|
Федор Конюхов
Мои путешествия
Оригинальная статья: http://scout.chg.ru/
Учитель говорил:
Будьте тверды в своей верности и усердны в учении, до конца держитесь истинного пути. В страну, где неспокойно, не ходите. В стране, где смута, не живите. Когда в Поднебесной царит справедливость, будьте на виду. Когда справедливости нет, уйдите от мира.
Когда в стране справедливость, стыдно быть бедным и ничтожным. Когда справедливости нет, стыдно быть богатым и знатным.
Кое-кто из моих друзей, криво ухмыляясь, обмолвится, что я преуспеваю в саморекламе. Если кто так считает, то пусть будет так. Но другие мотивы подталкивают меня к путешествиям: страсть к состязанию, сочетающуюся с любознательностью; переживание приключений, возникающих каждый день; видение мира глазами художника.
Меня не интересуют просто физические усилия, необходимые на пути к полюсу, при восхождении на Эверест, при плавании вокруг мыса Горн. Я получаю удовольствие, когда ко мне приходят духовные силы. Преодолеваю путь сначала духом, а потом уже телом.
bsp; Как сказано в Святом писании: "Если ты находишься здесь телом, а не находишься духом, то сие бесполезно".
Суббота, 7 мая 1988 года.
Северный Ледовитый океан. Координаты: 88 градусов 41 минута северной широты, 81 градус 31 минута западной долготы.
Нам пока везет, и может потому, что в нашей команде есть священник Лори Декстер. Ему 42 года, он живет на севере Канады в небольшом городке Форт-Смит. В Стране кленового листа Лори больше известен не как религиозный служитель, а как полярный путешественник. Канадцы называют его патриархом Арктики.
Лори Декстер восемь лет прожил среди эскимосов, участвовал во многих полярных экспедициях. Некоторые из них организовывал и возглавлял сам. Но больше всего он увлекается марафонским бегом. Создал у себя, на севере Канады, клуб "Бегуны полуночного солнца". В него могут вступать люди, которые пробегают без остановки 100 километров за Полярным кругом. Клуб существует уже 13 лет, и все эти годы Лори не пропускает ни одного марафона.
Мы часто отпускаем шутки в сторону Дмитрия Шпаро, руководителя экспедиции, что он знал, кого взять на такой опасный маршрут. Но Шпаро, не улавливающий шуток, серьезно отвечает, что он пригласил Лори Декстера в экспедицию не как священника, а как опытного полярного путешественника. И что Лори не только служит Богу, но в 1980 году возглавил экспедицию к Северному полюсу. Правда, достичь заветной цели ей не удалось из-за болезни одного из спортсменов.
Мы каждое утро потихоньку наблюдаем за Лори, когда он читает молитвы. Стараемся не мешать ему, и где-то подспудно в душе каждого из нас теплится надежда, что именно молитвы помогут преодолеть нам Великую Канадскую полынью. Ее мы больше всего и боялись.
Только Вася Шишкарев со своей пролетарской грубостью кричит: "Эй, поп, быстрее собирай рюкзак, нам некогда тебя ждать! Не помогут нам твои молитвы!"
Лори тихо отвечает, что вера должна быть у каждого. Кто-то верит в деньги, кто-то в политическую систему. А он верит в Бога.
"Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению".
НА ЭВЕРЕСТЕ
12 марта 1992 года. Лагерь N 3.
Ночь была холодной, ветер не стихал. Наша палатка трещала от его напора, а грохот частых лавин, сходящих со склонов горы Лходзе, не давал спокойно уснуть. Но все же усталость, накопившаяся за прошедший день, брала свое. И я в полузабытьи уходил в другой мир, в мир снов и грез. Я видел Арктику и Георгия Седова. Идущие к полюсу белые поля снега сменялись болотами Амазонки, где мне предстоит разыскивать английского путешественника Фасетта, без вести пропавшего в джунглях Южной Америки.
nbsp; Но сны мои прервались воем ветра и сильным кашлем моего друга по связке Жени Виноградского.
"Человек смертен. Пусть так, но погибнем, сопротивляясь, и если нам суждено небытие, не станем делать вид, будто в этом есть справедливость"...
"Спросили однажды великого в египетских отцах, авву Агафона:
nbsp; - Какая, отец, добродетель в подвижничестве труднее других? Как молиться Богу?
Всегда, когда только захочет человек молиться, враги стараются отвлечь его, ибо знают, что ничего так им не противодействует, как молитва к Богу. Во всяком подвиге, какой бы не предпринял человек, после усиленного труда получает он успокоение, а молитва до последней минуты жизни требует борьбы.
9 апреля 1992 года. 12.00.
День солнечный, небо голубое, изредка идут перистые облака. Сегодня мы отдыхаем в базовом лагере на высоте 5300 метров. Завтра планируем выйти через ледник Кхумбу до первого лагеря, разбитого на высоте 6100 метров. Там заночуем, а послезавтра, 11 апреля, поднимемся до лагеря на высоте 6800 метров. Там также проведем ночь, 12 апреля выйдем к лагерю N 3 на высоте 7500 метров. Если там палатка устояла от напора ветра, то мы проведем в ней одну ночь. После этого спустимся в базовый лагерь.
"Научитесь делать добро; ищите правды; спасайте угнетенного; защищайте сирот, вступайтесь за вдов!"
Для А.Пушкина не было ничего безнадежно дурного. Даже больше - все было для него пригодным. Хорошо согрешить, хорошо и раскаяться. Хорошо сомневаться - еще лучше верить. Уйти побродить с цыганами, помолиться в храме, поссориться с другом, помириться с врагом, упиться гармонией, облиться слезами над вымыслом, вспомнить о прошлом, заглянуть в будущее.
Пушкин умел плакать, а кто умеет плакать, тот умеет и надеяться.
"Я жить хочу, чтобы мыслить и страдать".
Самая лучшая смерть, это та, которая далеко в путешествии, на пути к своей цели: либо к вершине Эвереста или в плавании вокруг мыса Горн. А может быть на дрейфующем к Северному полюсу льду. Но только не в больнице и не при родственниках. Наедине со своей смертью можно заплакать, как ребенок. В последние минуты жизни можно не лицемерить, не думать о нажитых вещах, посмотреть в глаза тому, кто придет за тобой, чтобы провести в иной мир.
"Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит, как тень? И кто скажет человеку, что будет после него под Солнцем?"
ПУТЬ К ПОЛЮСУ
6 мая 1990 года. 15.30.
Я на пути к Северному полюсу. Ветер ужасный. Через каждые полтора часа выхожу откапывать палатку из-под снега. Уже двое суток пурга не утихает. За это время я много о чем передумал; хорошо, что со мной книга "Новый завет". Ее читать можно бесконечно. Одно утешение, когда узнаешь о деяниях Исуса Христа.
Через полчаса состоится радиосвязь. Я вышел из палатки, поставил две лыжные палки - мою радиоантенну.
Ветер развернулся на южный. Барометр поднялся до 992 м/б. Может, Бог смилостивится надо мной и ветер стихнет. Думаю об одном: если Богу угодно, чтобы я остался живым, то как я отображу в своих картинах пургу в Ледовитом океане?
"Человек не может постигуть дел, которые Бог делает, от начала до конца".
Я являюсь романтиком, искателем приключений. Для меня находиться подолгу в море не составляет труда, так как я его люблю почти как любимую женщину. Я хочу обойти земной шар три раза без заходов в порты, но не стремлюсь ни к каким рекордам. Я хочу оказаться в океане один на один с ветрами и беспокойными волнами, разговаривать с птицами и животными, населяющими океаны, почувствовать вращение земли и каждый день читать утреннюю и вечернюю молитвы, глядя на восходящее и заходящее солнце. Вот что тянет меняв это гигантское путешествие.
"И увидел я новое небо и новую землю!"
Говорить о рекордах глупо. Это значит - оскорбить горы или море. Мыслить о каком-то соревновании с ними - нелепость. Надо понять, что когда человек остается в одиночестве месяц за месяцем в море или в горах, на дрейфующем льду по пути к полюсу, он эволюционирует.
Кое-кто скажет - рехнулся.
Да, по-своему я в путешествиях сошел с ума. Семь месяцев я находился наедине с океаном. Затем три месяца слышал грохот лавин, сходящих со склонов Эвереста. На пути к полюсу мне светило незаходящее солнце, мой слух не терзали неестественные звуки. Такое одиночество рождает Чистоту.
По возврщении с вершины Эвереста я сказал самому себе: "Какого черта ты, Федор, забыл в России и что собираешься делать в Приморье? Не обойти ли тебе еще раз вокруг света и не посмотреть ли мир там, за горизонтом. Оставаться дома - это настоящее сумасшествие".
"Плыви с миром; перед Господом путь твой, в который ты плывешь!"
По неведомым мне причинам я родился не для легкой жизни, а для наслаждения ею через преодоление трудностей. Искру в меня заронило Азовское море, моя деревня Троицкое. Уже с семи лет жизнь моя потекла по необычному руслу. В десять лет я мечтал о кругосветном плавании под парусами. Все годы учебы в школе я только и твердил себе - как закончу школу, так и уйду в плавание вокруг мыса Горн и мыса Доброй Надежды.
Закончил школу, ходил в море на рыбацких траулерах. Но никогда не прекращал готовить себя духовно и физически к такому походу. Что бы я ни делал, где бы я ни был, я всегда думал, как бы я себя вел в океане. Физически себя закаливал наперекор всему тому, что советуют врачи. Зимой купался в море, спал на гвоздях. Совершал марафонские пробеги по 100 километров в сутки. Пил морскую воду. В 15 лет переплыл на весельной лодке Азовское море.
Годы шли, кругосветное плавание откладывалось по каким-то причинам. То я служил в армии, то меня направили воевать во Вьетнам. То я в джунглях Сальвадора взрывал мосты.
Но годы шли. Война во Вьетнаме закончилась. Все мосты были взорваны не только в Сальвадоре, но и в Никарагуа.
ПАРУСА
Парусному делу я учился у лучшего дальневосточного яхтсмена Леонида Лысенко. Он тоже мечтал о кругосветном плавании, но в СССР ветра запрета на выход за границу дули такие, что его яхта стояла на мертвом приколе во Владивостоке, лишь изредка вырываясь в походы вдоль границ родной страны.
Я уже тогда понял, что добиваться разрешения на кругосветку в Советском Союзе у родного правительства бесполезно. И вот однажды собрал рюкзак и улетел в Австралию, чтобы от берегов зеленого континента уйти в мечту детства - к мысу Горн.
"И будет он судить народ, и обличать многие племена; и перекуют мечи свои на орала и копья свои - на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будет более учиться воевать".
ЭВЕРЕСТ
"Иди с миром на Эверест, перед Господом путь твой, в который ты идешь".
Какой вчера, 15 апреля, был хороший день. На леднике Кхумбу я встретил альпинистку из индийской команды. Моим глазам предстала красивейшая из всех когда-либо виденных мною девушек. Она спускалась вниз по натянутым перилам в базовый лагерь. Солнечный свет отражался от голубого льда, освещал ее изящное смуглое лицо. Красиво сшитый комбинезон облегал великолепную фигуру. С головы спадали черно-синие длинные волосы, на лице горели красные соблазнительные губы. Она улыбнулась, адресуя улыбку мне, так как на леднике больше никого не было, показав великолепные ровные белые зубы без единого изъяна. Щеки ее пылали, как два маленьких очага, к которым хочется протянуть руки и согреть замерзшие ладони. Брови, изогнутые как два лука, подчеркивали красоту ее больших темных глаз.
Я заглянул в них, и в их глубине потерял себя, забыл, что нахожусь в опасном для жизни уголке земли - на движущемся леднике.
- What is your name?,- спросил я ее по-английски.
- Сихс,- ответила девушка. Быстро пристегнула карабин к веревке и побежала вниз по скользкому льду.
Зачем я спросил ее имя? Что мне с того, что я теперь знаю, как ее зовут? Какая польза от тех нескольких секунд, когда я тонул в ее бездонных глазах?
Как бы в ответ на мои мысли снизу донесся хруст льда под ногами этого прекрасного существа.
"Куда бы не привел тебя твой путь, среди каких бы жестоких дикарей и хищных зверей ты не странствовал, наблюдай за человеком, цивилизованным или диким, к какому бы племени он не принадлежал, какому Богу не поклонялся. О жестокости его обычаев суди благосклонно. На обиды и дурное отношение, которые могут выпасть на твою долю во время путешествия, не отвечай тем же. Не обращай внимания на случайные обстоятельства, не единожды заставлявшие людей отказываться от самых лучших намерений и лишившие мир многих открытий. Не вмешивайся в политику. Никогда не забывай, что самым увлекательным объектом исследования является человек".
17 апреля 1992 года. 13.40.
Лежим в палатке с Женей Виноградским и обсуждаем план штурма Эвереста. Завтра выйдем ставить последний лагерь, N 4, на высоте 8000 метров. После благополучного возвращения мы всей командой уйдем вниз, в зеленую зону, к монастырю Тхъянбоче на отдых дней на пять. А потом - штурм вершины.
Что меня ждет там, выше восьми тысяч? Сможет ли мой организм выдержать нагрузку на такой высоте? Хватит ли кислородных баллонов?
ПОЛЮС
3 марта 1988 года.
Нас тринадцать лыжников. Девять русских и четверо канадцев. Мы встретились, чтобы пересечь на лыжах Северный Ледовитый океан. Нам предстоит быть вместе более трех месяцев.
В это время года на 81 градусе северной широты, там, где мы находимся, световой день короток. Мы не успели преодолеть береговой припай, а день уже начал клониться к вечеру. Красный шар солнца повис над льдами Арктики и стал как бы расплавлять ее торосы. Но сделать это ему не удалось. Ночь быстро накрыла замерзший океан. На противоположном конце неба всплыл полный диск луны, окруженный матовым венцом. Лунный свет преобразил Арктику, покрытую огромными глыбами льда. От них тянулись темно-ультрамариновые тени прямо нам навстречу.
"Бросьте меня в море... ибо я знаю, что ради меня постигла Вас эта великая буря".
ИНДИЙСКИЙ ОКЕАН
7 апреля 1991 года.
В несколько минут поднялась такая волна, какой мне еще не приходилось видеть. "Караана" ныряла и погружалась носовой частью в воду, кипящую от носа до кормы. Вода заливала кокпит и не успевала уходить из него через отливные отверстия. Мне приходилось стоять за рулем по колено в воде.
Мачта скрипела под напором ветра. Шквал превратился в шторм, и все сильнее бушевал и с яростью бил своими жесткими когтями по бортам моей яхты. Я убрал стаксель, набил шкоты триселя, положил руль на ветер и лег в дрейф.
"Далеко от отчего крова уплыл ты, бурной душой, преодолев двойную гряду морских скал, и теперь живешь ты в чужой земле".
СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС
28 апреля 1989 года.
Черный день в нашей экспедиции. Умер Саша Рыбаков. Нам стало так недоставать его.
"Человек смертен. Пусть так, но погибнем, сопротивляясь, и, если нам суждено небытие, не станем делать вид, будто в этом есть справедливость".
ТИХИЙ ОКЕАН
27 ноября 1990 года.
Координаты:
50 градусов 59 минут южной широты.
159 градусов 09 минут западной долготы.
Семь часов утра. Поставил большой стаксель. Утро пока неплохое. Я решил использовать это затишье и немного набрать высоту, подняться на юг. Здесь не поймешь, где верх, а где низ. У нас, в Северном полушарии, говорят, что Антарктида внизу, а мы наверху. Здесь все наоборот. Карты Австралии нарисованы так, как удобно австралийцам: Антарктида изображена в верхней части.
Я решил немного изменить курс и идти к Антарктиде не по прямой, а наискосок. За все это время я приметил, что больше всего ветер дует со стороны ледового континента. И когда шторм, то мне ничего не остается делать, как идти по волнам и по ветру, а это значит, что мы с "Карааной" уваливаемся от генерального курса на север. Вот я и решил набрать высоту - лишние градусы. А в шторм со спокойной совестью идти по волнам, не боясь, что нас унесет далеко на север.
"Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле твоей святой. На всякий час сего дня, во всем наставь и поддержи меня. Какие бы я не получал известия в течение дня, научи меня принимать их со спокойной душой и твердым убеждением, что на все святая воля твоя!
Господи, дай мне силы перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня. Руководи моею волею и нучи меня молиться, верить, надеяться, любить и терпеть. Аминь!"
СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС
10 марта 1990 года.
С утра мела поземка. Ночью плохо спал, кашлял. Вышел на маршрут в 9-30. Спина болит. Чтобы рюкзак был легче, переложил радиостанцию на нарты. Шел и думал, что я уже старый, чтобы так много тащить на себе груза. Да и третий год подряд идти к Северному полюсу - это безумие. Наверное, это мой последний поход к полюсу в нынешней жизни. Может быть в будущей я еще когда-нибудь проторю лыжню к макушке земли, а пока, если все завершится хорошо, займусь яхтами.
"И кто захочет судиться с тобой и взять рубашку, отдай ему и верхнюю одежду".
ЮЖНО-КИТАЙСКОЕ МОРЕ
15 апреля 1993 года.
16 часов по Гринвичу, 00 - судовое. У меня мурашки побежали по коже. Я увидел прямо по носу яхты "Формоза" созвездие Южного креста. Наш курс 180 градусов прямо на юг. По корме Большая Медведица и низко над горизонтом Полярная звезда. Как тут не заплакать! Слезы текут сами и трудно их остановить.
Три раза я был на Северном полюсе. Когда шел к нему, знал, что над моей головой висит и дает мне энергию, чтобы я дошел до полюса, Полярная звезда. А на яхте "Караана", когда огибал мыс Горн, над ее мачтой качался Южный крест.
Я счастлив в этой земной жизни. Я получил от Господа Бога многое. Чем мне его отблагодарить, сколько надо молиться?
Гляжу на Южный крест, и как будто вижу тайную власть его надо мною. И я склонил колени, как Аврам перед Ангелами. Мистический трепет, который я испытал впервые - когда впервые увидел Южный крест. Ни в коей мере не связано это со стихами...
МОЙ ЮЖНЫЙ КРЕСТ
В мои глаза вливается твой свет.
И таинство движения планет
Влечет меня по Млечному пути
Скорее к очищению прийти.
Я чувствую твой шепот в тишине -
Ты возвращаешь мое я ко мне.
И, разрезая тьму моих оков,
Ведешь меня к познанию миров.
Твои я мысли чувствую и чту,
Давно презрев мирскую маяту.
К тебе я снова устремляю взор,
Мой друг, мой крест, мой вечный приговор.
Идти к тебе скозь тернии невзгод,
Сквозь вой ветров и горечь шумных вод,
Чтоб светоч знаний новых обрести,
Учитель мой, храни меня в пути.
Что до меня, то я отдался на волю Владыке Святому и Истиному - времени и пространству.
"Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими".
СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС
15 марта 1990 года.
Холодно, мерзнут ноги. Сломал один насос в примусе. Дорога торосистая, до самого горизонта нет просвета.
"И увидел я новое небо и новую землю..."
"Двоим лучше, нежели одному; потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их. Ибо, если упадет один, то другой поднимает товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его. Также, если лежат двое, то тепло им, а одному как согреться".
3 апреля 1990 года.
Стал лагерем на краю большой полыньи. От открытой воды исходит пар в виде дыма, как будто из исподни.
Сегодня прошел очень мало, всего четыре минуты. Дороги совсем нет, лед искромсан. Он движется на запад, и меня за день снесло на целый градус.
СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС
28 апреля 1989 года.
Я сделал себе новый дневник из тетради Саши Рыбакова. Саша мне обещал, что сам сделает. Но не успел. Смерть на эту работу ему времени не отпустила.
Сейчас 16 часов. Погода испортилась. Восточный ветер порвал лед на мелкие куски. Недалеко от палатки прошла трещина. Все спят. Парням безразлично, что творит природа. Они сильно устали. За палаткой лежит мертвый Саша Рыбаков. Я выходил посмотреть, чтобы его тело не унесло на обломке льдины. Глянул на его закоченевшее лицо и почувствовал, что даже мертвому холодно. Укрыл Сашу пуховой курткой.
Погода как будто чувствует покойника - солнце спряталось, стало пасмурно и неуютно.
"Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению"...
ТИХИЙ ОКЕАН
11 декабря 1990 года.
Координаты:
55 градусов 45 минут южной широты.
118 градусов 39 минут западной долготы.
5 часов 15 минут.
Ничего не пишу дневнике. Все в каюте мокрое. Волны проходят через палубу яхты от кормы до носа. "Караана" идет, как подводная лодка, только мачты торчат. И иногда показывается из воды рубка.
Ночью отказал "Навстар", прибор для определения координат. Сели аккумуляторы. Они подключены для подзарядки к солнечным батареям. А какое здесь солнце? Я его не вижу уже много дней.
Сделал переноску и подключил навигационные приборы к основным аккумуляторам, которые подзаряжаются от дизеля.
"Не делайте другим того, чего себе не хотите."
"Я считаю, что материализм и атеизм являются нравственными язвами человечества. Безверие порождает бездуховность. Люди сейчас проявляют внешнюю форму жизни, отдают много сил на развитие техники".
(Е.П.Блаватская).
10 ноября 1990 года.
Еще с вечера взял рифы на гроте, поставил штормовой стаксель. Только уснул - и очутился в другой жизни. Я у кого-то в гостях. Много знакомых лиц, красивых женщин.
Вдруг грохот, тупой удар. Открыл глаза. Вместо виденных во сне красавиц - лунный свет из люка. А удар - это попутная волна поддала в корму "Карааны".
Волны часто заливают палубу, проходят от кормы до носа и сходят в шпигатах за борт. Только яхта всплывет, как ее снова накрывает массой воды. Я пытался пробиться на нос и посмотреть крепление штага, но не смог.
Держась обеими руками за дугу тента, смотрел на грязный от лунного света океан. Впереди, на востоке, виднелась изогнутая поверхность горизонта, подчеркивающая, что земля все-таки круглая.
Волны идут рядом с бортом яхты. Красиво, но однообразно.
Тому, кто ставит целью взойти на вершину Эвереста, добраться пешком до Северного полюса или увидеть с палубы парусной яхты мыс Горн, хочу сказать вот что.
В первую очередь надо преодолеть самого себя и углубиться в самоизучение. Только тогда лежащая впереди дорога или подъем к вершине превратятся в символ, в инструмент связи с внешним миром и познания предела человеческих возможностей.
Когда Хиллари задавали вопрос, зачем он идет на Эверест, он отвечал - иду, потому что он есть.
А Френсис Чичестер, отправляясь на яхте вокруг света, говорил, что он уже больше двадцати раз отвечал на этот вопрос и все по-разному.
"Делая добро другим, себе делаешь добро, молясь за других, себе приобретаешь молитвенников; угождая во благое другим, приобретаешь себе помощников и друзей. Молясь за усопших, приобретаешь себе их ходатайство перед Богом, если они имеют дерзновение перед Ним. Прославляя святых, способляешься их ходатайству перед Богом. Так добро плодовито".
"Встань от сна, прежде всякого другого дела, стань благоговейно представлять себя перед всевидящим Богом, и, сотворив крестное знамение, глаголи: Во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа Аминь!"
ОСТРОВ ТАЙВАНЬ
29 декабря 1992 года.
Порт Килун.
Тропический дождь льет ведрами на нашу яхту "Адмирал Невельской", как-будто кто-то пропорол бурдюки Господа Бога именно над нашей палубой. Приятно сидеть в каюте, пить чай под шум дождя. Я с воодушевлением цитирую Библию для Саши Выхристюка и Саши Николаенко.
"Да соберется вода, которая под небом, в одно место..."
"В сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились..."
