-35. Высота и ширина наборной полосы приблизительно та же. Но во львовском Апостоле лучше построены все страницы с оглавлениями; везде, где можно, новый текст начинается с новой страницы. Львовский Апостол с типографской и художественной стороны продуманнее, но московский оставляет более цельное впечатление.
Замечательно издан и львовский учебник 1574 г., небольшой по размеру и формату, с заставками и концовками, с монотеистической - антитринитарной "Молитвою Манассии" в качестве хрестоматийного чтения, с жалобою на "злобы человеческие", с призывом "не сотворить насилия убогому" и с обещанием со стороны Федорова издавать книги и впредь, с горячим обращением к "возлюбленному русскому народу". Просветительская миссия первопечатника нигде не была более наглядно выявлена.
В Остроге Иван Федоров был окружен учеными сочленами Академии, имел дело с греками и с иноземными изданиями. В результате этих связей в Острожской библии появляется греческий текст, а в оформлении - наборный орнамент, рамка-арка обрамляет теперь не фигуру апостола Луки, а заглавие книги, Иван Федоров первый ввел в русское книгопечатание и титульные листы, и наборную орнаментику, и самые концовки, которых не любили в Москве. Для титула Нового завета он переделал по-своему титульную рамку Виттенберговских "еретических" книжек, сделав это, очевидно, не случайно 31. Нельзя энергично не подчеркнуть, что во всем этом проявлено творческое, живое и критическое отношение русского мастера к передовому искусству Возрождения.
Дела Ивана Федорова были подлинно огромны. Его деятельность продолжалась от 1563 г. до года смерти - 20 лет. Но и после его смерти созданные им заставки не менее 200 лет находились в обиходе типографий Львова, Вильнюса, Дермани, Острога, возможно, и других центров. Его копировали, ему подражали в Румынии. В Москве Апостол, напечатанный Андроником Невежею в 1597 г., тоже стремился повторить федоровский. В Москве шрифт Ивана Федорова был эталоном для последующих шрифтов. Его учебник 1574 г. начал целую серию букварей, издаваемых в Остроге и Вильнюсе. Мало кому из зачинателей книжного дела было суждено столько трудов, столько попутных горечей и столько плодотворных достижений.