- Тебе бы, Федор, надо быть священником, а не путешественником. Ты явно не ту профессию выбрал, - заметил наш капитан Леонид Лысенко. Мне ничего не оставалось, как только перевести его умозаключение в шутку: "Когда состарюсь и не смогу любить красивых женщин, тогда и приму сан священника".
Город Килун, расположенный на севере Тайваня, самый дождливый. Он входит в первую десятку городов мира по "сырости" - здесь 270 дней в году идут проливные дожди.
"И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот: и он упал, и было падение его великое".
31 декабря 1992 года.
А дождь все идет... Температура +21 градус.
Написал цифру 92... и что-то оборвалось в душе. Этот год уходит в прошлое - в мою историю. Он начался с путешествия по Гималаям и закончился в путешествии - только уже на яхте в кругосветном плавании.
Меня самого часто поражает моя жизнь. Я сам удивляюсь ей - чего я достиг, сколько всего сделано за 41 год. Сколько у меня накопилось опыта, знаний. Становится страшно, что я не успею все это передать другим. А как бы хотелось..., и чтобы смерть пришла тогда, когда бы я сам пожелал ее.
"Я пролился, как вода, все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей".
Пока Саша Выхристюк готовит завтрак, хорошо несколько минут поваляться в постели и почитать "Гасан" Флеккера.
"Кто эти грязные бородачи в лохмотьях, что всю дорогу нам загородили?"
"Мы пилигримы, мы всегда в пути", - тотчас отозвался он, поднимая трость. - "Туда, где синих гор последняя гряда".
Если бы мне Господь Бог позволил еще раз родиться, я бы тоже стремился стать путешественником и повторил бы все те экспедиции, которые совершил в этой жизни.
ЭВЕРЕСТ
14 мая 1992 года.
Я поймал себя на том, что я пуст, что больше нет не только физических, но и душевных сил. Весь мир стал бессмысленным. Появилось ощущение огромной бездны между жизнью и смертью. "Неужели я не спущусь с Эвереста, когда уже вершина позади?!" - подстегивал я себя. И вдруг где-то в далеком уголке моего мозга кроме пустоты появилось животное ощущение жизни, напомнило, что я еще живой и меня еще ждут впереди все земные радости и новые путешествия.
Гималаи - священное место. А Эверест - святыня из святынь. Каждый альпинист стремится попасть сюда хоть раз в жизни. Как христианин мечтает об Иерусалиме, мусульманин о Мекке, буддист мечтает о Лхасе. Если ты не видел Эвереста, твоя жизнь на земле ничего не стоит.
Мой череп трещит по всем швам, но я не удивляюсь. Все же высота выше восьми тысяч метров. Кислородные баллоны почти уже пустые. Передвигать ноги исключительно трудно. Мне хочется сесть и не двигаться. Я стал равнодушен к тому, что в любой момент моя душа покинет уставшее и окоченевшее тело.
Такие мысли сверлили мой мозг. И только подошедший Женя Виноградский их прервал. Он указал мне на далекую вершину Чо-ойю (Милость богов). Эта гора меньше Эвереста, но достигает 8201 метра. На нее Женя взошел прошлой осенью, оставив лежать мертвым Юру Гребенюка, погибшего от сорвавшегося камня.
Мое шестое чувство - опыт, седьмое - Вера. Великая Вера в жизнь. Восьмое - предугадать, что принесет следующий день.
"Человеку дана жизнь, чтобы она ему служила, а не он ей служил".
14 мая 1992 года.
К 11 часам мы подошли к южной вершине Эвереста, к острому гребню. Идти первым Женя Виноградский не решился. Он знал, что ступить на этот гребень все равно, что кануть в вечность. Его место занял Сережа Пензов.
31 мая 1992 года.
Самолет ТУ-104. Рейс Катманду - Москва.
Приближаемся к Москве. Я еще не ступил на родную землю, а меня уже охватила тоска по Гималаям, по дням, проведенным на склонах Эвереста. Мне не хочется возвращаться в мир повседневной суеты и рутины. Я оставил товарищей там, в далеком Непале. Я не буду больше делить свою палатку с Женей. Мой сон в городской квартире не будет нарушен грохотом лавин, идущих со склонов Эвереста и Лходзе. Я почувствовал, что это конец моих приключений в Гималаях, и настало время сделать выводы, что же я познал для себя при восхождении на Эверест. Достиг ли я своей жизненной цели?
Нет, сейчас еще рано задавать такие вопросы - слишком все живо в моей памяти. Я еще переживаю гибель индийской команды, трудный путь через ледник Кхумбу, где наша работа была словно хождением в церковь - туда и обратно. Переживаю долгую ночь на южном седле. Там мне казалось, что из-за палатки пустыми глазницами уставилась на меня "костлявая" и не сводит с меня тяжелого безжалостного взгляда. И ураганный ветер в третьем лагере.
В горах, мы не ставили рекордов и не прокладывали первопроходческих маршрутов. Говорить об этом глупо. Это значит - оскорблять горы и сам Эверест. Людям, далеким от путешествий, невозможно понять: зачем человек подвергает себя такому риску, испытаниям - ради чего? Чтобы вернуться из экспедиции с новыми долгами, как у меня сейчас - 15 тысяч долларов.
Кое-кто скажет - рехнулся, а иностранцы пробормочут - крэйзи (сумасшедший). Да, по-своему я сошел с ума. Три месяца я видел только горы, небо, звезды, сверкающий на солнце снег. Мой слух не терзали неестественные звуки машин. Рядом с природой рождается чистота чувств.
И сейчас, сидя в удобном кресле самолета, я думаю про себя - какого черта ты собираешься в Россию, что ты будешь делать дома, в бухте Врангель? Вот где настоящее сумасшествие...
"Много раз был в путешествиях, в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единомышленников, от язычников, в опасностях в городе, в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратьями".
ТУНДРА
3 июня 1987 года.
Каждую ночь идет снег. Начинается он часа в три и перестает утром. Мы уже больше месяца катим свои велосипеды по насыпи заброшенной железной дороги через Гыданскую тундру. Вчера перед сном я пошел поохотиться. Увлекся погоней за чуткими гусями и не заметил, как они завели меня далеко в лабиринты небольших озер. А когда все патроны расстрелял, а их у меня было только семь штук, я потерял ориентир. В какую сторону возвращаться, чтобы выйти на наш лагерь? Если бы был у меня еще патрон, я бы подал сигнал Павлику и Сереже. Но, если бы они и услышали, то не догадались бы, что я даю им знать о том, что заблудился. Они бы подумали, что я продолжаю охотиться.
Так я и кружил часов пять от одного озера к другому. Никак не мог найти насыпь, по которой мы шли. Погода стояла пасмурная, солнца не было. Здесь, за Полярным кругом, если и покажется солнце, то все-равно без часов сложно определить сторону света.
Солнце бежит по кругу над горизонтом, часов у меня не было. Я случайно набрел на деревянный крест из лиственницы. Он стоял на берегу небольшой речушки, на возвышенности. Его редко затапливали весенние воды. Надпись на кресте неразборчивая: время и ветер все стерли.
Я вспомнил, что если встать лицом к надписи на кресте, то перед тобой будет восток. Позади - запад. Перекладина креста покажет направление, где север, а где юг. Возле этого своеобразного компаса я начал вспоминать, каким примерно курсом мы шли по железной дороге. Ее строили заключенные еще в тридцатые годы. Мы шли на северо-восток. Когда я уходил на охоту, то спустился с насыпи налево и за все время не пересекал ее. Таким образом, я вычислил, куда мне идти, чтобы наткнуться на насыпь. Там, по нашим следам, я доберусь до лагеря.
Так я и сделал. И к утру пришел к палатке, в которой крепко, ни о чем не подозревая, спали мои друзья.
"Движение к цели есть сама цель", - гласит буддийская мудрость.
ЮЖНО-КИТАЙСКОЕ МОРЕ
21 апреля 1993 года.
472 года тому назад, 21 апреля 1521 года, у берегов острова Мактан, недалеко от Филиппин, был убит португальский дворянин Ферман Магальянш. Но его принято называть Магелланом. Это тот самый Магеллан, который первым совершил кругосветное плавание.
У нас на "Формозе" стоит навигационный прибор, названый по имени этого выдающегося мореплавателя всех веков и народов. Спутниковый навигационный прибор дает точный курс и наше местонахождение в кругосветном плавании, которое мы предприняли в конце XX века.
"Надеюсь, что слава столь благородного капитана не угаснет в наше время. Среди многих добродетей, его украшавших, одна была особенно замечательной: он всегда оставался самым стойким из всех даже при крайних трудностях. Голод он переносил терпеливее других. Не было на земле человека, который бы разбирался лучше, чем он, в картах и мореходстве".
Так писал в то время помощник Магеллана Пигафетта.
Благородный тот человек, который назвал спутниковый навигационный прибор именем "Magellan". Как мы видим, слава Магеллана пережила его время. На нашей планете никто больше не сможет превзойти его открытия.
23 апреля 1993 года.
Южно-Китайское море. 20 часов по Гринвичу.
"Формоза" идет без ходовых огней. Мы втайне надеемся проскочить незаметно мимо острова Анамбас, так как в любой момент могут показаться быстроходные катера пиратов со стороны "Восходящего Солнца". Слово "пираты&q "Формоза" идет без ходовых огней. Мы втайне надеемся проскочить незаметно мимо острова Анамбас, так как в любой момент могут показаться быстроходные катера пиратов со стороны "Восходящего Солнца". Слово "пираты" никогда не выходило из употребления на просторах Тихого океана, особенно в азиатской его части - у берегов Китая и в водах обширного Филиппинского архипелага, состоящего из одиннадцати крупных и более чем семи тысяч мелких островов и островков. Среди этих лабиринтов и скрываются морские разбойники. Тем более, что на большей части островов отсутствуют полицейские участки, и почти нет ни одного представителя власти. Люди на островах живут первобытной жиэнью, добывая себе пропитание рыболовством и охотой. Такие места - излюбленное место для пиратов всех времен.
Сейчас капитаны современных судов и не вспоминают, что недалеко от их курса погиб великий Магеллан. У них мысль работает на то, чтобы быстрее проскочить незамеченным этот район, и тем самым избежать нежеланной встречи с современными пиратами, вооружеными лучше любой армии в мире. Оказывать им сопротивление бесполезно. Вчера я говорил по рации на 16-ом канале с капитаном французского судна. Он меня любезно предупредил о районе, где могут встретиться пираты и спросил, есть ли на яхте оружие, чем меня сильно рассмешил: весь арсенал "Формозы" - мое старое охотничье ружье 12-го калибра.
24 апреля 1993 года.
Мы плывем ночью, при луне. Паруса туго надуты ветром, при каждом порыве "Формоза" резко кренится на правый борт. Но я уже хорошо знаю такелаж яхты и ничуть не боюсь за его крепость.
В 12 часов ночи на вахту заступил Бернард. Взял у меня штурвальное колесо и продолжил вести яхту по курсу юго-запад на оконечность полуострова Малакка. Слева по борту острова Анамбас.
Я еще не успел дописать в дневнике эти строки, как ванты снова запели свою стремительную песню. Яхта рванулась вперед так, будто хотела унести нас в звездное небо.
СИНГАПУР
9 мая 1993 года.
Я проснулся, долго лежал с открытыми глазами и припоминал сны, увиденные за эту ночь. Белые поля чистого льда на пути к полюсу. Гулкие нескончаемые лавины с вершины Эвереста. Болота Гыданской тундры, по которым мы когда-то бродили с Сережей Вилковым и моим братом Павлом. Все это я видел и наяву: Бог даровал мне жизнь путешественника.
А особенно запомнился сон: в штормовом необъятном океане на белом горизонте цепь белых айсбергов. Солнце поднялось с востока, и льды Антарктиды стали нежно розовыми.
Возле моей койки справа полка с книгами. Я взял Библию и открыл святое писание. Прочитал в седьмой главе Евангелия от Матфея:
"...не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга Вашего перед свиньями, чтобы они не попирали его ногами своими и обратившись, не растерзали Вас..."
"Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно.
Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях. И желал напитаться крошками, падающими со стола богача; и псы, проходя, лизали струпья его.
Умер нищий, и отнесен был ангелами на лоно Авраамово.
Умер богач, и похоронили его.
И в аду, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его.
И, возопив, сказал: "Отче Аврааме! Умелосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы он омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучусь в пламени сем".
Но Авраам сказал: "Чадо! Вспомни, что ты получил уже доброе в жизни твоей, а Лазарь злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь. И сверх всего того между нами и Вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к Вам не могут, также и оттуда к нам не переходят".
Тогда сказал он: "Так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего. Ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в этой место мучения".
Авраам сказал ему: "У них есть Моисей и пророки, пусть слушают их".
Он же сказал: "Нет, отче Аврааме! Но если кто из мертвых придет к ним, покаются".
Тогда Авраам сказал ему: "Если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто из мертвых воскрес, не поверят".
Листая "Справочник Гименея" О'Генри, я прочитал такие слова.
"Если Вы хотите поощрять ремесло человекоубийства, заприте на месяц двоих человек в хижине восемнадцать на двадцать футов. Человеческая натура этого не выдержит".
После того, как я расстался с экипажем яхты "Адмирал Невельской" в марте 1993 года, я часто задаю себе вопрос - что произошло? Мы столько лет дружили с Леонидом Лысенко! С Сашей Выхристюком участвовали в самой сложной и трагической экспедиции к Северному полюсу. А после совместного четырехмесячного плавания наши дороги разошлись. Когда прощались, то даже не пожали друг другу руки. Почему?
Может из-за того, что на яхте уйти некуда? Жизнь на ней ограничена малым тесным пространством. Все, что ты делаешь и даже думаешь, становится достоянием других. За каждым твоим шагом и поступком наблюдают кто открыто, кто тайком. А когда четверо различных индивидуальностей ведут сосуществование в течение долгих дней плавания, неизбежно назревают всевозможные конфликты. Не физические, а скорее психологического характера. Тут уже никого не обманешь.
Нам вместе на одной яхте стало невыносимо тяжело. Идти двумя яхтами вокруг света - слишком дорогое удовольствие. Да и по скорости "Адмирал Невельской" и "Формоза" разные, это вызвало бы дополнительные проблемы.
Я предложил Леониду Лысенко отправить яхту "Адмирал Невельской" на пароходе из Гонконга во Владивосток, а экипажу перейти на борт "Формозы". Но он не захотел по той причине, что на "Формозе" он был бы простым матросом, а не капитаном. Да и у троих моих друзей уже остыло желание, которое было в России - обогнуть земной шар. Они почувствовали, что это не так просто сделать и не так быстро, как бы им хотелось.
"Кто хочет иметь друзей, тот и сам должен быть дружелюбным, и бывает друг более привязанный, нежели брат".
О психологических отношениях хорошо писал в своем рассказе "В далеком краю" Джек Лондон. Клерк Картер Уэзерби и магистр искусств Перси Катферт примкнули к партии золотоискателей, отправившейся на Клондайк. Но прежде чем описать, что с ними произойдет, писатель как бы делает предупреждение всем, кто захочет отправиться в путешествие.
"Когда человек уезжает в далекие края, он должен быть готов к тому, что ему придется забыть многие из своих прежних приычек и приобрести новые, отвечающие изменившимся условиям жизни. Он должен расстаться со своими прежними идеалами, отречься от прежних богов, а часто и отрешиться от тех правил морали, которыми до сих пор руководствовался в своих поступках. Те, кто наделен особым даром приспособляемости, могут даже находить удовольствие в новизне положения. Но для тех, кто закостенел в привычках, приобретенных с детства, гнет изменившихся условий невыносим,- такие люди страдают душой и телом, не умея понять требований, которые предъявляет к ним иная среда. Эти страдания порождают дурные наклонности и навлекают на человека всевозможные бедствия. Для того, кто не может войти в новую жизненную колею, лучше сразу вернуться на родину, промедление будет стоить ему жизни...
Самое трудное - это выработать в себе должное отношение ко всему окружающему и особенно к своим ближним. Ибо обычную учтивость он должен заменить в себе снисходительностью, терпимостью и готовностью к самопожертвованию. Так и только так он может заслужить драгоценную награду - истинную товарищескую преданность. От него не требуется слов благодарности - он должен доказать ее на деле, воздав добром за добро, короче - заменить видимость сущностью".
ОСТРОВ ВЕ
19 мая 1993 года.
При сильном шквальном ветре, под раскаты оглушительного грома и сверкание молнии яхта "Формоза" еле протискивается между двумя мысами - Секундо и Лхок-Ме - в глубоко спрятанную тихую бухту острова Ве. Мысы со множеством коралловых рифов, о которые разбиваются океанские волны, словно охраняют вход вглубь острова от недобрых людей. И уж коли пропустили нас, видимо, не значатся за нами большие грехи.
Без подробной лоции и точной карты бухту найти очень тяжело на фоне заросшего тропическим лесом гористого индонезийского острова Ве. "Формоза" бросила якорь у юго-восточной части бухты Сабан. Когда тропический ливень также внезапно, как и начался, стих, мы увидели, что не одни спрятались от южного циклона под защитой берегов. В двух кабельтовых от нас стоял шлюп с подобранными парусами.
В плохонький старый бинокль я разглядел на палубе множество пушек и ни одной живой души.
Я выждал некоторое время, а потом сказал Жене Виноградскому и Берну, чтобы они спустили на воду шлюпку для визита на этот загадочный парусник.
Когда мы подошли к шлюпу, то смогли прочитать на его обветренном и побитом штормами, черном от времени борту название "Дюк". Женя и Берн остались в лодке, держа наготове наше единственное охотничье ружье. Когда я стал подниматься на борт "Дюка", то снизу услышал голос Жени.
- Федор, ничего не бойся, мы прикроем тебя, если потребуется.
Через открытый люк я спустился по трапу в каюту капитана. Небольшая и неуютная, она совсем не походила на каюты современных парусников. В центре стоял стол, за ним в кресле сидел человек. Невысокий, коренастый, с бородой. Несмотря на жару, одет он был в темную плотную одежду. Видимо, он долго не мылся, от него разило потом.
В каюте стоял полумрак. Когда мои глаза привыкли к темноте, я рассмотрел свисавшие из-под кожаной шляпы засаленные черные волосы и спокойное лицо с властными глазами.
Хозяин каюты, не обращая внимания на мое вторжение, что-то писал при скупом свете дня, проникавшем через один небольшой иллюминатор возле трапа, ведущего на палубу. Под этим же трапом была устроена узкая койка. В головах висел фонарь, горевший, очевидно, и днем, и ночью.
Слева от койки в переборку был вмонтирован ящик, служивший одновременно и полкой для книг. На ней лежали пачки потрепанных листов. Капитан "Дюка" был погружен в писанину на этих листах. Его почерк украшали каллиграфические завитушки.
Внимательно приглядевшись к этому человеку, я узнал в нем Джона Авери, знаменитого английского пирата. Он организовал настоящую пиратскую республику на острове Нуси-Бе у берегов Мадагаскара.
Кто же он, Джон Авери? Как очутился в индонезийской бухте Сабан?
В книге "Общая история пиратства", изданной в 1720 году в Лондоне Ч.Джонсоном, сказано, что Авери после десяти лет разбойничьей жизни с большим количеством драгоценных камней вернулся в Лондон, затем уехал в Бидефорд (Девон), где, якобы, умер в нищете, поскольку не мог открыто продать камни и золото. Но сейчас я его вижу здесь, в Индонезии.
Я думаю, что обе версии авантюрной эпопеи Джона Авери правдивы лишь частично. Пусть читатель выбирает конец жизни Авери по собственному вкусу. Я же с ним встретился в бухте Сабан на его знаменитом корабле "Дюк", когда яхта "Формоза" зашла отстояться от шторма на остров Ве.
О чем же так усердно пишет капитан Авери? Не о том ли, как в 1701 году на королевский совет был подан меморандум, проводивший мысль, как отобрать у голландцев Кейптаун и перерезать им путь в Индию? Для достижения этой цели в меморандуме излагался план объединения с арабскими султанами северного побережья Индийского океана, а также с пиратским госудрством на Мадагаскаре. Но король Людовик XIY не одобрил меморандум. Он сказал, что арабы - враги христиан. А разбойникам доверять нельзя.
Индийский океан задолго до начала XYIII века кишел пиратами. Они сеяли страх в "проклятом треугольнике" (проклятом для торговых судов) океана, располагавшемся между Восточной Африкой, Аравией и Индией.
Используя летние муссоны, суда из Европы везли в эти страны оружие, инструменты, одежду, деньги. А домой возвращались с попутным зимним муссоном, набив трюмы пряностями, благовониями, хлопковыми и шелковыми тканями. Но не каждому торговому паруснику улыбалось счастье не быть захваченным и разграбленным морскими разбойниками.
В 1765 году крупные торговцы из Бристоля на свои деньги вооружили парусник "Дюк", в задачу которого входила борьба с пиратами. Богатства, захваченные на борту пиратских судов, шло на уплату жалованья команде и компаньонам этой необычной экспедиции. Таким образом, борьба с пиратством приносила не меньше доходов, чем само пиратство.
Капитану "Дюка", которым в то время был мистер Гибсон, зачастую самому приходилось решать, на какой корабль напасть. Нужна была добыча, и неважно, чей парусник попадался на пути: разбойников океана или мирных торговцев. Таким образом, капитан Гибсон вместо борьбы с пиратами сам стал пиратствовать в Индийском океане.
Старшим помощником на "Дюке" был Джон Авери - человек молодой, внимательный и весьма рассудительный. Он считал, что его доля добычи не соответствует его должности. А тоговцы из Бристоля получают большие барыши, не подвергая свою жизнь риску и опасности. Весь экипаж "Дюка" уважал Джона Авери за его знания мореходного дела и за смелость в абордажном бою. Однажды утром Джон вошел в каюту капитана.
- Что случилось?- спросил заспанный Гибсон.
- Отныне эта каюта принадлежит мне. Извольте освободить ее. Теперь командовать кораблем буду я! Если вы не желаете оставаться на борту "Дюка", я дам вам шлюпку. И все желающие могут следовать за вами.
Только пять матросов из семидесяти последовали за Гибсоном, пересели на шлюпку и под громкий хохот и улюлюканье остальных моряков отошли от борта теперь уже пиратского корабля "Дюк". С этого времени Джон Авери навсегда расстался с репутацией честного человека.
Новый капитан взял курс на северо-восточное побережье Мадагаскара. Там экипаж "Дюка" присоединился к местным пиратам. Союз скрепили совместной попойкой. А через несколько дней флотилия пиратских кораблей отправилась на север.
Авери хорошо знал места и пути, по которым проходили торговые суда. Его наметанный глаз без ошибки различал, на каком паруснике какое вооружение и сколько солдат. Капитан-разбойник предпринимал обычную флибустьерскую тактику. Направлял свой корабль прямо на купеческое судно, не переставая вести огонь из пушек. А на шлюпках матросы шли на абордаж. Нападение всегда заканчивалось успешно. Добычу - золотые предметы, драгоценные камни - согласно пиратским обычаям, складывали у подножия грот-мачты. И каждый раз Джон Авери произносил перед своей командой одни и те же слова.
- Ни один пират не имеет равного с нами права называть себя джентельменом удачи. Сохраняйте спокойствие и воздержитесь от споров и пьянства. Наше будущее обеспечено.
После удачных рейсов корабли с награбленным богатством возвращались в свое убежище, на гористый, частично покрытый лесом остров Нуси-Бе у северо-западного побережья Мадагаскара. В глубине бухты по приказу Авери был построен настоящий форт, на стенах которого установили пушки с захваченных кораблей. Несколько лет небольшая пиратская республика процветала под неоспоримой властью Джона Авери, получившего прозвище Длинного Бена. (Прозвище было дано не из-за роста Авери, а за его деятельность).
ЭВЕРЕСТ
14 мая 1992 года.
Я на вершине Эвереста. Я плачу. Слезы такие горячие, что не успевают замерзнуть на ресницах и скатываются под кислородную маску. В этих слезах - печаль, радость и благодарность одновременно.
Я уверен - мне помог Господь Бог и те, кто пытался совершить восхождение и погиб в этой борьбе. Они невидимой армией поднялись с ледовых стен Эвереста, чтобы преградить путь смерти.
"Нет, этого парня не трогать! Пусть идет к вершине! Он еще не готов прийти к тебе, смерть! Он очень любит жизнь!"
Так они спасли меня от неминуемой гибели и дали возможность ступить на ложе богов.
ОСТРОВ ВЕ
4 июня 1993 года.
В 12 часов дня "Формоза" вышла из бухты Сабан. Сияло солнце, дул свежий юго-западный ветер. Мы покидаем остров Ве и берем курс на запад.
Прекрасная погода, легкое волнение океана. Но высокие перистые облака над мачтами не могут обмануть меня. Барометр падает медленно, но неуклонно. К ночи погода испортится и Индийский океан встретит нас по-мужски.
"Дорога в тысячу миль начинается с одного шага" (китайская пословица).
"Честь для человека - отстать от ссоры, а всякий глупец задорен".
В этой притче говорится о тех людях, которые любят доказывать свою правоту.
ПЕРВАЯ КРУГОСВЕТКА В МИРЕ
24 апреля 1895 года от причала американского порта Бостон отошла яхта "Спрей" ("Брызги") - весьма крепкое судно длиной 11,2 метра, шириной 4,3 метра с характерным широким и приземистым корпусом. Управлял яхтой 51-летний капитан американского парусного флота Джошуа Слокэм. Он задался целью в одиночку совершить кругосветное плавание.
Предусмотрительный капитан взял с собой большой фонарь, обеспечивающий безопасность движения яхты ночью, разнообразное рыболовное снаряжение и маленькую шлюпку, железную печку для приготовления пищи и обогрева каюты.
Кем же был человек, который первым из людей бросил вызов трем океанам?
Джошуа Слокэм родился в 1844 году в Новой Шотландии и был потомком мореходов, хотя отец его хозяйничал на ферме, что была расположена в местечке Брайерс-Айленд. С восьми лет и он начал работать на ней, но мечтал о море и кораблях и все свободное время проводил на воде.
Отец не одобрял его страсти к морю.
Однажды, когда Джошуа было 12 лет, отец обнаружил, что сын вместо того, чтобы работать, мастерит модель парусника. Поделка была разломана на куски, Джошуа получил основательную порку.
Слокэм убежал из дома: ферма лишилась работника, а мир приобрел моряка.
Джошуа удалось устроиться на парусное судно юнгой (иногда он работал и коком). В 17 лет в качестве матроса он пересек Атлантический океан на корабле с прямым вооружением. Слокэм сменил не одно судно. Он упорно стремился к вершине морской профессии, пока не стал капитаном дальнего плавания. В течение многих лет после этого водил по океанам крупные парусные корабли. Когда эпохе парусников пришел конец, Слокэм оказался не у дел, но никак не мог примириться с прозой сухопутной жизни.
Он купил корпус отслужившего свой срок парусного шлюпа. В течение тринадцати месяцев, используя все свои силы, знания и средства, ремонтировал его. После спуска "Спрея" на воду Слокэм попытался заняться рыболовством, но не преуспел в этом деле. Море, вошедшее в плоть и кровь Слокэма, победило. Он отправился в кругосветку. Вскоре после выхода в море "Спрей" стала преследовать пиратская фелюга. Ее экипаж явно намеревался захватить парусник отважного капитана. К несчастью Слокэма, в этой гонке его яхта оказалась медлительней. В довершение всего, ветер неожиданно усилился, и Джошуа вынужден был зарифить паруса, чтобы не лишиться мачты.
В ожидании приближающихся пиратов Слокэм схватился было за ружье. Но внезапно налетевший шквал лишил пиратскую фелюгу всех парусов и мачты. "Спрей" также понес значительный урон в такелаже, но ушел от преследователей, оставив грабителей на волю волн.
Джошуа Слокэм был не только хорошим моряком, но и писателем. Прошло много времени с тех пор, а нас все еще поражает удивительная наблюдательность человека, обладающего чувством юмора. Все это - несомненные признаки таланта. Он был наделен даром превосходно описывать свои приключения, мысли и наблюдения. Вот выписка из вахтенного журнала парусника "Спрей".
"К вечеру туман рассеялся, и я увидел солнце в тот момент, когда оно коснулось горизонта. Я посмотрел на восток и на самом конце бушприта увидел полную луну, с улыбкой поднимающуюся из моря. - Добрый вечер, сэр!- воскликнул я.- Рад Вас видеть!
С тех пор я не раз беседовал с человеком на поверхности луны и поверял ему свои мысли."
После трехлетнего странствия по океанам 8 мая 1898 года "Спрей" пересек в Атлантическом океане курс, которым открывал плавание.
Проходят дни и ночи, очередные мили остаются за кормой. Слокэм с триумфом ведет свое доблестное судно домой. Где бы не появлялся "Спрей", его узнают, ему салютуют военные корабли, поздравляют рыбаки...
27 июня, после полуночи, "Спрей", наконец, достиг американского побережья. Так закончилось первое кругосветное плавание в одиночку. Оно продолжалось три года два месяца и два дня.
Вскоре, как пишет Слокэм, он поставил "Спрей" в устье реки в Фэрхейвене и привязал его к тому же самому кедровому стволу, к которому он был привязан после спуска на воду.
Рейс на "Спрее" вокруг света принес Слокэму широкую известность и признание. В истории парусного спорта американскому капитану по-праву отведено достойное место.
Великий мореплаватель Джошуа Слокэм еще раз, уже в возрасте 65 лет, поднял паруса "Спрея". Никто точно не знал, какими были его намерения. Его спрашивали, куда он плывет? "Далеко",- отвечал Слокэм. С тех пор его больше никто не видел.
Через 97 лет после кругосветного плавания Джошуа Слокэма на "Спрее" я отправился на "Караане" вокруг света, чтобы познать самого себя.
ОСТРОВ ВЕ
24 мая 1993 года. Бухта Сабан.
Утро. Со стороны поселка появилось каноэ, в котором сидели индонезийские девушки. Как только они подошли к борту "Формозы", подняли весла, самая красивая из островитянок на ломаном английском языке произнесла:
- Привет тебе, капитан! - И спросила - Яхта из России?
- Да,- ответил я.
- Вы плыли долго?
- Долго.
- А зачем так далеко плывете?
- Чтобы увидеть вас, красавиц,- пошутил я.
Она быстро перевела своим подругам, и они громко рассмеялись.
Я спросил ее:
- Как тебя зовут?
- Икко,- смущенно ответила она.
Смотрю на них и думаю - почему женщины всегда изящнее нас, мужчин, и где тайна неотразимой женской прелести. Как красивы эти индонезийские девушки!
"ФОРМОЗА" - ЭВЕРЕСТ
22 июня 1993 года. 1 час 30 минут по Гринвичу.
Ночь уже на исходе. "Формоза" окутана мягкими сумерками. Белесоватым светом занимается заря. Звезды тихо гаснут. Только утренняя звезда продолжает еще теплиться.
С юго-востока дует слабый ветерок. Могучим покоем веет от океана. С каждой минутой панорама горизонта расширяется, а небо делается глубже. По нему плывут несколько белоснежных облаков, прихваченных по краям цветом золота. Из воды океана всплывает багровый шар солнца.
После его восхода небо над нашими мачтами приняло великолепный голубой цвет. Любуясь изменчивой картиной, я вспомнил, что вчера мы пересекли долготу 86 градусов 56 минут, которая проходит через вершину Эвереста. В моих глазах всплыла прошлая картина, как мы шли по гребню от южной вершины к главной. После того, как прошли скалу Хиллари и до вершины осталось минут пятнадцать хода, меня обошел Володя Захаров. Он перестегнул карабин на веревке, связывающей нас, и пошел первым.
На его кислородном баллоне я увидел, что стрелка манометра стоит на нуле. Значит - баллон пуст и его надо сменить! Я хлопнул Володю по плечу и показал на манометр. Он догадался без слов. Тем более, что разговаривать не было никакой возможности. Мы дышали через маски кислородом.
Володя остановился и сел, чтобы сменить баллон. И тут же полетел вниз, на китайскую сторону Тибета. Под Володей оборвался снежный карниз.
У меня промелькнула только одна мысль - броситься в противоположную сторону, чтобы он меня не потащил за собой, и тем самым удержать его. Володя повис на веревке, которую я держал, над пропастью в три километра.
Я сорвал маску и крикнул Сереже Пензову, чтобы он быстрее шел на помощь. Но на такой высоте не разбежишься. Сережа подошел ко мне, снял маску и сказал: "А куда спешить? Если он сорвался, то мы уже ничем не сможем помочь".
Я со злостью ответил, что у меня натянута веревка, значит Володя висит на ней.
Пока мы рассуждали, как помочь нашему товарищу и дышали воздухом Эвереста, показалась одна, а затем вторая рука. А потом на гребень выполз и сам Захар, как мы его звали между собой. Мужественный парень и сильный. Без кислорода и чьей-либо помощи выбрался из пропасти. Не каждый смог бы это сделать.
Эверест, или как его еще называют - Джомолунгма, Сагарматха, Джумулангфен - достигает высоты 8848 метров. Трехгранная пирамида, состоящая, в основном, из осадочных отложений, расположена в хребте Махалангур-Гимал (Кхумбу-Гимал) на границе Восточного Непала. Координаты 27 градусов 59 минут северной широты, 86 градусов 56 минут восточной долготы.
Название Джомолунгма (Богиня-мать земли), устно бытующее в Тибете уже в течение многих столетий, впервые нанесено на карту французским миссионером-иезуитом в Пекине в 1717 году. Официальное непальское название - Сагарматха (в переводе с санскрита - Небесная вершина) - принято в 1965 году. Геодезической службой Индии гора обозначена как пик 15. Еще в 1852 году она была признана высочайшей вершиной земли.
В 1856 году Джомолунгму назвали Эверестом - в честь Джоржа Эвереста, руководителя британской геофизической службы в Индии с 1823 по 1843 годы. Главная вершина впервые покорена 29 мая 1953 года новозеландцем Эдмундом Хиллари и шерпом Тенцигом Норгей.
"От господа направляются шаги человека. Человеку же как узнать путь свой?"
Чтобы узнать свой путь и как идти по нему, надо все время спрашивать у Бога. Каждый свой шаг, каждое действие сверять с ним.
6 мая 1992 года.
На подходе к южному седлу Эвереста на высоте 8 тысяч метров на веревочных перилах висит мертвый индийский альпинист. Он погиб несколько дней назад от сорвавшегося камня. Его труп мешает проходу. Но никто не решается отстегнуть его страховочный карабин, чтобы он улетел вниз до самого ледника Кхумбо.
"Умер на пути к вершине Эвереста",- произношу про себя я. И также, как все, не хочу брать на себя грех сбросить труп вниз.
"Коня приготовляют на день битвы, но победа - от Господа".
Вот так и мы готовим свою яхту "Формозу" к плаванию вокруг света. Но все будет зависеть от Господа нашего Исуса Христа.
ОСТРОВ ВЕ
На острове Ве, в бухте Сабан, можно было бы остаться, построить хижину из пальмовых листьев и жить в покое и безмятежности. Говорят, что Ве - один из самых прекраснейших островов мира. Может быть и так, пока я лучших островов не видел.
На причале стоит тощий пожилой мужчина, опираясь на костыль. Он смотрит на нашу "Формозу". О чем он думает? Может, о тех годах своей пиратской жизни, когда он в молодости брал на абордаж суда и вот такие, как наша, яхты. В схватке, по-видимому, и потерял ногу.
"Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота".
ЭВЕРЕСТ
16 мая 1992 года.
Возвращаемся в Тьянгбочи. Оттуда - в Луклу. Из Луклы самолет доставит нас в Катманду.
А пока мы идем по тропе и наслаждаемся весенним ясным днем. Вокруг все цветет. Мы вспоминаем, что три месяца назад здесь лежал снег, а рододендроновые деревья были покрыты инеем.
Нас неспешно обгоняет стадо яков, бредущих вниз, к Намче-базару. В горах еще долго слышится мелодичное бренчание их колокольчиков.
Женя Виноградский идет рядом со мной и молчит. Я читаю его мысли.
После совместного восхождения мы с ним научились понимать друг друга без слов. Эверест был нашей мечтой. Мы ее осуществили и теперь идем победителями, подмигивая друг другу и улыбаясь - Эверест наш!
Буддисты Тибета верят, что Далай-Лама - это Бодхисатва, просветитель, который, благодаря своей доброте и мудрости, освобожден от случайностей нового возрождения и вернулся в мир, чтобы спасти страдающее человечество.
По некоторым представлениям, Бодхисатва - родоначальник тибетцев и покровитель Тибета. Земным воплощением Бодхисатвы является Далай-Лама. Когда он умирает, то Бодхисатва вселяется в новорожденного младенца. Государственный оракул и собравшиеся ламы должны отыскать его среди многих новорожденных по определенным признакам.
Тибетская мудрость: "Эверест - это птица, которая взлетела выше других птиц".
ИНДИЙСКИЙ ОКЕАН
5 июня 1993 года.
Над западным горизонтом поднялись белые облака. Они напоминают собор Гауди (Собор Святого семейства) в Барселоне выдающегося архитектора современности Антонио Гауди-и-Корнета (1852-1926 гг.) - шедевр мировой архитектуры. Он выполнен в стиле модерн, для которого характерна извилистая линия и мотивы естественного декора.
Закат солнца вызывает у меня самые сильные переживания. Я вспоминаю, как во время моего одиночного плавания на "Караане" красное вечернее солнце неохотно погружалось в бурные воды океана. Глядя на эту трогательную картину, я тогда разрыдался.
После моих путешествий, будь то экспедиция на Северный полюс, восхождение на Эверест или плавание в одиночку вокруг света, я возвращаюсь к себе домой в бухту Врангель. И наперед знаю, какие вопросы мне зададут корреспонденты газет и журналов.
После каждой экспедиции я эволюционирую. Мой мозг не стоит на одном месте. Я не приспосабливаюсь к требованиям нашего общества. Моя голова работает ясно, без помутнений. У меня масса новых впечатлений и новых задумок не только в области путешествий, но и в искусстве, и среди людей. Но только ступил на родную землю Приморья, меня сразу же окружают журналисты и начинают задавать те же самые вопросы, что и десять лет назад.
- Что принесло твое путешествие нам, что мы от этого получим?
Бестактный вопрос с требованием немедленного ответа.
Да ничего вы не получите, если сами не будете искать приключений, если лишены фантазии, если не видели опасности и боязливы. Бог дал вам определенное время жизни на земле - познайте ее, нашу прекрасную планету. И тогда из-под ваших перьев выйдут прекрасные произведения, а не теоретические рассуждения, что дают или чего лишают наше общество мои путешествия.
Меня часто упрекают в том, что я честолюбив и тщеславен. Я и не стесняюсь признаться в этом. Ведь большинство людей также тщеславны и честолюбивы, но почему-то скрывают это под маской таинственности, а в результате остаются всегда на задворках жизни, не стремясь достичь своих собственных высот. Или стесняясь сделать это.
После пресс-конференций журналисты, как обычно в газетных публикациях, искажают мои слова. Каждый волен делать то, что хочет.
После одиночного похода на Северный полюс, плавания вокруг света, восхождения на Эверест я сказал себе, что достиг в путешествиях большего, чем мог желать. А мое самолюбие не дает мне покоя - я не был на Южном полюсе. Вот что меня мучает и терзает каждый прожитый день.
Но поход по Антарктиде - слишком дорогое удовольствие. Сейчас, когда страна в кризисе, мои средства не позволяют начать это мероприятие.
Мне часто задают вопрос, что, кроме самолюбия, тянет меня в такие рискованные путешествия?
Я - романтик, искатель приключений.
Я давно вынашиваю идею трижды обойти планету на яхте без заходов в порты. Но идея эта стара, как и наш мир. Готовясь к плаванию на своих каравеллах, Христофор Колумб в какой-то степени "втирал очки" королю и королеве, когда говорил о заокеанских сокровищах. Он просто искал и хотел найти нечто новое. Любознательность и любопытство были и остаются одним из важнейших рычагов человеческого прогресса.
Если мы все такие патриоты своей страны, если мы действительно любим свой флаг, то почему же мы нигде не были первыми?
На Эвересте первым был флаг англичан. Хиллари и Тенциг - участники английской экспедиции, и флаг этой страны они подняли над планетой.
Не мы первыми стояли на полюсах. Северный полюс открыли американцы, южный - норвежцы.
Я не славлю иностранцев, не преклоняюсь перед ними. Я просто хочу, чтобы мы хорошо знали историю путешествий и знали первопроходцев на неизведанных тропах земли, если мы такие правдолюбцы.
Мы только могли кричать, что догоним и перегоним Америку. Но 97 лет назад первым человеком, в одиночку обогнувшим земной шар под парусами, был американец Джошуа Слокэм на яхте "Спрей". И только в 1990 году первый русский отправился покорять планету на яхте "Караана". Какой большой временной разрыв!
Мое плавание на "Караане" не было организовано государством. Наоборот, наши партийные чиновники прилагали все силы и все свое умение, чтобы помешать моему старту. Но он состоялся, благодаря генеральному директору страховой компании "Дальроссо" Владимиру Шахову. Кроме бизнеса, ему не безразличен и престиж страны, честь ее и достоинство. Еще до начала моей экспедиции он знал, что идет на большой риск, покупая в Австралии "Караану" для моего путешествия. Но сделал это, и благодаря Володе, Россия вышла на просторы Мирового океана не только своими военными кораблями, но и спортивными яхтами.
По возвращении из плавания я в каждом интервью корреспондентам говорил, что не было бы моего кругосветного путешествия, если бы не было Володи Шахова. Но почему-то пресса об этом умалчивала.
Я знаю, что пройдут годы и история воздаст те почести, которые заслужил генеральный директор страховой компании "Дальроссо" Владимир Шахов.
ТИХИЙ ОКЕАН
Я лежу на площадке бушприта и вижу, как высоко в небе летят одна за другой чайки. Они словно привидения - распластав крылья, парят абсолютно беззвучно. Каждая, пролетая над яхтой, обязательно снизится, покрутит головой, посмотрит на меня то одним, то другим глазом, и в испуге взмывает вверх.
Странная птица! Она мне кажется какой-то загадочной. Не зря у людей есть поверье, что чайки - это души погибших моряков.
СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС
Весна, 1990 год.
Когда идешь в одиночку по прогибающемуся тонкому льду, то невольно думаешь о том, что будешь делать, если твои лыжи проломят его соленую серую корку и ты вместе с рюкзаком и нартами начнешь опускаться в холодную воду океана...?
К вечеру 30 апреля я сошел с гряды торосов вниз и внезапно почувствовал под собой пустоту. Мои рукавицы наполняются снежной кашей, за которую невозможно было держаться, ноги опускаются под воду. Рюкзак на спине, словно надутый баллон, держит пока что меня на плаву, да застрявшие в торосах нарты не дают окончательно уйти на дно Северного Ледовитого океана.
Из моей груди вырвался тихий, не узнаваемый мною голос: "Господи, за что? Неужели это конец?"
А полюс был так близко!
Вода проступила через комбинезон и нательное белье, жгучим холодом охватила тело до самой груди.
Святые апостолы Петр и Павел, покровители путешественников, рыбаков и охотников! В рай ли вы мне уготовили дорогу? Но не успел апостол Павел дотянутся до своих ключей, чтобы открыть двери рая, как я уцепился левой рукой за край льдины, а правой за ремень, связывающий меня с нартами. И, чуя за спиной неминуемую гибель, изо всех сил вытянул свое тело на прочную льдину.
ЭВЕРЕСТ
14 апреля 1992 года.
Лежу в спальном мешке, пристроив на животе приемник. Кручу ручку настройки и наполняю треском и писком нашу палатку.
Сперва поймал музыку из Индии - она отсюда недалеко. По сравнению с Москвой совсем рядом. А затем услышал наш родной "Маяк". Страшно обрадовался сигналу точного времени.
Мои часы показывают двойное время. Стрелки - московское, а электронное табло - непальское. Оно разнится от московского на 2 часа 43 минуты.
В Непале все не так, как у нас. Сейчас в этой стране идет 2049 год. Очень нелегко московское время пересчитать на непальское. Мы привыкли к смене времени округленно до часа. А тут надо выверять минуты.
"Маяк" послал на весь мир сигналы московского времени и начал передавать последние известия. В них сообщалось, что в международной экспедиции к Северному полюсу заболел один участник - американец. Его вывезли вертолетом на большую землю. Путь продолжают Ричард Вебер - канадец из Оттавы, и Миша Малахов - русский парень из Рязани. Они поставили перед собой цель - дойти до полюса без помощи авиации.
Когда я услышал про Северный полюс, по моему телу пробежали мурашки. Эта магическая точка меня всегда волновала. Мне показалось, что даже несмотря на металлический звук приемника, я почувствовал волнение в голосе диктора - Северный полюс.
Мне стало вдруг безумно грустно, что я не на пути к нему. С Мишей и Ричардом я участвовал в 1988 году в трансарктическом переходе СССР - Северный полюс - Канада. Тогда мы за 91 день перешли через весь Ледовитый океан. Кому, как не мне знать, как работают сейчас парни на дрейфующем льду! Я знаю, с какой скоростью идут они к своей цели, когда груз в рюкзаках и на нартах по 200 килограммов на одного человека.
Ричард Вебер и Миша Малахов - незаурядные спортсмены, опытные полярники. Но решить им свою задачу без поддержки с воздуха будет очень тяжело.
В горле у меня встал комок. За много-много километров от Арктики я лежу в капроновой палатке, в той самой, с которой ходил к полюсу в 1990 году. И чувствую, что она как локатор, как магнит притянула невидимую волну познания - она вошла в мое сознание, и дальше ей некуда деться. В один миг из Гималаев я перенесся в арктические торосы, чтобы быть рядом с моими друзьями.
Не дожидаясь окончания последних известий, выключил приемник. Высунулся из спальника и протянул руку к углу, в котором спит Женя Виноградский. Я знал, что возле него стоит фляжка со спиртом для разжигания примуса. Я нуждался в глотке спирта.
Удобно, когда палатка маленькая. Не вылезая из спальника, я дотянулся до замка и резко открыл вход в палатку. Через него виден ледник Кхумбу, который в эти минуты заволок туман. Сквозь него просвечивало блеклое гималайское солнце. Но теперь оно было для меня полярным.
Я ощутил, как груз тяжелых рюкзаков Миши и Ричарда давит и на мои плечи, на все тело, сжимая его со всех сторон. Я сделал хороший глоток спирта, смахнул оставшиеся капли с усов. Кажется, мне уже не суждено уснуть. Известие о полюсе отбило все желание спать.
Остаток времени до утра я провел в полудреме. Тело мое пассивно лежало в палатке, а сознание беспорядочно скиталось от полюса к Эвересту.
Но вот пришло время подниматься. Я вылез из спальника - нечего поддаваться меланхолии. Слава Богу, день будет холодный! Я был этому рад. Холод разгонит мою ночную хандру.
Растолкал Женю. Мы начали быстро собираться к выходу на ледник. Нам сегодня предстоит забросить кислородные баллоны из базового лагеря на высоту 6800 метров.
Женя, не отойдя окончательно от сна, спросил:
- Федор, куда мы спешим? У нас уйма времени.
СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС
15 февраля 1990 года.
Собираясь в одиночное путешествие на Северный полюс, я отдавал много времени и сил подготовке снаряжения, питания и навигации. На физическую тренировку не оставалось времени.
Одиночное путешествие вынуждало меня рассчитывать только на собственный полярный опыт и на собственные силы. Еще я надеялся на шестое чувство и Господа Бога. Я знал, что за эту дерзость могу поплатиться жизнью.
Каждый, кто решится идти к полюсу, должен знать границы своих возможностей, а также предельные нагрузки на сердце. А еще надо верить в свой успех и в свое предназначение, что именно только тебе предстоит дойти до макушки земли.
Я знал, что дорога к полюсу не будет идеально гладкой. Если взять расстояние по карте, то от мыса Арктического до географического Северного полюса расстояние 980 километров. Но это по прямой. Мой же путь в эту магическую точку, через которую проходит ось вращения земли, куда больше. На моем маршруте будут встречаться большие поля торосистого льда, широкие каналы открытой воды. Я буду попадать в такие районы, в которых до самого горизонта тянется тонкий лед в 3-5 сантиметров. Под тяжестью человека он трескается. Если я решусь пройти такой опасный район, то это будет гонка без остановки, соревновние со льдом, расходящимся прямо за задниками лыж. И неизвестно, кто выиграет это состязание?
ОСТРОВ ТАЙВАНЬ
28 декабря 1992 года. Бухта Грин-Бей.
Вся каюта нашей яхты "Адмирал Невельской" представляет галерею красивых китайских девушек. Я с любопытством разглядываю их лица. Они, не обращая внимания на мои пристальные взгяды, расположились вокруг стола и принимают угощение от Алексадра Николаенко. Он ни слова не знает по-китайски, но смог найти подход к ним. Каждой налил в маленькую стопочку нашего пчелиного меда и сам показывает, как надо пить.
Объекты моих наблюдений ни слова не знают по-русски, да и по-английски тоже. Они пили мед, улыбались и часто благодарили - "ши-ши".
Китаянки были почти что все одного возраста. Им, наверное, где-то лет по 18-20. По цвету лица и тела они резко отличались друг от друга. У одних кожа смуглая, у других - совершенно белая. Даже не верится, что последние - представительницы азиатской расы.
У некоторых носы широкие, с мясистыми носовыми крыльями. У большинства - толстые верхние губы, полуоткрытый рот, круглый овал лица. Но были среди них девушки совсем как европейки: с тонким носиком с небольшой горбинкой, с высоким лбом. Только чуть-чуть роскосые глаза придавали этим "квартеронкам" какой-то особый шарм и сексуальность. Когда они смеялись, то показывали белые-белые и необыкновенно ровные зубы. По моим наблюдениям, такие великолепные зубы у тех людей, кто ест больше овощей и фруктов и меньше - мясную пищу.
Я еще в Гималаях замечал за тамошним народом, что у его представителей тоже очень хорошие зубы. А раз красивые зубы, то и улыбка красивая.
Философ Мишель Монтень говорил так.
"Мы таимся во время сношений с женщинами; индусы же делают это открыто. Скифы приносили в жертву чужестранцев в своих храмах; в других же местах наоборот, храмы служили местом убежища".
20 декабря 1992 года.
Леонид Лысенко и Саша Выхристюк подвыпившие сидят за столом яхты "Адмирал Невельской" и рассуждают о Мысе Горн и его погоде. Я не вмешиваюсь в их беседу. Они еще не знают, что там нас ждет, когда мы войдем в пролив Дрейка. Я больше чем уверен, что с них слетит вся храбрость, которую они, пропустив по несколько бокалов вина, выплескивают из себя в бухте Грин-Бей на острове Тайвань. Никто из людей, не видевших мыс Горн, не может представить себе погоды в проливе Дрейка, и нет власти над ветрами Мыса Горн.
"Для облегчения наших страданий, - говорил Эпикур, - следует избегать тягостных мыслей и думать о приятном".
ИНДИЙСКИЙ ОКЕАН
10 июля 1993 года.
Координаты:
05 градусов 19 минут южной широты.
56 градусов 21 минута восточной долготы.
Тихая, лунная ночь. Волны размеренно катятся с востока на запад. От южного горизонта до северного протянулся, словно серебряный свиток, Млечный путь. Переливчатое журчание воды из-под форштевня "Формозы" кажется мне звуками его серебряных струн. И не пустынное небесное молчание сопровождает одинокую яхту с ее беспокойным экипажем, а оркестр звезд, вспыхивающих в такт цветомузыки, наплывающей на нас с высоты Млечного пути.
В такую ночь хорошо лежать на палубе, освещенной луной. Кажется, что тебя несет по морю и возносит к поднебесью некий крылатый дух. И ты не испытываешь никакого страха, а скорее пребываешь в состоянии радости и восторга.
Каждый человек в своей жизни должен совершить хотя бы одно путешествие. Это очень важно для его тела и духа. Тех, кто утверждает, что путешественники - это бездельники и сумасшедшие - я бы назвал глупцами.
Французский король Франсиск I (1494-1547 г.г.) больше всех других уважал путешественников. Он был для них покровителем. Искал знакомства с ними, принимал их с благоговением, как святых людей, наделенных божественной мудростью. В их рассказах о странствиях и приключениях король видел пророческие предсказания, относился к ним с большой верой и почтительностью. Хотя сам не в состоянии был путешествовать.
....................................................
Мне 42 года - критический возраст. По традиционным японским представлениям этот возраст считается опасным для мужчин (чтение цифр 4 и 2 совпадает с чтением слова "смерть").
Я видел многое в своей жизни, объездил и исходил все континенты и все океаны. Но до сих пор меня завораживают дальние странствия, необыкновенные приключения. Я мечтаю о фантастических мирах! И все это влияет на мою жизнь. Близкие друзья и моя семья часто пытаются остановить меня. Говорят, что пора расстаться с фантазией. Фантастических миров не существует - это твое воображение и вымысел! Уже нет неоткрытых островов, нет мест, где бы не ступала нога человека. Так, как живешь ты, может жить только школьник, начитавшийся приключенческих книг. Но не ты, исходивший землю вдоль и поперек.
Душой я понимаю и соглашаюсь с моими оппонентами. Но в глубине моего сознания еще осталось детство, с годами не выходит из моей телесной оболочки. И я этому рад.
Меня пытается учить как жить даже мой сын Оскар. Он часто говорит мне, что надо купить, где жить, на что обращать внимание. Я с ним не спорю, может быть он и прав. Но мне страшно сознавать, что именно мой сын не хочет связывать свою жизнь с приключениями и фантазией, а выбрал тот путь, по которому идут многие в нашем двадцатом веке.
Может, я такой из-за того, что Господь Бог сотворил из меня художника, и мое видение мира не совпадает с тем, что видят другие. Художник старается увидеть окружающее не фотографическим отражением настоящего. Зеркальность вообще противоречит самой природе художника-творца. И всякий мой успех в прошлых экспедициях зависел от моего устремления вперед, дерзкого желания проникнуть во все уголки земли, покорить все труднодоступные точки, или развить в себе мужество, без которого невозможно идти к цели.
ЭВЕРЕСТ
Передвигая жумары по обледенелой веревке, провожаю глазами летящие рядом камни. Они сыпятся из-под ног Жени Виноградского. Пробую представить, что будет, если камень попадет мне в голову. Но на мое беспокойство здесь нет времени.
Под нами более тысячи метров отвесной стены. Я надеюсь на Господа Бога, что он защитит меня. Хотя в сознании проносится мысль - на Бога надейся, а сам не плошай. И стараюсь вовремя увернутся от очередного камня, который так и норовит попасть в меня.
По стене справа одна за другой сходят лавины. Холодный ветер со стороны Лходзе пронизывает насквозь. Руки закоченели, ног не чувствую вообще, поэтому не крепко держусь на кошках.
"Ибо Господь, Бог твой, ведет тебя в землю добрую, в землю, где истоки вод, источники и озера выходят из долин и гор".
ОСТРОВ ТАЙВАНЬ
24 декабря 1992 года. Бухта Грин-Бей.
Саша Выхристюк частенько держится на заднем плане, не лезет в работу. Так сказать, пасется на свободе. Он взял на себя роль врача, целыми днями сидит на своей койке и перебирает мешок с таблетками. Я посматриваю на него и думаю про себя - Боже, упаси нас от болезней!
Саша с умным видом пристает ко мне с тем, чтобы на моем коренном зубе поставить пломбу. Я как-то заикнулся, что меня беспокоит этот зуб, и Выхристюку очень хочется меня подлечить.
"Где дружба с плотью, там не может быть успехов в духовной богоугодной жизни".
В ТРОПИКАХ
Как хорошо идти под парусами в кругосветном плавании. Яхта тихо покачивает тебя, лежащего на палубе под открытым ночным небом. Звезды висят так низко, что если протянуть руку вверх, то можно до них дотронуться.
В такие минуты все располагает к покою. Здесь, в тропиках, ты не слышишь никаких новостей о суетной жизни людей. Не читаешь газет, наполненных сенсационными сообщениями. Ты не участвуешь в политических демонстрациях и понятия не имеешь о поднятии или падении курса рубля по отношению к доллару. Тебе не надо думать об одежде и пропитании. Все, что есть на яхте - неизменно будет до конца плавания. На утро чай с сухарями, на ужин сухари с чаем.
Моя семья не могла понять, зачем я снова ухожу в кругосветное плавание. Жена и дети не знют, что океан заменяет мне Храм Божий. И только в плавании, далеко от людей, я могу созерцать лик Господа Бога.
Перед тем, как я отправился в кругосветку, редактор моей газеты "Русский путешественник" Лека Музыка просила меня, чтобы я записывал все свои сны и мысли. Она, наверное, про себя подумала, что это пригодится тем, кто считает себя умалишенным, а я - как пример для них. А может и не так?
"Силы гор простирются ввысь и вширь...
Умение гарцевать по облакам - это от гор. И умение поспевать за ветром - тоже от гор".
ОСТРОВ ТАЙВАНЬ
6 декабря 1992 год. Порт Килун.
Саша Николаенко - любитель бродяжничать по рекам, тайге и болотам родной страны - готовит свое фирменное блюдо. Разогревает тушенку с луком. А мой друг по Северному полюсу Саша Выхристюк в домашних тапочках, в драных спортивных штанах, голый по пояс вместе с капитаном настраивает ванты. Леонид Константинович Лысенко - мой учитель и добрый товарищ - все суетится. У него привычка такая - рано вставать, заводить всех нас что-то делать, а к обеду улечься спать. Мы же ходим чумными до вечера.
День начался жаркий. Небо без единого облачка. Сегодня воскресенье. Завтра, возможно, мы поедем в столицу Тайваня Тайбей, чтобы посмотреть, как на судоверфи строят нашу "Формозу".
Прежде чем приступить к завтраку, мы все с умным видом выпиваем по стопочке разведенного спирта. Ох, как это тяжело и противно! Да еще в такую жару на голодный желудок. Но без такой микстуры нам здесь не выжить. Точно также мы делали в Катманду в Непале. Каждый день перед едой обязательно принимали спиртное, чтобы в печени был алкоголь. Тогда в ней не заведется никакая зараза типа лямблий. И на Тайване надо пить. Тогда ты будешь жить, хотя и можешь стать алкоголиком. Выбора нет. Примерно как в Америке. Там подсудимому перед смертной казнью предлагают выбор - электрический стул или гильотина. А у нас - или умереть от лямблий, или стать алкоголиком.
ЭВЕРЕСТ
14 мая 1992 года.
Высота 8500 метров. Тучи рассеялись, видимость прекрасная. Оглянувшись назад, я увидел гигантскую пирамиду Маккалу (8481 метр) и ее западное ребро с невероятно прямым гребнем.
В моей голове пронеслась формула Жана Франко, известного французского альпиниста, руководителя многих экспедиций в Гималаи.
"Прямое, как струна... прямое, как струна".
Я еще не достиг вершины Эвереста и не знаю исхода нашего подъема. Но мне захотелось сделать вызов этой красивой горе Маккалу.
СЕВЕРНЫЙ ЛЕДОВИТЫЙ ОКЕАН
5 марта 1990 года. Понедельник.
Третий день, как я на маршруте к Северному полюсу. Я все ожидал, но только не это.
Сегодня утром я проснулся в 6 часов, включил буй КОСПАС, чтобы в Москве знали мои координаты. Сварил кашу: гречка, орехи, изюм и два кусочка оленьего языка. Ел без аппетита. Настроение плохое, уж очень далеко отнесло меня от основного маршрута. Чувствую, что впереди много воды.
В 7 часов вышел на связь с островом Средним. Радист Дима Серов сообщил, что у них все хорошо и пожелал хорошей лыжни.
Начал собираться в дорогу. Убрал антенну, снял палатку. В ней сломались дуги и теперь ее очень тяжело ставить. Надо заменить на ту палатку, которую сшил Володя Чуков. Но она очень холодная и тесная. А мне здесь, среди льдов, хочется хоть немного комфорта.
Ровно в 9 часов вышел на маршрут. На горизонте показалось красное солнце. Тихо, ветра нет. Небольшой морозец -27 градусов. Дорога сносная, старые торосы засыпаны снегом.
Я начал изучать их строение и направление, вспоминая прошлые походы. Только изучив строение торосов, застругов, трещин, можно безошибочно выбирать дальнейший путь. Это все придет ко мне со временем.
Шел с наслаждением. Рюкзак и нарты хотя и тяжелые, но тащу их с приподнятым настроением. Посмотрел направо на расплавленный диск солнца и удивился, увидев два светила: одно ниже, другое, точно такое же, выше. Хотел остановится и зарисовать, но понял, что солнце отражается в воде. Я даже не заметил, как подошел к кромке льда. И передо мной открылся без единой льдинки до самого горизонта океан. Волн нет, вода чистая; от нее поднимается пар и в нем колышется солнце.
Мне захотелось кричать и просить Всевышнего, чтобы он помог. Такой воды я еще не видел в Арктике. Направо и налево до бесконечности чистая-пречистая вода.
Долго стоял я и любовался этой красотой, забыв, что она для меня враждебна. Потом отошел метров на сто от кромки льда, сбросил рюкзак и отстегнул нарты от пояса. Вдали, примерно в километре, увидел большой айсберг, возвышающийся над остальными. Решил оставить вещи, налегке взобраться на него и посмотреть, что творится вокруг. На лыжах отправился к нему. Прошел половину пути, увидел старые следы белого медведя. Видимо, он путешествовал здесь два-три дня назад. Вспомнил, что не взял с собой карабин, фальшфеер. Все мое оружие осталось на нартах. Пришлось вернуться, положить в карман фальшфеер, на плечо набросить карабин и отправиться в разведку.
С севера шли темные тучи. Они начали закрывать солнце. Я спешил к айсбергу, чтобы успеть посмотреть, что меня ждет впереди.
Казалось, айсберг недалеко, но чем дольше я шел к нему, тем дальше и дальше было до него. Я остановился, по компасу засек направление на свои вещи, чтобы потом найти их в торосах. Наконец, добрался до глыбы, поднимавшейся на 10-12 метров от ровного льда.
К воде голубой айсберг спускался крутым склоном. С моей стороны был пологим. Я снял лыжи, воткнул их задниками в с К воде голубой айсберг спускался крутым склоном. С моей стороны был пологим. Я снял лыжи, воткнул их задниками в снег, повесил на них карабин. Выдалбливая ножом ступени, чтобы не поскользнуться на айсберге взобрался на самую его вершину. Передо мной открылся вид, безрадостный для моих глаз. Путь к полюсу был отрезан водой и искать прохода к нему не было смысла.
Метрах в двадцати от айсберга, плавала нерпа. Она с любопытством смотрела на меня. Наверное, хотела спросить, что я делаю в ее владениях.
Погода была тихой, ветер тянул с запада. Так что долго придется ждать, когда закроется эта полынья.
Нашел удобное место, с которого можно было наблюдать за водой и видеть, когда она начнет смерзаться. Знаю, что близко к открытой воде лагерем стоять нельзя. Но мне не хочется уходить далеко. Может, на горизонте появятся льды.
Я никак не могу успокоиться. Надо бы лечь в спальник и поберечь силы и тепло. А я все время хожу вдоль воды с карабином. Возле моего берега живут три нерпы. Или наоборот, я остановился возле их берега.
Солнце в дымке, но светит. Белая луна висит на востоке. Тишина такая, что в ушах звенит. Сам себя успокаиваю, что я же этого хотел - испытания в Северном Ледовитом океане. Да и не может быть все время так. Рано или поздно должно что-то измениться. Обидно то, что время хорошее для продвижения на полюс, а я здесь стою. Думаю об английской экспедиции, возглавляемой сэром Файнесом. Как они будут стартовать, с какого места? Правильно ли сделал я, что стартовал с мыса Локоть?
Мне кажется, что обстановка всюду такая. Может быть, все-таки подует ветер и льды закроют полынью?
Палатку поставил выходом на Север, чтобы чувствовать, когда подует ветер с этого желанного для меня направления.
16.00. Работает примус. Топлю снег для каши. Есть не хочется, настроение плохое. Уже несколько раз ходил на разведку, но все бесполезно. Вода простирается до самого горизонта и нигде нет мостика, чтобы преодолеть ее и двигаться вперед.
10 марта 1990 года.
Ночью плохо спал, кашлял. Вышел на маршрут в 9.30. Спина болит. Чтобы рюкзак был легче, переложил радиостанцию в нарты. Шел и думал, что я уже старый, чтобы так много груза тащить на себе. Да и третий год подряд идти к Северному полюсу - это уже слишком. Наверное, это мой последний поход на макушку земли. Если все завершится хорошо, займусь яхтами.
КРАСНОЕ МОРЕ
21 августа 1993 года. Порт Джида.
Утро. Я читаю молитву о поминовении.
"Умилосердись, Господи, о всех христианах; услыши желание всех вопиющих к тебе, избави от всякого зла, спаси рабов твоих Леонида Лысенко, Александра Выхристюка, Александра Николаенко, которые сейчас находятся в кругосветном плавании на яхте "Адмирал Невельской". Пошли им отраду, утешение в скорбях и милость твою святую. Господи! Молю тебя особенно о тех, которые меня чем-либо обидели и опечалили или какое-либо зло сделали: не наказывай их меня ради грешного, но пролей на них благость Твою..."
СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС
5 апреля 1990 года.
Погода стоит неважная, барометр падает, солнце светит, но оно все в тумане. Сегодня, наверное, будет плохой день. Да я чувствую это и по льдам - они шуршат. Это как перед штормом - их начинает ломать. Где-то бушует пурга. Сегодня я, наверное, мало пройду. Преодолеть хотя бы минут семь, дойти до сорок восьмой минуты. Я отстал от своего графика на целый градус. Сегодня по плану я уже должен быть на 85 градусе. Таким образом я подошел бы к полюсу 5 мая.
Свечерело. Я остановился на ночевку на час раньше, не в восемь, как обычно, а в семь. Сил больше нет идти. Работал на маршруте без обеда. Если завтра получится, выйду на час раньше и устрою обед часа на полтора. Тогда смогу работать по 10-12 часов в сутки. А то устаю и к вечеру чувствую себя плохо. Даже поставить палатку хорошо не могу, а резать снежные кирпичи совсем нет сил. Так что надо менять график движения.
Сегодня на пути встречалось много разломов. Смотрел на них и думал - так, наверное, будет при конце света. Земля начнет ломаться и трещать, все вздыбится и провалится навечно в какую-нибудь пучину.
Тяжело было перебираться через движущиеся льды. Челноком перетаскивал через них то рюкзак, то нарты. Правда, к вечеру появились небольшие поля. Минут по тридцать я шел хорошей дорогой. Но потом снова как заберешься во льды и минут по сорок из них выкарабкиваешься.
Включил "Магеллан". Он поймал только один спутник. А надо три для определения точных координат.
Передаю по рации на остров Средний сообщение для Миши Поборончука: "Миша, когда будешь лететь ко мне сбрасывать на парашюте продукты, не забудь положить с ними пальчиковые батарейки для "Магеллана".
Грею этот прибор над примусом и жду, когда он покажет координаты. Батарейки замерзли. Может быть поэтому он ловит только один спутник и выключается. На табло горит указатель, что надо заменить питание, а у меня нет запасных батареек. Как бы "Магеллан" не потерял всю программу. Я, конечно, и без него знаю, что прошел по широте мало. Мне хочется узнать долготу, насколько меня снесло влево на запад.
Сегодня, когда я шел, то по пять градусов брал на восток. И сейчас мне интересно, правильно ли я делал, или может надо было сильнее идти вправо?
К счастью для меня, "Магеллан" наконец-то ловит три спутника, включился компьютер для обработки координат и показал мое местонахождение - 84 градуса 48 минут северной широты, 95 градусов 29 минут восточной долготы.
Ой-ей-ей! Как меня несет на запад!
6 апреля 1990 года.
Сегодня исполняется 81 год, как человек достиг Северный полюс. Им был американец Роберт Пири. Я выпил за него хорошую стопку своей настойки из коньяка, спирта, лимонника и меда. И подумал, что может кто-то когда-то и за меня выпьет.
Я надеюсь, что на том свете я обязательно встречусь с Пири, Куком, Амундсеном, Седовым. Я думаю, что эти люди у Бога на заметке. Они мне встретятся, и нам будет о чем поговорить. Все-таки я третий раз иду к полюсу.
Конечно, им было сложнее, но и мне сейчас не сладко. Я это признаю и скажу им об этом. Они открыли полюс, они дали мечту и надежду идти к нему. Я жил этим все мои годы. Помню, в детстве, когда выпадал снег, а его было мало в наших краях, я делал лыжи из бочковой клепки. И ходил в степи по вспаханному полю, представляя, что это торосы. И всегда играл роль Георгия Седова. Он был моим идеалом из детства.
Сегодня было много интересного, но наговорить на диктофон впечатления мне не удалось. Я не смог достать его из внутреннего кармана. Замок на куртке замерз, обледенел и не открывался.
Моя дорога проходит по подводному хребту Гакеля. Сегодня проработал двенадцать часов без обеда. Не захотел ставить палатку. Очень холодно, пока готовишь обед, весь замерзаешь. Но без еды тяжело идти. Уже на седьмом рабочем часу покидают силы. Дорога сегодня, пожалуй, была сносной. Но по хребту Гакеля идет много разломов, задерживающих движение.
На табло "Магеллана" загорелось, что надо мной нет спутников. Придется ждать.
9 часов вечера, а солнце еще высоко. Можно еще идти. Но у меня радиосвязь, из-за этого приходится ставить палатку. Спать еще рано. Я все-равно мало сплю. Всю прошлую ночь трясся от холода. У меня японский синтипоновый спальник. Он как-будто толстый, но очень узкий и продуваемый, не хранит тепло. Мой старый спальник, с которым я ходил к Северному полюсу в 1988 году, теплый и нежный.
Обложил палатку снежными кирпичами. Подходит ночь. Я боюсь, что снова мне предстоит лежать и дрожать. Сон приходил, но ненадолго. От холода постоянно просыпался, а потом вообще поднялся в пять часов.
Лучше всего на маршрут выходить в восемь часов утра и вечером останавливаться в восемь. Но желательно делать перерыв на обед. Без него очень трудно. Рюкзак и нарты слишком тяжелые, дорога плохая. Глубокий снег, торосы, большие сугробы, трещины по 2-3 метра, большие участки открытой воды. Обхожу их и на каждой трещине теряю 15-20 минут. Лед толстый, на нем много старого снега. Чувствуется, что дрейфует он года два. Трещины в таком льду достигают пяти-восьми метров. Упадешь - ни за что не выберешься.
Сегодня было так, что я сам прошел, а нарты упали и потащили меня. Хорошо, что дно трещины было замерзшим. Если бы была вода, я бы навеки остался пленником сурового океана.
Для себя я сделал вывод, что если нарты по длине уступают разлому трещины, то нечего пытаться преодолевать ее на лыжах. У меня не продумано крепление нарт. Оно намертво привязано к рюкзаку, висящему за спиной. В случае опасности я не могу его быстро отстегнуть.
Очень сильно притомил меня мороз. Он держится на отметке -40, -42 градуса. У меня постоянно мокрые рукавицы. Я попытался высушить их над примусом, но с них потекла вода, попала на головку примуса и погасила пламя. Даже не верится, что где-то можно сидеть без рукавиц и не прятать руки от холода. Но я себя заранее настроил на такие лишения. До полюса я буду идти два месяца, а если пойду на яхте вокруг света, то это будет еще дольше. На яхте, правда, другие условия. Одиночество меня особо не гнетет, потому что много работы.
Вот сегодня встал раньше, но бездельничал. Подшил палатку - она немного порвалась. Рукавицы подштопал - они протерлись от лыжных палок. Обмотал веревкой металлическую ручку ножа, а то металл очень холодный. Если нож этот не потеряю, то возьму его в кругосветное плавание. Только на лезвии сделаю гравировку: "Северный полюс, 1990 г.".
А яхту я хочу назвать так: "Я думаю о юге".
Много бензина уходит на разогрев "Магеллана". Сижу, держу его над примусом. И ничего больше нельзя делать. Если еще варить кашу, то кастрюля заберет все тепло.
Моя палатка, сконструированная и пошитая Володей Чуковым, хорошая. Но из очень плохого материала. Его продувает, как решето. В походах по северу я заметил, что лучше всего держится тепло в круглых палатках с куполом.
На табло "Магеллана" загорелся сигнал, что прибор взял все три спутника. И тут же появляются координаты. 84 градуса 55 минут северной широты, 95 градусов 19 минут восточной долготы.
Это плохо! А почему плохо? То, чего я хотел, то и получил. Семь минут. Вчера было 48 минут. 12 минут оставалось до 85-го градуса. А сегодня 55 минут - осталось 5 минут. Нормально я прошел. Может, даст Бог, завтра перевалю через 85-ый градус.
Сегодня видел следы песца и не удивился. Они очень свежие. За три года моих походов к полюсу я всегда на этой широте видел следы зверьков. Значит, здесь поблизости есть открытая вода и белые медведи. Песец идет по следам хозяина Арктики и доедает то, что остается после его трапезы на льду - останки тюленя или нерпы.
До радиосвязи осталось пятнадцать минут. Потом лягу спать. А вернее, просто буду лежать и дрожать в спальнике в каком-то забытьи. Слишком холодно. Ночью так замерзают ноги, что я без конца тру одну о другую, чтобы чувствовать, что они еще не отвалились. Промерзают все суставы, колени сводит. Та часть тела, на которой лежишь, становится чуть ли не ледяной.
Дышать в спальнике нельзя. Изнутри он покроется инеем от моего теплого дыхания. Но как только трогает сон, поневоле стараешься спрятаться с головой в спальник. Дышать холодным воздухом не очень-то приятно. Мерзнут рот, нос, лицо. Сейчас у меня в палатке температура -36 градусов, хотя я и обложил ее снежными кирпичами, чтобы не поддувал ветер. В спальнике холодно. Он как термос. Если в него залезешь холодным, то он и будет держать холод. Я один раз положил градусник вовнутрь спальника в ноги. Температура там оказалась -15. Да и без термометра видно, что в ногах никакой не Ташкент. Залезешь в спальник вечером со снегом, утром со снегом и вылезаешь из него.
Когда ложусь спать, то бахилы очищаю от снега и льда и кладу под спальник, чтобы на них лежать. Ботинки помещаю в мешок и кладу его между ног. До утра ботинки немного отходят от мороза. Иначе их утром не обуть.
А вот продукты у меня хорошие, их мне хватает. Конечно, всегда хочется есть. Но если всего набрать досыта, пришлось бы нести больше груза. Примерно такой рацион у нас был, когда мы шли через Северный полюс в Канаду вместе с канадцами. Экспедицию возглавлял Дмитрий Шпаро. А вот в 1989 году в экспедиции Володи Чукова было голодно, нам не хватало продуктов.
Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея Руси, причину всех бедствий России видел во грехе. "Грех растлил нашу землю". И призывал: "Очистим сердца наши покоянием и молитвой". Но мы сейчас забыли это, обозлились друг на друга. Мы стали жадными до неузнаваемости.
"ФОРМОЗА"
30 августа 1993 года.
В 19.30. Включил радиостанцию на 16 канале. Вызвал идущий с правого борта "Формозы" по направлению к Суэцкому каналу российский контейнеровоз. Обратился с просьбой, чтобы передали радиограмму о моем местонахождении в Находку, начальнику Приморского морского пароходства. В ответ услышал всего одно хамское слово... И сказано оно было так, как можем только мы, русские, со злобой и ненавистью.
У меня сразу испортилось настроение. На душе от этой встречи осталась какая-то грязь, неприятный осадок. Почему мы такие? Есть ли предел нашего бескультурья? Даже здесь, вдали от России, мы не можем вести себя как подобает человеку...
СЕВЕРНЫЙ ЛЕДОВИТЫЙ ОКЕАН
27 апреля 1990 года.
Я вышел из палатки и увидел - ночная пурга взломала лед. Мой лагерь оказался на "острове" из небольшой льдины, плавающей среди "каши" из мелко битого льда и двигающейся на Запад.
Вдали, на северо-востоке, куда надо мне идти, виднелась цепь высоких торосов. Но к ним по такому пути не добраться. Остается только ждать, когда мороз скрепит битый лед. Но по цвету неба - стояла середина весны - холодной погоды мне не скоро дождаться. После набежавшей пурги потеплело. Температура поднялась до -15 градусов. А чтобы лед сковало, требуется мороз не менее -25, -30.
28 апреля 1990 года.
Я все же надеялся, что ночью похолодает. Мороз уплотнил бы ледовую "кашу". Но мои ожидания оказались напрасными. То, что я сейчас вижу, не отличается от вчерашнего - малоутешительная картина. Ждать улучшения обстановки тоже опасно. Льдину, на которой стоит моя палатка, уносит на запад, а оттуда будет еще сложнее выбираться к полюсу. Нет времени ждать благоприятной погоды. Надо попытаться перейти этот ледоход. По моим расчетам ширина его не более 5-6 миль. Такая "дорога" займет целый день: придется переходить с одной льдины на другую там, где края их соприкасаются.
8.30. Начинаю сворачивать лагерь. Попытаюсь форсировать битый лед.
21 час. Слава Господу Богу! С его помощью мне удалось добраться до крепкого льда. На это ушел весь день. По непрочному льду я перетаскивал нарты с одной льдины на другую. Иногда приходилось ползти на животе через узкие трещины с тонким, прогибающимся льдом - он выдерживал только мой вес. Рюкзак и нарты приходилось оставлять. Перебираясь на более крепкий лед, я с помощью веревки перетаскивал свои вещи: и так - метр за метром. Но однажды я все-таки провалился настолько, что ушел по самую грудь в воду. Этот случай мог бы стать роковым, если бы вблизи не оказалось крепкого куска льда.
Наконец, выбрался из этой "каши" на противоположный "берег" из крепкого, надежного льда. Быстро поставил палатку, с трудом снял с себя смерзшуюся одежду, разжег примус, забрался в спальник. Жду, когда закипит чай.
Ровно год назад на пути к полюсу умер Саша Рыбаков.
"Помилуй, Господи, Аше возможно есть, душу раба твоего Александра, отошедшего в жизнь вечную, Аше возможно есть помилуй! Неисповедимы судьбы твои. Не постави мне во грех сей молитвы моей. Но да будет святая воля твоя!"
СЕВЕРНЫЙ ЛЕДОВИТЫЙ ОКЕАН
19 марта 1990 года.
Как мне не везет! Всего одну минуту не дошел до 82-го градуса. Встретилась на пути трещина. Небольшая, но перейти невозможно. И обойти тоже тяжело из-за торосов, окруживших ее.
Вперед прошел четыре минуты, но на восток дрейфом отнесло на целый градус. Что-то тяжело даются мне километры! Иду уже 16 дней, а прошел совсем мало. Торосы, трещины, бесконечные завалы битого льда! Завтра постараюсь держать курс точно на полюс. Хотя не верится, что будет когда-то хорошая дорога. Порой хочется сесть и расплакаться от отчаяния. Но что могут дать слезы? Сам выбрал такую жизнь и такой путь.
Остановился лагерем в очень плохом, гиблом месте возле трещины. Вокруг торосы. Если ночью начнется подвижка, то мне придется худо. Впрочем, я и не помню, чтобы у меня, пока иду к полюсу, была хотя бы одна хорошая ночь.
Вчера пурга занесла мое жилище. Пришлось среди ночи выползать из своего убежища и откапывать его, чтобы снег не сломал дуги в палатке. Сегодня пурги нет, но слышу, как трещит лед. Это значит, будет его подвижка.
"Почему Господь попустил быть нищим?
Потому же, между прочим, почему и тебя по твоему желанию не делает вдруг праведником. Бог мог бы всех сделать достаточными, даже богатыми, но тогда произошло бы великое забвение Бога, умножились бы гордость, зависть и прочее. И ты как возмечтал бы о себе, если бы Господь сделал тебя вскоре праведником. Но как грех смиряет тебя, показуя тебе великую твою немощь, мерзость и непрестанную нужду в Боге и Его благодати, так нищего смиряет нищета и нужда в других людях. Обогати нищих; многие, многие из них забудут и Бога и благодетелей своих, погубят души свои в роскоши мира сего. Так пагубно богатство и так ослепляет оно очи сердечные! Оно делает грубым и неблагодарным сердце".
(Св. Праведный Иоанн Кронштадтский).
24 апреля 1990 года.
За семь часов прошел семь миль, или 11 километров. Это неплохо. По рации сообщили с базы, что английскую экспедицию Файнеса сняли с маршрута. Она смогла дойти до 88-го градуса.
Да, обидно, что они только чуть-чуть не дотянули до Северного полюса. Снова он остался открытым для смельчаков. Еще никто не доходил до него без помощи.
В прошлом году мы дошли до полюса, но это не в счет, так как к нам два раза прилетал вертолет. Первый раз, 28 марта, забирал наших троих больных, а второй раз, 28 апреля, умершего Сашу Рыбакова и больных Василия Жуковского и Таню Чукову.
Еще с базы сообщили, что на Чукотке в экспедиции погиб Валера Кондратко, мой друг по одному из прежних походов. Он готовился в отряде космонавтов и мечтал взлететь высоко в небо. Но его все почему-то не посылали в космос. Подробности его гибели не сообщили, радисты их не знают. Лишь позднее я узнал, что смерть он принял на борту небольшого самолета. Перегруженный, он рухнул на землю, похоронив под собой Валеру.
Я не хочу верить, что его уже нет. Мы с ним дружили с 1983 года. Были вместе на полюсе относительной недоступности в 1986 году. Да будет ему царство небесное! Он его заслужил.
"Благословен Бог. Трисвятое ибо Отче наш, яко Твое есть царство со духу праведных скончавшихся душу раба твоего Валерия спаси, упокой, сохрани ее во блаженной жизни, я же у тебя, Человеколюбче.
Еще молюсь об упокоении души усопшего раба Божия Валерия, и понеже простится ему всякому прегрешению, вольному же или невольному.
Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй!"
Долго не мог уснуть. Мысли всякие лезли в голову. То о друзьях, которых я потерял в экспедициях, то о маршруте. Что меня ждет впереди? И что еще со мной приключится? Как я вручу апостолу Петру входной билет и полный отчет о своей земной деятельности?
Мне тяжело сейчас идти к полюсу, а каково было первым? Вот перед кем надо преклонять колени.
Фредерик Кук первым дошел до Северного полюса и вернулся с него без чьей-либо посторонней помощи. Он - один из спутников Роберта Пири. В 1893 году был врачом. Затем, в 1899 году, принимал участие в южно-полярной экспедиции де-Жерлажа.
В 1907 году Кук жил в эскимосском селении Итэ, на восточной стороне пролива Смита. Почти на 78 градусе северной широты. Сюда он прибыл в качестве участника американской экспедиции, пожелавшей в Гренландии заняться охотой на полярных зверей.
Из Итэ Кук решил попытаться добраться до полюса. На эту мысль его натолкнули богатые запасы провизии у эскимосов и упитанность их собак, как результат удачной охоты.
Во время зимовки была сшита одежда и пополнены запасы провизии. 19 февраля 1908 года, когда впервые показалось солнце, Кук в сопровождении европейца Франке и десяти эскимосов на одиннадцати санях со 107 собаками отправился в путь. Прямая дорога до полюса составляла 1300 километров.
Кук решил отправиться к западному берегу земли Элсмира и Гранта и уже оттуда идти на север. Франке, согласно плану, вернулся в Итэ уже с восточного берега земли Элсмира. Еще шесть эскимосов были отправлены домой с северной оконечности земли Хейберга.
По дороге экспедиция устраивала склады с провизией. Через месяц после выхода из Итэ Кук в сопровождении четырех эскимосов и сорока шести собак ступил на морской лед. Через три дня домой отправились еще два эскимоса.
Провизия на восемьдесят дней рассчитанного маршрута состояла из пеммикана - мяса, сваренного с салом, затем высушенного и размолотого в порошок. Кроме того, были печенье, чай, сахар. Состояние льдов и погоды удивительно благоприятствовали передвижению. Куку удавалось за сутки проходить в среднем 25 километров.
С 85-го градуса исчезли всякие следы зверей. Между 87-ым и 88-ым градусами поверхность льда была совершенно ровной.
21 апреля 1908 года, через два месяца после выхода из поселка Итэ, Кук достиг полюса. Точки, в которой высота солнца над горизонтом в течение суток оставалась постоянной. Это американский исследователь севера наблюдал в течение двух суток. Температура на полюсе была -39 градусов Цельсия.
Решив, что Северный полюс покорен, Фредерик Кук отправился в обратный путь. Он оказался гораздо труднее. Пришлось бороться с туманом. Тяжело было ориентироваться. Течение относило льды на запад. Экспедиции не удалось попасть на заготовленные склады с провизией. Когда Кук и его спутники добрались до острова Норд-Девон, их запасы пищи подошли к концу. На суше можно было охотиться, но оказалось, что запас патронов у них небольшой.
Пришлось изготовить первобытные орудия, какими пользовались полярные эскимосы, и с их помощью добывать мускусных быков и даже белых медведей.
Зиму 1909 года члены экспедиции провели в хижине, построенной из снега, льда и саней. Только 18 февраля 1909 года Кук вернулся к проливу Смита. Там немного отдохнул и направился в Упернивик, самое северное поселение датских эскимосов. Оттуда в начале сентября 1909 года он прибыл в Европу.
Всего через пять дней после получения известия об открытии Куком Северного полюса телеграф принес новость, что Роберт Пири достиг наконец-то полюс. Его путешествие на этот раз прошло чрезвычайно быстро и удачно. Проведя зиму 1909 года у выхода из пролива Смита, 1 марта Пири отправился на север. Его сопровождали семь белых соотечественников, негр Генсон и 17 эскимосов с семнадцатью санями и ста тридцатью тремя собаками.
Вся экспедиция разбилась на несколько партий, которые шли друг за другом с определенными промежутками. Через некоторое время часть людей отправилась обратно. Перед самым полюсом с Пири остались только негр Генсон и четыре эскимоса. Только в одном месте Пири задержался на девять дней из-за большой полыньи. Но с 11 марта он продвигался почти без остановки. И 6 апреля был у заветной цели, которой посвятил все свои силы с 1891 года.
23 апреля он вернулся к своему береговому складу на земле Гранта. И еще через четыре дня к своему пароходу "Рузвельт".
Интересно, что за все время похода на полюс экспедиция Пири только один раз провела научное исследование. Не доходя 5 миль до полюса, воспользовалась трещиной во льду и попыталась измерить глубину моря. Под лед спустили проволоку длиной 2750 метров. Но она не достала дна.
За исключением этого измерения, да и то не доведенного до конца, экспедиция Пири не добыла никаких новых данных. А научные данные экспедиции Кука еще меньше.
Крайне тяжелое впечатление произвело на Пири известие, что честь открытия полюса оспаривает другой. Он тогда заявил, что Кук совсем не был на полюсе, а большую часть своего рассказа сочинил.
Кук не мог предоставить неопровержимых документов, что он был на полюсе. Те материалы, которые он привез, были признаны совершенно неудовлетворительными. Кука упрекали в том, что он, врач, не мог точно астрономически определить положение крайней точки, достигнутой им на севере.
Но также и Пири не взял с собой спутников-европейцев, которые могли бы подтвердить истину, что Пири был на полюсе.
Этот спор тянется до сих пор. Никто не может сказать, кто же из двоих был первооткрывателем.
ОСТРОВ ТАЙВАНЬ
1 января 1993 года.
Леонид Лысенко лежит на своей верхней койке, но не спит. Саша Выхристюк расположился на нижней. Мы с Сашей Николаенко сидим за столом и ведем беседу о спасении человека за бортом. Что надо бросать в первую очередь - спасательный круг или опознавательную вешку? Так и не пришли к однозначному решению.
- Главное, надо успеть спасти человека, - вмешивается в наш разговор Лысенко.
Мы сегодня ожидаем китайских яхтсменов. На этот день в бухте Грин Бей назначены международные соревнования по парусу на яхтах и шверботах "Лазер".
От русских мы выставили Леонида Константиновича. Честь Тайваня будет защищать мистер Роберт Ву. За США выступит американский яхтсмен Джон, работник одной из американских фирм, расквартированных на Тайване. Из Сан-Франциско пришел на яхте "Лайко Драки" немецкий яхтсмен Берн. Он тоже будет участвовать в гонке. Надеемся, что она будет интересной.
...........................................
10.00.
Мы с Сашей Николаенко учим английский язык. Саша Выхристюк не хочет заниматься и только умничает (каво, чаво). Леонид Лысенко помылся в душе. Вышел, смотрит - лежит простыня. Начал ею вытираться. У Саши Николаенко вытянулось лицо. Он с возмущением спрашивает:
- Константиныч, зачем вы вытираете ноги моей простыней?
Лысенко опешил и не знает, что сказать. А Саша Выхристюк съязвил:
- Константиныч, вам после Сашиной простыни надо будет снова мыть ноги.
"Пресыщение уносит из сердца веру и страх Божий: пресытившийся не чувствует сердцем присутствия Божия; далеко от него сердечная теплая молитва".
(Св. Праведный Иоанн Кронштадтский).
Магомет, основатель Ислама, запрещал своим приверженцам заниматься науками.
Что человечеству принесла наука, какие блага? Никаких, только забрала. Все, что сделано наукой, ведет человечество к гибели и уничтожению. Наука никогда не служила человеку, она только обременяла его, и все зло от науки.
В Святом писании сказано: "Погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну".
Почему ученые, писатели, мудрецы, спорщики и политики не продлевают существование человека на земле, а наоборот, ускоряют приход конца света? По их вине отравлены реки, озера и моря, заражена атмосфера. Идут войны и появляются новые болезни.
Сократ в конце жизни пришел к выводу, что он не лучше других и мудр только тем, что не считает себя мудрецом, и что его Бог видит большую глупость в том, что человек так превозносит свое знание и мудрость, ибо наилучшей наукой для человека является наука незнания, и величайшей мудростью - простота. Простота делает жизнь приятной и более чистой и прекрасной. Простые и бесхитростные люди, по словам апостола Павла, возвысятся и обретут небо, мы же со всей нашей "мудростью" обречены бездне адовой.
ТИХИЙ ОКЕАН
13 декабря 1990 года.
Шторм не стихает. Над бушующим морем висит туман. Ветер не меняет направления. Как все это надоело! Надо выбираться из этой передряги, в которую я завел "Караану". Здесь холодно и много айсбергов. Волны идут стеной с северо-запада. Даже если я умудрюсь держать курс, который вывел бы нас из этого опасного района, то дрейф все равно снесет яхту к Антарктиде.
Стоит один штормовой стаксель. Если поставить два паруса, скорость увеличится. Но тогда "Караана" будет сильнее зарываться в волны и чаще получать жестокие удары.
Медленная скорость дает то преимущество, что яхта не падает с волны, а спускается.
Рано утром произошло интересное событие. На палубе в кокпите стояло ведро. Я посмотрел, а в нем что-то плавает. Оказывается, вместе с брызгами воды в ведро забросило небольшого, черненького рачка. Я сделал с него быстрый набросок в вахтенном журнале и выпустил в океан - пусть живет.
"И если какому человеку Бог дал богатство и имущество, и дал ему власть пользоваться от них и брать свою долю и наслаждаться от трудов своих, то это - дар Божий".
14 декабря 1990 года.
Несколько недель не ставил грот. "Караана" шла все время под стакселем. Сегодня поставил грот, но, правда, зарифил всего на две полки. Теперь хоть похоже, что "Караана" - парусник. Стоят два штормовых стакселя и грот. Скорость 6 узлов, большая зыбь. Гик грота пока не черпает воду, но если ветер усилится, то надо будет его убирать.
Плохо, что в моей яхте питьевая цистерна сделана без успокоительных перегородок. Воды в ней осталось чуть больше половины. При резкой качке она шумно бултыхается с борта на борт и так бьет по стенкам цистерны, что весь корпус "Карааны" дрожит.
"Когда вы видите облако, поднимающееся с запада, тотчас говорите: "Дождь будет", и бывает так. И когда дует южный ветер, говорите: "Зной будет"; и бывает".
Я посмотрел на себя в зеркало и подумал, долго ли я еще останусь целым и невредимым? Работу путешественника никак нельзя назвать полезной для здоровья. Самая большая неудача - бездействие.
Как-то раз на "Караане" одна за другой начали рваться ванты, удерживающие мачту. Казалось, она вот-вот упадет, и мне долго придется дрейфовать, пока яхту не поднесет к какому-нибудь острову или материку. И тогда я сам начал изготовлять ванты из подручных материалов, которые были на яхте. Вместо тросов использовал якорную цепь. Из металлических пластин и болтов делал талрепы. Соединял их с цепью, заливал расплавленным свинцом. Я работал одержимо, веря в то, что есть выход, как удержать мачту и этим спасти себя.
Однажды ножовкой по металлу распиливал нержавеющую стальную пластину. В глаз попала стружка. Он начал слезиться, покраснел, появилась резкая боль. Я перед зеркалом глаз раздирал руками, чтобы увидеть эту злополучную стружку в зенице ока. Я тогда растерялся. Представил, что если я не очищу глаз от металла, то мне придется туго. До ближайшей земли два-три месяца пути. А если еще и мачта сломается, то плавание затянется надолго. За это время мой глаз вытечет, я останусь кривым, а может и лишусь жизни от заражения. Все это не выходило из моей головы.
К вечеру убрал паруса, лег в спальник с мыслью, что надо уснуть, чтобы не чувствовать режущей боли в зрачке. Но сон не шел. Яхта качалась с борта на борт. Я лежал и прислушивался к однообразному скрипу мачты, которая как бы просила меня - встань, Федор, не бездействуй. Работай, не останавливаясь.
Мне стало жаль "Караану", которая, когда я умру, будет сама по себе плавать в океане, как "Летучий голландец". Стало неудобно перед друзьями, которые верили, что я смогу обойти вокруг света без остановки по самому сложному маршруту. А я не оправдал их надежд. И, в конце концов, себя стало жалко. Неужели все пропало?
Я заплакал, как давно уже не плакал. Как в детстве, когда тебя, бывало, кто-то обидел. Слезы текли и текли. Я хлюпал, не стесняясь, зная, что никто здесь не видит и не слышит моих рыданий. Так и уснул.
Спал долго и крепко. А когда проснулся и открыл глаза - в каюте много солнца, яркого света от чистого утра, какого давно не было здесь, в пятидесятых широтах Южного океана. Большая часть времени тучи, мокрый снег или моросящий долгий дождь. А сегодня - солнце!
От резкого света у меня только чуть-чуть резало левый глаз, в который попала стружка. Я не мог поверить самому себе, но в душе понимал, что стружка эта вышла, наверное, со слезами. Лежал и радовался происходящему. Не хотелось выползать из нагретого за ночь спальника. Но снова услышал поскрипывание мачты. Это сама "Караана" звала меня, чтобы я поднимался на палубу и принимался за работу по укреплению мачты.
СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ
16 октября 1993 года.
Вечернее солнце пробивается сквозь парусную ткань зарифленого грота. У меня на "Формозе" два матроса - русский Женя Виноградский из Екатеринбурга и китаец Цай Шинпин с Тайваня. Мы зовем его Тони, так легче и проще.
Я полагаю, что не вправе заставлять их делать то, чего не смог бы выполнить сам, причем безукоризненно. Сейчас вахта Евгения (его имя в переводе с греческого означает "Благодарный"). Съежившись, с потемневшим от загара лицом, он сидит за штурвалом. Отрешенно смотрит глазами человека, мысли которого витают где-то далеко.
- Чертовски тяжелый денек,- сказал я. Но Женя не обратил на меня ни малейшего внимания.
О чем он сейчас думает? Может, о трех своих экспедициях в Гималаи?
Его кудрявые волосы поседели за последнее время. Он весь похудел, хотя до моей худобы ему еще далеко. Но глаза не потеряли своей великолепной остроты и живого блеска.
Женя Виноградский удивительно спокойный и сильный парень. Но долгое плавание вызывает у людей ненависть к морю, к яхте и ее команде, ко всему вокруг. Женя стал раздражительным и молчаливым.
Когда в 1992 году мы штурмовали Эверест, мы были друзьями. По-видимому, остаемся ими и сейчас. Но уже не восхищаемся друг другом. Разговариваем сдержанно, каждый из нас контролирует себя, чтобы не сорваться. Все мы устали, все мы тоскуем по своим семьям, хотя ни за что не сознаемся друг другу.
У Тони в мае этого года родился сын, молодой отец еще не видел его. Женя наверняка думает о своей дочке, она скоро должна выйти замуж. Мне бы хотелось узнать, как там мой сын Оскар, учится в университете или уже бросил его? Мне бы хотелось обнять дочурку Танюшу, которую люблю больше всего. Ради своих близких я готов сейчас же попасть домой. Но еще так много миль до родной бухты Врангеля.
Снова иду на носовую палубу ставить дополнительные паруса в надежде, что "Формоза" быстрее побежит на запад. Но ветер встречный, мы идем галсами и медленно-медленно продвигаемся вперед, к Гибралтару.
3 октября 1993 года.
Шесть часов утра по Гринвичу.
Думая о Шишкареве, я вспомнил прошедшие годы и себя - новичка в полярных путешествиях. Вася обучал меня азам этого сложного дела. Например, как построить эскимосский дом - иглу. Начинает он с того, что выбирает снег. Говорит: "Надо знать свойство снега и его строение. Чтобы он был достаточно плотным по всей толщине слоя, не слишком твердым, но и не слишком рыхлым. Лучше всего режется снег, у которого на поверхности кристаллизовались снежинки. Из него выходят самые лучшие кирпичи".
Вася берет ножовку, похожую на ту, которой пилят дерево, но только с большими зубьями, и ею проверяет сугробы. Втыкает пилу на всю ее длину - сантиметров 40-50. Наконец, возле наветренной стороны старого тороса он находит то, что нужно - снег голубовато-молочного цвета. И с азартом начинает резать кирпичи длиной 50-60 сантиметров, шириной от 30 до 40 и толщиной 15-20 сантиметров. Напилил штук десять, отдал ножовку мне, велел резать точно такие же кирпичи. А сам принялся за постройку иглу.
Воткнул лыжную палку на ровном месте, к ней привязал веревку, а второй палкой, как циркулем, очертил круг. Его диаметр зависит от того, какую ты хочешь построить иглу, на сколько человек.
Мы строим на двоих, не слишком большую. Василий говорит, что если построить большую, то в ней трудно сохранить тепло.
Я слушаю его поучения и продолжаю резать кирпичи, а он в пяти метрах от меня укладывет их по кругу. Они кладутся спирально до замка свода. Боковые стенки наклонены внутрь. Последний кирпич подгоняется по размерам, им изнутри заделывают верхнее отверстие.
На все это ушло час работы, после чего Василий позвал меня на новоселье. На четвереньках через очень узкий и низкий вход я вполз в иглу и сразу почувствовал тепло. Мы зажгли свечу и примус. Температура в нашем снежном доме повысилась, стало уютно. Вася проследил за тем, чтобы на куполе снег не таял. Если он начинает превращаться в лед, тогда надо сделать отдушину. Холодный воздух унесет лишнюю влагу.
Вход, а вернее, дыра в иглу сделана со стороны, противоположной направлению ветра. На ночь вход мы закрывали рюкзаками, хотя можно и снежным кирпичом. Но для удобства, вдруг среди ночи придется вставать и выходить по своим надобностям, больше подходят рюкзаки.
Вася Шишкарев сыграл большую роль в моей жизни. Я многому у него научился и с его помощью познал Арктику по-настоящему. Вася умел ставить палатку в пургу, ремонтировать на морозе примус, стоять на тонком льду и чинить лыжные крепления. Он мог в сильный мороз сушить на собственном теле мокрые шерстяные носки и войлочные стельки от бахил.
Дмитрий Шпаро, руководитель экспедиций, организуемых "Комсомольской правдой", всегда ставил Васю впереди всех. Он обладал даром не отклоняться от курса и выбирать безопасную дорогу для всех нас, идущих позади. Шишкарев торил тропу до тех пор, пока не начинал уставать. Его менял Володя Леденев. Он тоже мог выдерживать курс как по линейке. Но у Володи сдавали нервы, когда под ним был тонкий лед. Леденеву не доставало уравновешенности нашего врача Миши Малахова.
.....................................................
По возвращении из этой трагической экспедиции 9 мая 1989 года в тот же день я начал планировать одиночный поход к Северному полюсу. Но я не знал, что эту идею вынашивал Василий Шишкарев. Все пророчили, что только он способен в одиночку справиться с этой задачей.
Я счел невозможным опережать Василия. Когда был в Москве, позвонил ему и спросил, не думает ли он осуществить свою мечту весной 1990 года. Вася резко ответил мне, что сейчас, когда в стране идет интенсивная перестройка и на март назначены президентские выборы, ему не до экспедиций. Полюсом он займется может быть через год или два.
..................................................
После разговора с Васей мне захотелось поехать к нему домой и обсудить все планы и тактику моего похода. Но я знал, что этим я его совсем доканаю. Возможно, что после нашего разговора по телефону у него по щекам текли слезы.
Но это было давно. А сейчас мой друг по полярным странствиям штурмует баррикады.
"Потому что ноги их бегут ко злу и спешат на пролитие крови".
ШКОЛА ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ
Вот уже который раз я пытаюсь изложить на бумаге мои мысли о школе путешественников и о том, как надо готовить профессионального путешественника к его будущим экспедициям.
Во-первых, само здание школы должно соответствовать его предназначению. Чтобы вся архитектура настраивала на духовный и физический лад.
Путешественник должен быть крепок не только физически, но и духовно. Он должен обладать выносливостью и терпением. Чтобы ни арктические холода, ни жара Аравийской пустыни не угнетали его.
Путешественник должен трезво смотреть на все, что встретится в пути. В Арктике иметь горячее сердце, а в жаркой пустыне - хладнокровие.
Рекомендации по подготовке путешественников я буду писать, ссылаясь на свои знания и опыт. Если мои соображения кому-то не понравятся, я с удовольствием выслушаю того, кто хотя бы раз в жизни покидал свой дом и сидел вечерами у костра на берегу далекой таежной речки.
Но не доведи Господь, чтобы в дела школы путешественников вмешивались люди, знающие этот мир только по экрану телевизора. Сидя в жаркой и уютной квартире, очень просто рассуждать - вот Федор Конюхов дошел до Северного полюса, смогу и я. Жаль, что жена не отпускает.
Это обычная причина, чтобы ничего не делать, ничего не совершать, никуда не идти, ссылаясь на запрет жены.
Я мечтал стать путешественником с раннего детства. Но никогда не ставил целью заняться чем-то одним: яхтами, чтобы только ходить в море и совершать кругосветные плавания; или альпинизмом, чтобы лазить по скалам и подниматься на Эверест. Я всегда думал, что Господь Бог дал мне одну и очень короткую жизнь и будет очень обидно и скучно познать только мыс Горн, или только Эверест.
Когда я думал об этом, то мне становилось грустно и страшно. Я представил, что придет время, когда я буду, покорно склонив голову и скрестив руки на груди, стоять перед святым апостолом Петром. И он строго спросит меня, что я совершил в том мире, откуда я только что пришел.
Я ему отвечу, что ходил на Северный полюс. А он тут же меня перебьет и скажет, а почему только на Северный, почему не на Южный или Эверест? И я буду стоять и краснеть перед этим почтенным стариком, если, конечно, мертвые могут краснеть.
Как говорил проповедник Екклесиаст: "И предал я сердце мое тому, чтоб исследовать и испытать мудростию все, что делается под небом; это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем".
Так вот, чтобы этого в будущем не произошло, я решил познать и горы, и подземные глубины, опускаясь в пещеры. Хотя по правде скажу -спелеология, как вид спорта, меня сильно не привлекала. Спуск в пещеру больше напоминает поход в адову бездну, в которой мы все непременно очутимся, хотим мы этого или не хотим. Там, в глубине, попахивает серой и кипящей смолой, а мне этот запах не по вкусу.
Родился я в 1951 году от рождества Христова 12 декабря под созвездием Стрельца. Уже этим было сказано, что я стану путешественником, так как все знают, что "стрельцы" - это авантюристы, художники, ученые. Мой род происходит от поморов с Белого моря. Многие поколения моих прародителей были рыбаками. Но я появился на свет далеко от севера, на теплом берегу Азовского моря. Древние греки называли его "Меотийское озеро".
Когда я в своей автобиографии указываю, что родился на берегу Азовского моря, то чиновники, читавшие мои документы, в недоумении спрашивали: как это так, что ты появился на свет не в родильном доме, а на берегу моря.
Многие люди представляют, что человек выходит на свет Божий только в больнице, где запах камфары и всяких лекарств. Вот и получается, что младенец - беспомощный ангел - наполняет свои легкие этим самым смрадом. А древний автор идеи Божества Анаксимен утверждал, что "Бог есть воздух". Ребенок вдохнул застоявший запах больницы и тут же усвоил себе, что Бог пахнет камфарой. Отсюда напрашивается вывод, сможет ли малыш в дальнейшем любить Бога? Конечно нет! Вот вам еще один безбожник.
Меня же мама родила под шум прибоя, моя грудь сразу наполнилась чистым солоноватым воздухом. А мои чуть приоткрытые глаза увидели восходящее из морской пучины солнце. Вот почему я так люблю встречать рассвет. Он напоминает мне о моем детстве.
Дело в том, что моя бабушка по отцу и мама ходили на берег моря ловить рачков, чтобы накормить ими ненасытных утят и гусей, истошно кричавших по утрам от голода. Тут уместно привести выражение пророка Иезекииля: "И шум от крыльев херувимов слышен был даже на внешнем дворе".
Вот и в тот исторический день...
Написал слово "исторический" и представил, как мой любезный читатель скривит свою физиономую и произнесет с раздражением, что это еще за день? В календаре он не отмечен красным числом. Вот 7 ноября - это исторический день, день Великой Октябрьской социалистической революции. А тут родился какой-то Федор Конюхов.
И тут я задам ему вопрос, а кто из русских первым в одиночку дошел до Северного полюса? Кто из русских первым в одиночку обошел вокруг света на яхте? Конечно, тот самый Федор Конюхов! Любите вы его или нет, но с ним надо считаться.
Утром 12 декабря гуси и утки, как всегда, просили есть. Им не было дела до того, что скоро должен был появится Федор Конюхов им же на погибель. Мама и бабушка взяли ведра, сачок и пошли по пыльной дороге к морю, а оттуда вернулись не только с полными ведрами рачков, но и со мной вместе. В дальнейшем, когда я спрашивал маму, откуда я появился, она говорила, что нашла меня на берегу моря.
И стал я жить в деревне Троицкой Приазовского района. Сейчас она называется Чкалово.
..........................................................
Я лично не против Валерия Чкалова, он был хорошим летчиком, да и человеком тоже незаурядным. Но только при чем тут наша рыбацкая деревня, в которой дюжина домов, и те наполовину сгнившие и покосившиеся от штормового ветра.
Валерий Чкалов никогда не был в наших краях, да и жители нашей деревни смутно представляли, кто такой Чкалов. У нас долгое время не было радио и электричества. Но при Брежневе власти удосужились провести и радио, и свет. Только тогда мои односельчане узнали, кто такой Чкалов.
Мое детство проходило в деревне, продуваемой с моря ветром по имени "Тримунтаном", а со степи ветром "Грега". По документам деревушку нашу в райцентре и области именовали Чкаловом, а люди, живущие в ней и ее окрестностях, звали по старинке Троицкое.
Отца моего звали Филипп, а маму - Мария. Нас, детей, было пятеро. Самая старшая сестра Шура с 1943 года. Затем Виктор с 1946. Нина с 1949. Я с 1951. И младший брат Павел с 1956 года, названный в честь апостола Павла.
Отец все время ходил в море, на рыбную путину, чтобы прокормить нас. Летом ловил бычков и камбалу в Азовском море. Зимой на сейнере уходил в Черное море добывать хамсу, тюльку и ставриду. В отсутствие отца я был свободен, как птица. Маме тоже некогда было смотреть за мной, у нее было много своих забот по дому. И ничто с утра до ночи не ограничивало меня. Я пропадал на море, вместе с рыбаками чинил сети, смолил баркасы, засаливал в больших чанах рыбу. Воровал на колхозных бахчах арбузы и дыни. Лазил по глиняным кручам и доставал из гнезд птенцов ворон и сорок. Ловил в степи капканами лисиц и волчат.
"Мысли людей меняются также, как и плодоносный свет, которым отец Юпитер озаряет землю". Так утверждали древние греки. Я им последую и сменю свои мысли. Перейду от детства ближе к проекту школы путешественников. Описывать свою биографию сейчас нет времени. Да и мою жизнь так просто не опишешь. А если бы я все-таки вздумал это сделать, то на это ушло бы много бумаги и драгоценного времени, которым я дорожу. Сейчас, на яхте "Формоза", у меня нет лишней бумаги. В плавании вокруг света все лимитировано: и бумага, и вода, и одежда. А временем настоящим я дорожу больше, чем тем, что уже прошло и кануло в вечность. Я люблю смотреть вперед, создавать что-то новое, планировать и исполнять свои экспедиции, не оглядываясь на прошлое. А особенно на прошлые свои заслуги перед обществом, как это часто делают люди, которые один или два раза сделали что-то выдающееся, а потом всю оставшуюся жизнь пожинали плоды и упаковывали этим заслуги.
Я знал одного художника, не отличавшегося талантом и мастерством от многих других художников Приморского края. Но вот как-то раз или с Божьей помощью, или, может, его в это время посетил "Демон" - по определению Сократа - внутренний голос, подсказывающий важные решения - ему удалось написать хорошую акварель. Обычно картины этого художника не брали не только на российские, но даже и на краевые выставки. Умники из художественного совета всегда рекомендовали ему еще немного поработать над тем или иным произведением. А тут такая удача, такое счастье! Та самая акварель прошла на Всесоюзную выставку под названием "Мы строим коммунизм". Мой товарищ, автор этой акварели, был на седьмом небе от счастья. Если, конечно, седьмое небо есть. Он был счастлив до предела, как будто ему пришло озарение свыше и предсказало, что он попадет не в ад, как все мы, грешники и бездари, а в рай. А об этих местах он наверняка читал в суре 78 из Корана. В нем сказано: "Кто сделал грех перед Аллахом, тот пребудет в места, где не вкушают там ни прохлады, ни питья, кроме кипятку и гноя. А для богобоязненных есть места спасения, сады и виноградники, и полногрудые сверстницы и кубки, полные вина".
А для художника большой грех, если он не реализовал свой талант, данный Господом Богом, и его картина не прошла хотя бы на краевую выставку под названием "Советское Приморье", на открытии которой побывал первый секретарь крайкома партии. Это большая честь для местной творческой интеллигенции. И та картина, которая ему понравится, будет приобретена местным музеем или картинной галереей.
Но вернемся к нашему художнику, создавшему такую хорошую акварель. Она висела в экспозиции на выставке в Москве. Затем выставка стала переезжать в другие города Советского Союза - Тбилиси, Алма-Ату, Киев, Минск. А за ней и наш художник стал ездить, присматривать за своей акварелью. Он боялся, что где-то по разгильдяйству хранителей, а это часто случается, его небольшая, но ценная для него самого акварель пропадет. И тогда что же? Конец света! Все полетит к чертовой матери. Он с высоты славы снова упадет в свою мастерскую и останется никому не нужным.
Через полтора года выставка прекратила свое существование. С ее помощью коммунизм так и не был построен. Картины вернули художникам. Мой товарищ приехал из турне со своей помятой, но целой акварелью. И снова для него наступили черные, неинтересные дни. Пока он гастролировал с выставкой по Советскому Союзу, время было потеряно. Он не только не создал ничего нового, но и потерял то немногое, что умел делать.
Товарища моего в некоторой степени можно было сравнить с Пигмалионом. Тот при виде сделанной им самим статуи из слоновой кости так помутился рассудком, что влюбился в нее и стал поклоняться ей, словно живой.
Я, учитывая опыт моего коллеги, не стану останавливаться на своей прожитой жизни. Пусть все канет в вечность. Все в этом мире под солнцем улетает в прошлое, и нет ему возврата. "Всякая душа заложница того, что она приобрела, кроме владыки правой". (сура 74 Корана).
Надо здесь упомянуть мои школьные годы, это полезно знать ученикам школы путешественников. А я их называю послушниками обители путешественников.
Прежде чем утром отправиться в школу, я делал пробежку в два километра вдоль моря. Затем купался в нем в любую погоду и время года.
Можете представить, каково мне было после такой утренней разминки сидеть в скучном классе и слушать занудливые поучения учителя.
В школьные годы у меня не было возлюбленной, но друзей было много. Они меня всегда признавали лидером. Была у меня кличка "Капитан", но не за то, что я носил капитанскую фуражку с позеленевшим от времени и морской воды крабом (кокардой), а за то, что я был верен всегда своему стремлению быть первым в любой ситуации. Не считая, конечно, учебы. А ситуации были разные - и хорошие, и плохие. Но я никогда не предавал своих друзей. Если случалось работать вместе, то брал самую тяжелую и грязную работу, делал ее быстро и отменно.
Неискушенный читатель, небрежно листая мой дневник, подумает, что за бред, что за изложение мыслей у этого странного Федора. Он перебегает с одного события на другое. Не закончив повествования об одном случае, переходит на воспоминания о других своих приключениях.
Да, это так, мой друг! Если у тебя хватит терпения просмотреть все мои "бредовые" записки, как ты уже выразился выше, может тебе к концу что-нибудь и станет понятно в моей запутанной жизни. А может нет, это зависит от твоего мышления. Но я такой во всем и не хочу менять стиль жизни человека, который не знает, что с ним произойдет через несколько минут. И хотя он планирует и рассчитывает, как ему кажется, до мелочей, жизнь диктует свое. Не будем углубляться в далекое прошлое или в книги древних философов. Таких, как Сократ, Эпикур, Диккеарх Мессенский.
Я возьму сегодняшний день. Даже не день, а только утро 20 марта 1994 года. Борт яхты "Формоза", Тихий океан. Координаты: 11 градусов 12 минут северной широты, 95 градусов 52 минуты восточной долготы. Время по Гринвичу 14 часов. По местному - восемь утра. Но здесь, в этих широтах, солнце встает ровно в 6.00, или в 12.00 по Гринвичу.
Я проснулся в пять часов, когда только начался рассвет. Я люблю наблюдать, как зарождается день. При восходе солнца нет ничего блаженней, чем читать молитву моему Господу Богу Исусу Христу.
С утра я планировал заменить стаксель легкой генуей, сменить топливный фильтр в двигателе, запустить его и зарядить аккумуляторы. Но вместо этого выпил кофе со сгущенным молоком и лег почитать Коран, учение Мухаммеда. Оно во многом совпадает с учением Христа. И не знаю почему, но мне захотелось набросать проект устава школы путешественников. Я давно вынашивал в мыслях все ее законы и правила, но никак не решался изложить их на бумаге.
Отложил мусульманскую священную книгу в сторону, начал писать первые строки - какой должна быть школа. И тут мои мысли полетели и поплыли в другом направлении, в другие края, в другое пространство. Я начал вспоминать свое детство, родителей, друзей и мое теплое Азовское море. Эту память тяжело удержать на палубе "Формозы". Она там, в детстве, с моими друзьями, там, со стадами коров, которых я пас, и как пастух получал каждый день по одному рублю. На эти деньги покупал книги о полярных странах и приключениях в джунглях и американских прериях.
Но как бы далеко не находилась моя память, да и сам мой дух, тело мое поднялось и пошло подбирать шкоты стакселя. Ветер немного отвернул, и требовалось мое вмешательство, чтобы яхта шла в нужном направлении.
Подбирая шкоты левой лебедкой, я нечаянно посмотрел за борт. Рядом с "Формозой" плыли стаи рыб, и между ними - большие золотистые дорады.
Я тут же забыл о своих коровах и парусах. Во мне проснулся азарт охотника. Я вообразил себя Нимвродом, богатырем и охотником из ветхозаветной мифологии. Он, как сообщалось в Библии, подчинил себе всю землю и небо, и за эту дерзость был наказан Богом.
С быстротой молнии я достал из каюты подводное ружье. Положил "Формозу" в дрейф - расположил паруса таким образом, чтобы яхта не двигалась вперед, оставалась на месте. С трудом натянул ласты на опаленные солнцем тощие длинные ступни и очки на лицо. Обвязался веревкой, чтобы не унесло далеко от "Формозы" и без оглядки спрыгнул за борт.
Кто-то спросит, а как же акулы?
Да, их в этом океане как собак нерезаных. Тихий океан - излюбленное место акул. Тридцать видов из них нападают на человека без провокации с его стороны. Если одна из таких убийц окажется рядом с вами, никогда нельзя предугадать, как она себя поведет.
"Чем чаще мы видим акул, тем меньше их знаем", - писал Жак Ив Кусто. А уж он их знал очень хорошо.
В одном из правил для купающихся на побережье Тихого океана говорится так: "Если вы встретитесь с акулой в воде, то ее надо ударить в рыло тяжелым предметом. Кулаком бить нельзя. Удар о ее шершавую кожу только рассечет вам руку до крови. Акула от рыла до хвоста представляет собой настоящую терку. Кожа ее покрыта так называемой "плакоидной чешуей", иначе говоря, острыми шипами. Удар хвоста крупной акулы может быть сокрушающим. Зубы у нее (в несколько рядов по всей челюсти) острые, как иглы".
Конечно, правило хорошее! Но редко кто из купающихся имеет в своем распоряжении "тяжелый предмет".
При виде дорад я забыл о наставлении Кусто и не стал брать тяжелый предмет. Я уже давно не ел свежей рыбы. А пища из кладовой моей каюты так надоела! Каждый день рис или спагетти. Но я не китаец и не японец, чтобы есть рис каждый день. И не итальянец, которых дразнят "макаронниками". А рыба у меня только консервированная в масле и в томатном соусе. После такого скудного рациона не станешь обращать внимания на морских убийц. Ты сам становишься пострашнее любой из акул.
Я представил, как из филе дорады сделаю себе сосими.
Ах, да! Вы, наверное, не знаете, что такое "сосими", и тем более не пробовали это блюдо. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Где бы вы смогли взять свежа Ах, да! Вы, наверное, не знаете, что такое "сосими", и тем более не пробовали это блюдо. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Где бы вы смогли взять свежайшую рыбу, именно она идет на приготовление этого королевского блюда.
А сосими приготовляется так. Живая рыба достается из воды, быстро разрезается на части. Берутся самые лучшие и лакомые кусочки мякоти, посыпаются слегка солью, перцем. Затем добавляем лук, чеснок и заливаем соевым соусом. После этого надо выждать минут пять, а лучше десять. Если, конечно, у вас хватит терпения и вы не изойдете слюной. Так тяжело удержаться, чтобы не попробовать! Если же вы положили в рот хотя бы один кусочек сосими, то после этого вас за уши не оттащишь от тарелки.
Если вы еще и гурман, подобно Нума Помпилия, царя древнего Рима, вам к сосими очень даже подойдет граммов 100-150 русской водочки. От этого хуже не будет.
Все, что у нас есть хорошее - это водка. Когда моя яхта бросала якорь в каком-либо из портов мира, на ее борт первыми поднимались местные чиновники, таможенники, представители порта, иммиграционные власти. Они спрашивали, откуда яхта, из какой страны? Я отвечал гордо - из России!
У чиновников по лицам пробегала улыбка и они говорили: "Рашен, водка, КГБ, мороз". Вот и все представление у иностранцев о нашей необъятной России.
Однако, вернемся под воду, там плавают дорады. О водочке же я подумал, когда натягивал на ноги ласты.
Подводный мир прекрасен, особенно, когда под тобой глубина в четыре тысячи и более метров. На корпусе "Формозы" поселилось множество рачков и крабиков. Они живут в водорослях, крепко приросших к фальшкилю. Мое появление под водой распугало весь живущий здесь мир. Может действительно, я такой страшный, что рыбы - и те боятся? Наверное, так оно и есть. Я давно не смотрел на себя в зеркало. Представляю, какой у меня вид: очки так прижаты к глазам, что они вот-вот вылезут на лоб. А ноги - что длинные сосиски. Ласты придают им комический вид. Вот где смеху! Слава Богу, что рыбы не смеются, а то бы весь океан хохотал.
Хлопая ластами, я разогнал дорад. Как я ни всматривался в темную глубину, их нигде не было. Остались плавать только мелкие рыбешки типа плотвы. Я решил подбить этих хотя бы штук пять. Из них не приготовишь "сосими", слишком много костей, но на жареху пойдут.
Так подумал я, прежде чем загарпунить первую. Не выбираться же мне на борт яхты без ничего, только нахлебавшись соленой воды. Одна, вторая загарпуненная рыба. Я их складываю на палубу, подтягиваясь за фальшборт. Положил рыбешку, и снова под воду. После того, как загарпунил пятую тихоокеанскую плотву, так я назвал этих рыб, я вылез на палубу. И остолбенел. Вместо пяти рыбешек у меня только одна. Та, которую я еще не снял с гарпуна. А где же остальные? Никого же нет на "Формозе", кроме меня! Что за чертовщина, что за наглость! Где совесть того, кто опередил меня на жареху?
А дело в том, что вокруг яхты, как стервятники, кружат чайки. Даже не чайки, а птицы типа глупышей. Они-то и украли мою добычу.
Ах, сукины дети, ах, такие-сякие! Я со злостью запустил в них пятой рыбиной и мокрый и обиженный пошел на камбуз готовить спагетти по-итальянски, повторяя слова из Корана: "Пусть же посмотрит человек на свою пищу".
В этой книге я буду рассказывать не только о своих приключениях и о жизни одиночки-странника. Я буду касаться истории путешествий в горах, на море и в воздухе.
Если вы интересуетесь путешествиями и хотите стать настящим пилигримом, а не туристом выходного дня, вы многому научитесь, прочитав мою книгу. Я надеюсь, что она вдохновит вас на новые открытия и рекорды.
А сейчас я расскажу о первом моряке-одиночке, прошедшем мыс Горн.
Норвежец из Форвика Альфон Моллер Хансен бросил вызов грозному мысу, когда ему был всего лишь 21 год. На сэкономленные деньги он купил тендер с гафельным вооружением. Общая длина парусника составляла 11 метров. Судно Хансена было не первой молодости, но оно сошло со стапелей верфи Колина Аргера, строителя легендарного "Фрама". У яхты были еловые шпангоуты сечением 15х18 сантиметров и очень прочная двухсантиметровая дубовая обшивка. Парусник получил имя "Мэри Джейн". Хансен считал это судно наилучшим для выполнения поставленной цели -кругосветного путешествия. Он тщательно оснастил яхту и 15 июля 1932 года вышел из Осло, взяв с собой в качестве компаньонов черного пса Мата и серую кошку Матроску.
Первый этап одиночного плавания завершился в Уэймуте (Англия). Затем "Мэри Джейн" обогнула Европу с заходами в испанский порт Хихон и португальский Лиссабон. Все складывалось удачно, если не считать довольно серьезных финансовых затруднений. Еженедельно Хансен тратил не более пяти долларов, а когда денег не стало хватать, он продал "менее нужное снаряжение", если можно так назвать непромокаемые сапоги.
Пройдя при благоприятном пассате мимо Канарских островов, он повернул на запад и, спустя сорок три дня, достиг Флориды. Яхта стала на якорь в Майами. В среднем "Мэри Джейн" во время трансатлантического перехода делала около 100 миль в сутки (высший результат - 176 миль). После отдыха Хансен направил яхту к мысу Горн, намереваясь победить его в трудном переходе с востока на запад, следуя навстречу господствующим на этой акватории западным ветрам.
Продвигаясь на юг, моряк посетил несколько южноамериканских портов, в том числе Буэнос-Айрес. Верный своим принципам, он писал: "Лучше не составлять дальних планов. Судьбе часто бывает угодно изменить их..."
Пройдя залив Ла-Плата, Хансен двинулся к самому грозному мысу.
Сведения об этом переходе молодого и отважного моряка весьма скудны. Известно только, что выйдя из Буэнос-Айреса, он обогнул мыс Горн, совершив этот подвиг в 1933 году. После ста десяти дней необычайно трудного плавания Хансен пришел в чилийский порт Анкуд на острове Чилоэ. Отсюда моряк направился в порт Коралль.
К несчастью, столь удачно начатое путешествие закончилось трагедией. Полагают, что несколько дней спустя после выхода "Мэри Джейн" из Анкуда яхта разбилась о скалы вблизи острова. Хансена никто и никогда больше уже не видел. Остов яхты был обнаружен через несколько месяцев после трагического события.
АТЛАНТИЧЕСКИЙ ОКЕАН
17 октября 1993 года.
"Выслушайте внимательно речь мою и это будет мне утешением от Вас. Потерпите меня и я буду говорить; а после того, как поговорю, насмехайтесь".
Во второй половине дня неожиданно пошел дождь. Шквальный ветер заставил убрать паруса, кроме одной бизани.
Я стоял за штурвалом, и на меня с туго натянутого паруса лилась чистая прохладная вода. Я не удержался и с жадностью несколько раз приложился к струе, как израильтяне припадали к скале Хориве, из которой Моисей жезлом высек воду.
Дождь быстро прекратился, "Формоза" вышла из темной хляби. Впереди по курсу погода отменная: голубое небо, только кое-где покрытое кучевыми облаками, тишина и спокойствие.
Я смотрю на бесконечный океан. Он сливается с небом и делает мир цельным. Не могу разобрать, где вода, а где голубой воздух? Какая гармония! Только разумное существо могло создать это богатство. Но мы, люди, не благодарны Господу Богу за то, что он дал нам эту красоту, и из планеты сделали помойку.
...............................................
КАЗНЬ ИИСУСА ХРИСТА
7 июля 1993 года.
Я лежу в полной темноте, распластанный на койке своей кормовой каюты. Мучительно болит спина. Так что же со мной было? Я окончательно проснулся. Так где же я? Отчетливо понимаю, что я на яхте. Но мое сознание, в полном одиночестве и тоске, подсказывает мне, что я только что присутствовал при казни Исуса Христа. Я ощущал и ясно помню все подробности того дня, когда был распят наш Спаситель.
Как апостол Павел говорил: "Я был в теле и не в теле. Не знаю. Бог знает". Так и я сейчас хочу ясно представить, где находился мой дух, когда вот уже два дня мое тело разбито болезнью и лежит прикованное к постели.
Два дня бушевал шторм, ветер гнал "Формозу" к Сейшельским островам. Держать на курсе яхту очень тяжело. Через каждый час мы сменяли друг друга у штурвала. А мне приходилось еще подолгу стоять возле рулевого и помогать ему выдерживать курс.
Южный штормовой ветер принес холод из Антарктиды. Он беспощадно пронизывает того, кто стоит на палубе. Я припоминаю, как с большим трудом отстоял свою вахту. Но отойти от штурвала уже не было сил. Меня всего сковало. Мое тело одеревенело, я не мог пошевелиться. Друэья дотащили меня до каюты и уложили на кровать, словно столетнего старца на смертный одр. Затем все ушли на палубу, я остался один.
"Я пролился, как вода, все кости мои рассыпались, сердце мое сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей".
Я слышал, как ветер усилился, как парни сменили паруса на штормовые, как вода с шумом проходит по палубе. Но я уже ничем не мог помочь им. Я лежал недвижимый.
Ко мне в каюту зашел Берн, принес какую-то таблетку и сказал, что она очень сильная. Надо выпить и постараться заснуть. Женя тоже дал мне таблетки от простуды. Я еще попросил снотворного, чтобы быстрее уснуть и забыться от резкой боли. И вдруг исчезла точка опоры, как в горах на вертикальной стене, и ты летишь вниз, теряешь координацию движений. Так и я ощутил, что лечу камнем вниз... И увидел, как Исуса Христа под ужасный вопль неистового народа - "Распни! Распни его!" -вывели из-под арки притория Пилата, соединявшей два здания римского правителя. Крики были подобны грому, поражавшему мой слух.
Как только Исус вышел из притория, тут же два воина возложили на него крест и, окруженного стражей, повели по улицам Иерусалима. Один из старейших фарисеев со злобными волчьими глазами встал поперек дороги, упираясь палкой в мостовую улицы, и надел на голову Господню сухой терновый венок. Воинский сотник дал Исусу чашу, наполненную не водой, а уксусом, смешанным с желчью. Исус пригубил и покорно вернул тому, кто давал сию отраву.
"Может ли Ефиоплянин переменить кожу свою и барс пятна свои? Так и вы, можете ли делать добро, привыкшие делать злое?"
Стучали звоном подковы на копытах лошадей с восседающими на них иудейскими воинами. Лошади скользили и спотыкались о булыжники мостовой. Из-под ног толпы вздымалась пыль, ползла по кривым, горным улицам Иерусалима, словно утренний туман в дождливую погоду.
Пробираясь сквозь волнующийся народ, я устремился к Исусу, надеясь дотронуться до его хитона и преклонить колени перед учителем моим. Но меня грубо оттолкнул сопровождавший Спасителя разъяренный народ. Он не давал мне не только прикоснуться к одеждам Исуса Христа, но и не позволял видеть его. Я слышал только оскорбления и хулу, изрыгавшиеся на Сына Божьего.
Мне никак не удавалось протиснуться сквозь плотную толпу людей, от которых пахло потными волосами и еще чем-то кислым. А полуденное солнце пекло нещадно. И я подумал, что мои молитвы о его спасении не были такими сердечными и не принесли избавления Учителю от нечеловеческих мук. Я захотел проводить Исуса Христа до Голгофы. Но чтобы поскорее выйти навстречу горестной процессии, выбрал другую дорогу, идущую позади пилатовских чертогов.
Мой быстрый шаг сдерживала разносившаяся за многие путешествия обувь. Я бросал на нее презрительные взгляды и громко говорил в назидание самому себе: "Эх, Федор, Федор, ты даже не можешь купить себе новые ботинки. Все тратишь на экспедиции, которыми хочешь принести славу России. Но напрасны все твои усилия, нелепы перенесенные лишения, долгие месяцы в путешествиях то к Северному полюсу, то в плавании вокруг света или восхождении на Эверест.
Когда я забежал вперед горестной процессии, то увидел Исуса всего окровавленного, облаченного в одежду поругания, с терновым венцом на голове и тростью в руке, сгорбленного под тяжестью своего креста. Городская белая пыль застилала глаза Спасителя и делал его черные волосы седыми. Душный ветер с просторов Иудейских степей нагнал в город тучи мух с красными пегими крыльями. Мухи одолевали кровавые раны Господни и безжалостно сосали его кровь.
По пятам сына своего на Голгофу шла Пресвятая Богородица Мария. Шла безмолвно, с пламенной молитвой в сердце к Отцу небесному, прося у него помощи в перенесении этой величайшей скорби.
По пути к ней присоединялись некоторые благочестивые женщины, принимавшие живейшее участие в судьбе своего учителя.
Спаситель видел скорбь матери, она дополняла ему страдания. Чем мог утешить сын, идущий на смертную казнь, мать свою?
Но вот он обращается к ней, его глаза полны нежности и любви. Он говорит: "Мама! Сие Сын твой", - и указывает кивком головы на Иоанна Богослова. А затем, обращаясь к Иоанну, говорит: "Сие матерь твоя!".
Так Спаситель мира, принося Богу-отцу высочайшую жертву, не забыл свойх обязанностей к родительнице. Он, идя на смерть, просил Иоанна, чтобы тот хранил ее, как собственную мать.
Но вот и поворот к Голгофе. Дорога к горе сначала шла по берегу высохшей в это время года реке, а затем круто забиралась по терновым зарослям увала, с которого открывался великолепный вид на вечный город Иерусалим и на окружающие его селения рабов.
Спаситель остановился на полпути к вершине, оглянулся на город прищуренными глазами и улыбнулся. Идущая за ним процессия людей была вся покрыта белой известковой пылью.
Затем дорога круто пошла к вершине. Исусу, измученному, ослабленному, нужно было подниматься по крутизне с тяжелым крестом. Издали он был похож на корабельную мачту, на которой должен быть распят наш Господь.
Я с ужасом замечаю, что Спаситель начинает себя вести как-то странно. Он отстает от двух разбойников, несущих на плечах свои орудия казни. У него подгибаются колени. Но Исус все-таки пытается удержаться на ногах. Но муки лишают его сил. И под давлением тяжелого креста он от изнемождения падает. Тут же подбегает стражник и бьет Его бичом из воловьей кожи, заставляя подняться. Что же делать?
Но тут подходит убеленный сединой старец Симон Киринийский, пожелавший разделить с Господом своим Его тяжкую ношу. Приблизился к Исусу, посмотрел на него слезившимися, потухшими глазами, взял со спины Спасителя крест, возложил на себя, пошевелил плечами, чтобы дерево улеглось на костлявом теле, и мелкими старческими шагами продолжил путь. Это было так неожиданно!
Но вот и Голгофа, страшная Голгофа! Ни одного деревца, только известковые, выжженные палящим солнцем камни. На такое пустынное и дикое место привели Сына Божьего.
Я не ужаснулся быть при распятии, потому что знал подробности смерти Спасителя.
Из писания пророков: "Сына человеческого предадут и поругаются над ним, и оплюют его и убьют его".
А из Евангелия: "Что Исус Христос будет предан суду, распят и погребен - и воскреснет".
Вот я вижу, как Симон, отец Александрова и Фифова, шатаясь и плохо видя землю, в длинной белой рубахе, босой, на тонких искривленных ногах вышел на вершину горы. С трудом спустил с плеч крест Господний. Лицо старика горело пятнами, веки опухли, мешками спустились на глаза. Он осел на горячие камни. Седая голова на тонкой, коричневой от загара шее низко склонилась. Старик заплакал.
Как только вся процессия остановилась на вершине горы, тут же началось приготовление к казни. Вот видно, как воины взяли у ног Симона крест и положили перед изможденным, окровавленным Исусом.
Первых распинают и прибивают к крестам двух разбойников. Исус смотрит на них и видит мучения их и позорную смерть. После Сын Божий сам простер руки для пригвождения их на перекладине креста. По Его шепчущим губам я догадался, что он молит Отца своего, Господа Бога, за всех нас, остающихся на земле с еще большими грехами.
Я пробираюсь сквозь плотно сомкнувшуюся толпу вокруг места казни Сына Человеческого. Едкий запах потных тел, грязных лохмотьев и рубищ не давали мне, непривыкшему к таким запахам, дышать.
Я закричал: "Хочу взглянуть на учителя своего!"
Но воин отталкивает меня древком копья.
Я снова кричу: "Ведь он - не мы, он - Сын Божий!"
Я-то знаю, кто есть Исус Христос. Но воины, охранявшие Его, были все такие дюжие, точно сшитые из воловьих кож. Они ничего не знали и не хотели слушать меня.
Палач, зажимая волосатой рукой тяжелый молоток, со всего размаху бьет по кованой шляпке гвоздя, и как в стену, начал заколачивать гвозди в руки Господни. Кровь из рук Исуса густо брызнула на лицо палача. Но он спокойным голосом говорит: "Потерпи". И берет следующий гвоздь.
Исус покорно лежит и только тихо просит: "Пить!" Он как будто не чувствует боли, только повторяет - "Пи-и-ить!"
Я подошел к стражникам в железных доспехах, сменявших друг друга и карауливших Христа. От шороха сухих камней один воин повернул голову: "Эй, ты зачем подошел сюда?"
Он наставил на мою грудь остро отточенное копье. Его руки крепко сжимали древко оружия.
"Давай, человек, уходи, чтобы чего не вышло".
"Я только хочу дать воды казненному", - покорно преклоняя голову, произнес я.
"Не велено!"
Глаза мои встретились со взглядом Христа, и этот взгляд проник мне в душу так глубоко, с такой силой рванул в ней струны высокого чувства веры в Господа Бога, что я вздрогнул.
Палач с обрызганным кровью лицом перетянул руки Исуса Христа сыромятным ремнем, затем сквозь ладони Спасителя забил гвозди в твердое дерево креста, чем сыскал одобрение начальников, фарисеев и злобных иудеев. Лицо палача ничем не отличалось от тысячи, от десятков тысяч иудейских лиц, пришедших посмотреть на это зрелище. Его лицо было холодным, волевым, с затаенной энергией, словно изваянное из камня. Черные глаза, плотно сжатые губы, ни одной жалостной черты, ни проблеска снисходительности или злости не было в его лице - только железная воля. Глыбой возвышалась над толпой его неотесанная фигура. Во всем проглядывался человек без воображения, фанатик своего дела, а, следовательно, истиный иудей, у которого, как у большинства его соотечественников, казнить человека другой веры укладывалось в жестокие рамки их священной веры и исполнения долга.
Человеческая история знает сотни таких палачей. Это они казнили Спартака, Степана Разина, Николая II с такой же неизменной железной энергией, с тем же сознанием своей веры, с теми же холодными замкнутыми лицами.
Но только я об этом подумал, как тут же увидел, что с каждым новым ударом молотка палач свирепел все больше и больше. Его лицо покраснело, на шее надулись толстые жилы, глаза налились кровью.
В три часа после полудня Христа распяли.
Бесшумно подошел, плотно придавливая в пыль ноги, обутые в сандалии без тесьмы, иудейский судья, нечестивый Заушен Малхом. Это он просил у Пилата, римского правителя в Иерусалиме, подтверждения его приговора -казнить Христа накануне еврейской пасхи. Судья был среднего роста, с растрепанными от возбуждения волосами, с клочковатой рыжей бородой и с какими-то язвительными глазами. Он обмакнул свою руку в перстнях в сосуд с черной краской, написал пальцами на кресте выше головы Господней "Царь Иудейский". Глядя на Исуса, рассмеялся недобрым смехом и плюнул в лицо Господне. Затем с фарисейской гордостью отошел туда, где стоял весь Синедрион, возглавляемый первосвященником Анне.
Природа вступилась за своего творца. Солнце непривычно закрылось на небе. Сделалось темно, произошло солнечное затмение на земле иудейской. "Какая страшная ночь покрывала бы нашу землю, если бы не было солнца",- подумал я.
Послышался голос Исуса, висящего на кресте. Он простонал: "Элой, Элой! Ламма савахфани?" Что в переводе с еврейского означало: "Боже мой, Боже мой! Для чего ты меня оставил?"
И снова уронил голову на грудь. И тут же открылось солнце и новыми лучами осветило Голгофу, что значит "лобное место". Гора медленно пустела и наполнялась прохладой от наступающего вечера.
Итак, Христос распят.
Каждый недоброжелательный иудей надругался вволю над висящим на кресте Сыном человеческим. Люди потихоньку, уже без диких воплей, стали возвращаться к себе домой с покойным духом. Ушли все, только на земле расплылись тени трех воздвигнутых крестов. У каждого из них чернели по две фигуры карауливших воинов. Они, опершись на копья, видимо дремали под монотонную молитву, исходившую из уст Матери Исуса и сестры Матери Кленовой. Возле них с растрепанными волосами жалобно плакала Мария Магдалина. Я же беспомощно стоял возле распятого Исуса Христа, а потом пошел в противоположную от Иерусалима сторону. Сделал несколько шагов, еще раз оглянулся на Спасителя и заплакал. Мне казалось, что я виноват в его смерти.
Я пишу имя Господне Исус, а не Иисус. Я признаю то, что было принято на Руси от греческой православной церкви. В старых книгах, в согласии с духом славянского языка, всегда писалось и выговаривалось имя Спасителя "Исус". Но в 1654 году патриарх Никон и его единомышленники начали исправлять древние книги и их изменять, а точнее говоря, портить. Таким образом, в новых книгах имя Спасителя было переделано на "Иисус".
ПРОРОК ИОНА
19 мая 1994 года. Тихий океан.
Когда я увидел это чудовище, всплывающее при луне на поверхность океана, мое сердце на миг остановилось. Плавники его подняли огромную зыбь, на которой танцевали звезды. Я вспомнил слова пророка Иезекиима: "У всех руки опустятся, и у всех колени задрожат, как вода".
Вот уже два дня меня преследует огромный кашалот. Он не отстает от яхты, идет за ней все время в кильватерной струе. Что ему нужно от меня и моей "Формозы"? Иногда он очень близко подходит к борту, и мне видно всю внутренность его дыхала.
"И какой бы еще предмет ни очутился в хаосе пасти этого чудовища - будь то зверь, корабль или камень - мгновенно исчезает он в его огромной зловонной глотке и гибнет в черной безде его брюха". ("Морали, книга о ките").
Смотреть на китов и любоваться их величием хорошо с борта пассажирского лайнера, но только не с яхты, тем более когда ты один. Тяжело переносить такое соседство. С палубы я со страхом наблюдал за его фонтанами и с ужасом думал о нем в каюте.
Когда он всплывал на самом близком расстоянии, я видел его глаза. Они небольшие, но как гипнозом притягивали к себе, от них тяжело оторвать взгляд.
Когда он с хрипотой выдыхал тошнотворный воздух, мелкая водяная пыль летела на палубу, а в нос мне бил запах гнили. Мне казалось, что у этого кита не все в порядке с коренными зубами, хотя на вид они белые. Но оно и понятно: кит не пользуется зубной щеткой и пастой "Поморин", вот зубы и гниют.
От соседства с исполином у меня рождаются ужасные думы, что я могу оказаться его добычей, как когда-то оказался в брюхе кита пророк Иона. Как ему, бедному, было неприятно находиться в чреве пра-прародителя этого страшного Левиафана.
По библейскому преданию кит - морское чудовище. Нас разделяют несколько тысячелетий, время крутых разломов истории. В наш век человек оставил свой след на Луне, исходил, облетел всю землю. Но кит остался неизменным. Во времена пророка Ионы он жил в морях и океанах. Так и в наши дни, погружается раз за разом вглубь океана в поисках пропитания, и все также пускает фонтаны.
О существовании китов упоминается во всех древних манускриптах. В книге "Бытие" говорится: "И сотворил Бог больших китов". Значит, они живут на земле с сотворения мира. От Адама прошло семь тысяч пятьсот два года. А морские твари были еще раньше созданы Богом, до появления первого человека.
Самый древний документ о путешествии пророка Ионы по морю и его трехдневном заточении в чреве кита можно прочесть в Библии, в Книге пророка Ионы. Она небольшая, эта книжка, но сколько там для нас, смертных, поучительного.
Когда я пишу эти строки, преследующий меня кашалот ушел в очередной раз вглубь океана за своей порцией пищи. Под водой он пробудет не менее 30-40 минут. У меня есть время рассказать о пророке Ионе, при каких обстоятельствах и как он очутился в чреве кита.
Погонщик купеческих караванов еврей Иона, сын Амафина из Гафхефера, жившего при царе Израильском Иеровааме, сыне Иоасова, возвращался из Южной Аравии. Для него было привычно перегонять верблюдов, груженых различными восточными товарами, по волнам движущихся барханов, лишь кое-где покрытых скудной растительностью. Унылый пейзаж, бесцветная, опаленная солнцем равнина не утомляла его. Он любил свой край и эту жизнь.
Однажды в знойный безветренный день он сидел на корточках на раскаленном песке и любовался миражами, которые изображали вместо испепеленной солнцем пустыни прозрачные озера. А пыльный вихрь стоял столбом и не двигался из-за отсутствия ветра... В бледном небе над головой кружил стервятник, высматривая в чахлых кустах прячущихся от жары сереньких цесарок. Верблюды с обезвоженными повисшими горбами стояли в ожидании, когда раскаленный диск солнца начнет склоняться к далекому горизонту и можно будет продолжить обычный свой путь.
В это время к Ионе явился Господь в образе честного старца, одетого в светлые одежды, сияющего светом. Он сказал: "Иона, сын Амафина, встань и иди в Ниневию, город великий, и проповедуй в нем, ибо злодеяния его дошли до меня. Клятва и обман, убийство и воровство и прелюбодейство крайне распространились, и кровопролития следуют за кровопролитием. Блуд, вино и напитки завладели сердцами их. Они отступили от Бога своего".
После этих слов старец с белой окладистой бородой также таинственно исчез, как исчезают миражи.
Уже спала жара, уже солнце пошло к закату. Горизонт озарился пожаром, медленно угасающим под надвигающимся темным покрывалом ночи. Уже песок пустыни начал покрываться обильной росой. После того, как солнце изчезло, провалилось в бездну, в густой ночной мрак выползли из своих нор скорпионы и пауки, а на небосводе вспыхнули мириады блистающих галактик. Нигде нет такого огромного неба, как над пустыней.
Но Ионе некогда было любоваться этой неописуемой красотой, она только дразнила его своей недоступностью.
С наступлением ночи стало холодно. Он дрожал, завернувшись в рваные одеяла. Сон не шел к нему. Его мысли и весь он сам были заняты тем, что поручил ему Господь Бог. Так он сидел и сидел неподвижно всю ночь, думая и рассуждая вслух сам с собой, как ему избежать того, что велел ему старец в светлых одеждах. Почему, почему выбор пал на него? "Нет, нет,- говорил сам себе Иона,- я боюсь идти в этот город, там меня распнут, истерзают жители Ниневии. Они избрали себе Богом материализм, а мои проповеди о Боге живом только будут раздражать их. Они жестоко побьют меня камнями".
Ему несколько раз в прошлом приходилось сопровождать караваны за реку Ефрат в этот город. И видел он своими глазами, до чего там развратился народ. Проходя по улицам Ниневии и останавливаясь на площадях, он не находил человека, соблюдавшего правду и ищущего истину. Хотя жители этого ассирийского города Ниневия и говорили "Жив Господь!", но клялись ложно, легкомысленно. Говорили: "Мир! Мир!", а мира не было. Враждовали между собой, и нисколько не стыдились и не краснели, делая мерзости.
Люди этого города не признавали пророков, говорящих от имени и по повелению Господа Бога.
Иона боялся, что с ним произойдет то же, что было со многими пророками, которых побили камнями, распяли на кресте, изгнали с родины. Народ не любил, когда ему открывали глаза и он видел свои мерзкие дела, творимые на лике земном.
Еще в далеком прошлом Господь Бог также поручил пророку Иеремии пророчествовать в Иерусалиме, отошедшем от заповедей Господних и погрязшем в грехопадении.
"И пришел Иеремия из Тофета, куда Господь посылал его пророчествовать, и стал на дворе дома Господня и сказал всему народу: "Так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев. Вот, я наведу на город сей и на все города его все то бедствие, которое изрек на него, потому что они жетоковойны и не слушают слов моих".
За эти слова Иеремию схватили и поволокли к священнику Пасхару, сыну Еммерову. Пасхар разозлился за то, что Иеремия пророческие слова произносил в доме Господнем (то есть в Храме). "То ударил Пасхар Иеремию-пророка и посадил его в колоду. А Иеремия сказал твое имя "Пасхар" (что в переводе "Мир вокруг"), я же нарекаю тебя именем Магор Мисавив, что значит "Ужас вокруг".
Так было всегда и со всеми пророками различных этических учений. Обычно в своем отечестве пророков не принимали и не признавали. Как не слушали Илью - пророка Иоанна Крестителя, Сына Бога Исуса Христа, Нострадамуса, Сен-Жермена, Е.П.Блаватскую, Рерихов.
Вот что писала Елена Ивановна Рерих об Елене Петровне Блаватской: "Е.П.Блаватская была великой мученицей в полном значении этого слова. Зависть, клевета и преследования, невежество убили ее".
Е.П.Блаватская проповедовала нравственное самосовершенствование и духовную помощь ближним. Она хотела, чтобы человечество соединилось с более высокой ступенью разума - с великими учителями. Материализм и атеизм являются нравственными язвами человечества, безверие порождает бездуховность, - считала Блаватская.
Подобная горькая судьба выпала и на долю наших современников -пророков новых идей, самыми яркими из которых являются Андрей Дмитриевич Сахаров и Александр Исаевич Солженицын. Не устами ли таких людей говорит Господь?
К концу ночи, когда луна на небе была уже предрассветная - белела как небольшое облако на сером небосводе, Иона принял решение - скрыться от Бога на краю света. "И встал Иона, чтобы бежать в Фарсис от лица Господня..."
Страх заставил Иону подняться и быстро гнать караван за Иордан, к побережью моря в город Иопию. Там он надеялся найти подходящий корабль, который унесет его на край света от Господа Бога. И, таким образом, он не станет выполнять его поручение.
Утром он ничего не ел и не пил, навьючил на верблюдов мешки с товаром и быстро истощающиеся бурдюки с водой. Он торопился пуститься в путь до наступления жары. Поначалу босые ноги стынут от холодного песка, но на протяжении дня яркое горячее солнце будет мучить гораздо сильнее, чем утренний холод.
Пустыня, по которой шел Иона, напоминала окаменевший океан, изборожденный гигантскими волнами, простирающимися от одного края горизонта до другого. Местами пески были ровными, словно там стоял штиль.
Горячее солнце поднималось все выше и выше по бледному усталому небу. Сухие мертвые камни покорно лежали на желтом песке, по которому шел Иона, ведя за собой на поводу верблюда-вожака, либо забираясь ему на спину и раскачиваясь в такт его неуклюжей поступи. Голова верблюда на крепкой изогнутой шее как бы плыла над волнами, оставаясь почти неподвижной, а ноги, длинные и сухие, рассекали воздух, неутомимо отмеряя шаги по Аравийской пустыне.
Примостившись между двумя горбами, Иона согнулся преждевременно от тяжелых дум. Его плечи поникли, волосы поседели за последнее время, щеки впали. Оттого шея казалась длинной и тонкой, как у старика, хотя роста он был среднего и среднего же возраста. Но глаза его еще не потеряли своей великолепной остроты.
Следом за вожаком шли остальные тяжело навьюченные верблюды. Солнце уже подходило к зениту, щедро заливая светом просторы. Но еще не было жарко, и ничто не отягощало движения каравана, кроме грустных мыслей, заполнявших голову Ионы и в ночную стужу, и в дневную жару.
Как убежать от Господа Бога? Что сделать, чтобы не идти в эту безбожную Ниневию? И Иона торопится поскорее добраться до приморского города Иопии.
Караван продолжал идти и идти, останавливаясь только тогда, когда солнце проваливалось за гребень бархана. Иона делал привал, чтобы единственный раз в сутки утолить жажду и голод. Верблюды тем временем грызли сухие ветки кустарников. Ужин у Ионы был таким же скудным, как и питье. Он ел пресные лепешки, запивал их кислым молоком, смешанным с солоноватой водой.
У погонщиков купеческих караванов в те времена не было ни карты, ни компаса. Но Иона не один раз ходил этим путем, и каждый раз полагался только на самого себя, на какое-то врожденное чувство, которое с кровью и молоком передалось от родителей, живших в Синайской пустыне. Он знал, где найти корм для верблюдов и колодцы с водой. От них зависела его жизнь.
На четвертый день после явления к нему Господа Бога Иона со своим караваном добрался до колодца. Здесь, как и везде, не было деревьев, в тени которых можно было бы укрыться от палящего солца. А сам колодец представлял собой выемку в песке с солоноватой водой бурого цвета. Верблюды быстро окружили колодец, жадно принялись пить. Их помет градом падал на песок и скатывался в воду, а струи песка, смоченные верблюжьей мочой, тоже сползали вниз, чтобы добавить горечи воде.
Иона спешно принялся наполнять тяжелые зыбкие бурдюки этой водой, тихо напевая себе под нос древние ритуальные песни водолеев.
На северной стороне от колодца громоздились песчаные барханы, вздымавшиеся на высоту до 100-150 метров. Они имели с одной стороны длинный пологий склон, увенчанный гребнем, а с другой круто обрывались вниз. Из-за них могли показаться разбойники. В таких местах поджидали они обычно свою добычу и грабили купеческие караваны. Здесь же могли встретиться враждебные племена бедуинов, не любивших, когда по их земле проходили чужие люди.
К середине мая караван Ионы подошел к окрестностям Иопии. Его зелень радовала глаз своей красотой, небо было высоким и светло-голубым. Сотни людей шли в город. Кто в Храм к вечерней молитве, кто на базар, а кто и просто потолкаться не его шумных улицах. Иона со своими верблюдами сразу затесался между людьми и их обозами, состоящими, в основном, из быков и ослов. Никто из прохожих не знал и не догадывался, что среди них шагает человек с плохими мыслями и плохими намерениями, что он хочет совершить самый дерзкий поступок из всех, совершенных когда-либо на земле.
Дорога была успыпана мелким желтым песком, изредка попадалась под ногами крупная речная галька. Спотыкаясь об эти камни, Иона твердил сам себе: "Я должен скрыть свои мысли, я не должен подавать виду, чтобы никто не заподозрил, что я хочу обмануть самого Господа Бога. Если они, вот эти люди (Иона покосился на прохожих) узнают, от кого я убегаю, то мне несдобровать. Они побьют меня вот этими же камнями, что валяются под моими и их ногами. Хотя это и старые устои и давний обычай, но эти люди (он снова посмотрел из-под низко надвинутой шляпы) имеют глупость их придерживаться".
Проходя через городские ворота, Иона с трудом, как дряхлый старик, волочил ноги, а за ним, измученный от долгой ходьбы по пескам, следовал его верблюжий караван.
В саду, в тени деревьев с блестящими листьями, стояла беседка. Помост ее был приподнят над землей на три ступеньки. Крыша из пальмовых листьев поддерживалась четырьмя точеными столбами из ливанского кедра.
Купец-еврей с ермолкой на голове, он же был хозяином каравана, который сопровождал Иону, после обильного обеда сидел в беседке, помешивая серебряной ложечкой сладкий напиток в высоком стакане. На столе, издавая мягкий аромат и привлекая со всего сада и окрестностей пчел и насекомых, лежали фрукты. Купец видел, как Иона развъючивает обессиленных верблюдов, а наемные работники затаскивают увесистые тюки в длинный приземистый сарай и надежно прячут ценный товар. И только после того, как верблюды были отведены в специальный загон, в котором им дали воды столько, сколько они могли выпить, и накормили зеленой травой, только после этого Иона получил деньги за свою работу и, не теряя времени, принялся за подготовку к побегу.
Он шел по мощеными булыжником кривыми переулками великой древности. По обеим сторонам жались друг к другу дома с лавчонками на нижних этажах. Жилые верхние этажи намного выдавались над предыдущими, так что крыши их почти смыкались. Иона проталкивался в шумной толпе людей к кораблям, стоящим в порту. Ему некогда было рассматривать товары и слушать продавцов, зазывавших покупателей. От этого стоял невообразимый гам. Иона пару раз чихнул, полой своего халата обтер бороду. После тишины пустыни и сухого воздуха ему было непривычно находиться здесь, в скопище людей и товаров. Город густо пропах мясом, рыбой, навозом, перцем и корицей. Под ногами шныряли облезлые, в струпьях, собаки.
Не доходя до гавани, он приостановился перед домом с высоким фронтоном из ливанского кедра с распахнутыми дверями. Но не для того, чтобы купить ткань из Дамаска с удивительными узорами и золотым червонным отливом. Ею были увешаны все стены этого дома. Ему хотелось узнать у хозяина все о кораблях, стоящих в порту.
Хозяин, одетый в широкий коричневый халат и белую чалму, сидел в глубине лавки и ел липкие сладости. Он неустанно отмахивался от вьющихся у его лица назойливых мух, прилетевших на пир купца от соседской лавки, в которой продавались мясо и кровяная колбаса.
Иона с брезгливостью покосился на эту мерзость. Ему, как еврею, неприятно было видеть эту гадость. Тем не менее, он подошел ближе и заговорил на арабском языке: "Не скажете ли Вы, достопочтенный житель этого города, есть ли какой-нибудь корабль в Вашей гавани, который идет на край света?"
Хозяин сверкнул золотой серьгой в ухе и злясь на то, что неизвестный прохожий оторвал его от любимого лакомства, раздраженным голосом проговорил: "Вы имеет ввиду город Фарсис за Геркулесовыми столбами?"
Иона кивнул головой.
Хозяин лавки сразу заподозрил в нем нехорошего человека. Редко кто по своей воле отправляется в такие далекие края.
"Да, тут есть один таршишский корабль, он идет туда, куда вам надо".
"В Фарсис?" - переспросил Иона.
"Да, да, в Фарсис (теперешнее название Кадис, Южная Испания).
Раньше на Ближнем Востоке считалось: все, что лежит западнее за Геркулесовыми столбами, то есть за Гибралтарским проливом, это и есть "Край света".
Внимательно слушая хозяина лавки, Иона не заметил, как со второго этажа спустилась жена лавочника - полная, с добродушно-хитрым лицом, с выпуклыми тупыми глазами и плавными движениями. Она спросила Иону: "И куда Вы это надумали? И зачем?"
Иона, не отвечая на вопрос, поспешно поблагодарил за информацию и уже повернулся спиной, как услышал все тот же злобный голос: "Да не от хорошей жизни Вы убегаете к самому морю Тьмы". (Старинное название Атлантического океана).
Иона, не оглядываясь, подбирая на ходу полы длинного халата, согнулся в три погибели и направился в гавань.
Как только открылся порт, толпы людей исчезли. Один Иона, пыля посохом, шагал к причалу, у которого стоял под погрузкой тершишский корабль.
Подойдя к причалу, Иона увидел великолепное зрелище. Средиземное море простиралось перед ним к западу на тысячи миль синевы.
Ученые нашей эпохи утверждают, что именно Средиземное море с самой глубокой древности служило челвеку своего рода полигоном для испытаний все более усложнявшихся лодок и кораблей. Воды этого моря, кристально прозрачные и теплые, хранят в своих глубинах целое кладбище кораблей всех народов и цивилизаций, существовавших здесь на протяжении нескольких последних тысячелетий. Ни одному морю не было предначертано такой величественной и благородной судьбы, как Средиземному. Оно завораживало многие народы, обитавшие на диких землях. Придя на его очарованные берега, они сложили к стопам свое оружие и веру. Многие цивилизации расцвели в сиянии моря и погибли, достигнув вершины могущества и великолепия. Но никто из ученых не может ответить на вопрос, где и когда впервые родилась идея построить парусно-весельное судно? Может быть, в Месопотамии, на великих реках Тигр и Ефрат? Или в долине Нила? Этого пока никто не знает. Нам известен более поздний период - три тысячи лет до нашей эры. Жители восточного побережья Средиземного моря добились наибольшего успеха в развитии мореплавания. Они строили из ливанского кедра первые морские суда с килем и шпангоутами, приземистые и устойчивые. Наряду с парусами у них были и весла.
Именно жители восточного побережья Средиземного моря научились составлять карты, измерять глубины, определять координаты, точно вычислять по звездам пройденные расстояния, использовать силу ветра, приливов и морских течений. Но самое главное - они научились строить прочные корабли для далеких походов. "Корабль, - говорится в морской энциклопедии, - вошел в историю искусства как ковчег, нагруженный надеждами и мечтами о будущем"...
В Книге Бытия упоминается о ковчеге-корабле. И сказал Бог Ною:
"Сделай себе ковчег из дерева Гафер, отделения сделай в ковчеге и осмоли его смолою внутри и снаружи. И сделай это так: длина ковчега триста локтей, ширина его пятьдесят, а высота его тридцать локтей. И сделай отверстие в ковчеге и в локоть сведи его вверху, и дверь в ковчеге сделай сбоку его, устрой в нем нижнее второе и третье жилье".
Сейчас ходит теория, что Ноев Ковчег надо искать на вершине горы Большой Арарат (5156 метров). Гора эта находится в Турции.
Иона не стал долго любоваться морем, а направился наискосок к дальнему причалу. Возле него стояли финикийские корабли (современная Сирия и Ливия), пришедшие из города Сидона, основанного еще Лотом. Корабли привезли в Иопию бревна ливанского кедра, а взамен брали шерсть, металл, оливковое масло в больших глиняных сосудах. Их устанавливали на палубе в специальные отверстия.
Здесь же стоял под погрузкой и тершишский корабль. Он отличался от всех остальных - одномачтовый, с небольшой осадкой, с высоко поднятыми носом и кормой. Огромный четырехугольный парус был закреплен на двух реях. Нижняя была подвешена на нескольких веревках, и когда парус свертывался, поднималась вверх. Такому парусу можно было придать любое положение по отношению к корпусу корабля, что позволяло лавировать. На корме находилось рулевое весло.
Таким кораблем несложно управлять, используя попутные ветра и течения. Разумеется, далеко не всегда можно было рассчитывать на благоприятную погоду и попутный ветер. Поэтому на таких кораблях вдоль каждого борта в два ряда размещались девять-десять весел. За ними сидели по несколько гребцов - наемных работников или рабов. Равномерные удары барабана устанавливали ритм работы, а плеть надсмотрщика подгоняла недостаточно проворных.
Подойдя ближе к названному кораблю, Иона увидел возле него кучку купцов в шелковых халатах и разноцветных чалмах, расшитых золотой ниткой, в туфлях с задранными носами. Иона приостановился, прислушался к обрывкам речи купцов. Но торговые люди говорили на чужом языке, показывая пальцами то на корабль, то на свои большие тюки с товаром.
Иона еще сильнее нагнулся, закрыл лицо полой халата, еще ниже натянул шляпу почти что на глаза. Ему казалось, что уже весь мир знает, от кого он убегает, и о его нечистых помыслах.
Жуя кусок хлеба, у трапа корабля стоял вахтенный матрос с плоской макушкой, широким лицом и толстым носом. Желваки на его челюстях выступали так, будто у него под ушами нарывало. За кожаным поясом торчал кинжал с короткой рукояткой.
Иона повернулся спиной к купцам, чтобы они не слышали его слов, спросил неуверенно: "Этот корабль идет на Форсис?"
"Да", - угрюмо ответил вахтенный.
"Могу я видеть вашего корабельщика (капитана)?" - Лицо Ионы было бледным и взволнованным.
"А зачем он вам?" - матрос продолжал жевать корку свежевыпеченного хлеба.
"У меня к нему важное дело", - схитрил Иона.
"Ну тогда ладно, проходи, он у себя в кормовой каюте".
Иона быстро поспешил на борт корабля. Его палуба была завалена грузом, шли последние сборы перед выходом в море, напоминавшие сходство с последними мазками живописца при окончании картины. На них уходит больше времени, чем на все основное.
Иона по корабельному трапу начал спускаться в трюм, как в бездну веков. Ступал так, словно боялся раздавить под ногами яйцо. И все-таки нижняя перекладина заскрипела под его тяжестью. Однако, этот шум никого не привлек. Внутри было темно, но не совсем. Иона осторожно прошел по коридору к приоткрытой двери корабельщика.
Его каюта размещалась в кормовой части, была низкой и темной. От единственного люка, ведущего на палубу, исходил несильный свет. Первое, что бросилось в глаза Ионе, это массивный, прибитый к палубе коваными гвоздями стол, за которым сидел корабельщик. Стол был накрыт персидским зеленым ковром. Чуть слева от головы корабельщика висел фонарь, покосившийся на правый борт из-за крена. По всей видимости, моряки немного неправильно разместили груз, и корабль накренился в сторону причала.
Иона поклонился, растягивая слова, представился: "Я Иона, сын Амафиина".
Корабельщик поднял от стола перекошенное лицо, кивнул на кресло. Усаживаясь, Иона успел рассмотреть человека, от которого зависела его судьба.
Больше всего его беспокоило, чтобы почтенный корабельщик не узнал подлинную причину его путешествия. Тогда он побоится взять на борт такого пассажира.
Иона уселся поудобней, сознавая, что ему придется долго ждать. И продолжал разглядывать человека, уткнувшегося в пожелтевшие и потрепанные бумаги, разбросанные по столу. Корабельщиком был суровый мужчина лет пятидесяти. Его смуглое, обветренное, с правильными чертами лицо напоминало твердый кулак. Губы были неприятно тонкими, но тем не менее ничто не говорило о том, что корабельщик имел дурной характер.
Хозяин парусника был обложен навигационными картами и прокладывал курс предстоящего плавания. Морские карты тех времен были не очень точными, зато разукрашены на полях орнаментами из диковинных морских чудищ и роз ветров. Под рукой корабельщика лежали сложные штурманские приборы: угломерные инструменты для измерения высоты светила, а также горизонтальных углов. Хозяин парусника не очень тревожился неточностью карт. На корабле находился проворный египетский проводник (лоцман) Савей. Он не один десяток лет проводил торговые суда по морю. Их предстоящее плавание сначала будет проходить вдоль северного побережья Африки до Геркулесовых столбов. После них корабль свернет на северо-запад, и через два дня откроется порт Фарсис.
С тревогой ждал Иона, когда капитан закончит заполнять астрономические таблицы. Каждую букву и цифру он выписывал с большой тщательностью, украшая завитушками. Даже не верилось, что такой высокий, широкоплечий человек весом в сто с лишним килограммов может так старательно выводить буквы.
Сегодня писания тех времен могут прочесть лишь редкие знатоки.
Но вот он кончил свои расчеты, встал из потертого кресла, зевнул, расправил богатырские плечи. И стал внимательно приглядываться к будущему пассажиру с бледным и взволнованным лицом. Под этими взглядами Иона чувствовал себя не очень уютно. В каюте он так и не снял, несмотря на жару, пропыленную темную одежду, фетровую шляпу с опущенными полями. Они скрывали испуганное лицо с бегающими глазами.
Облик Ионы очень удивил хозяина корабля. Про себя он отметил, что этот человек - коренной житель пустыни. Это было видно по его задубелой от жгучего солнца коже на лице и по жилистым рукам, покрытыми трещинами.
"Вы хотите плыть с нами?" - громко спросил корабельщик и в упор посмотрел на Иону. Тихим, дрожащим голосом Иона произнес: - "Да". И тут же торопливо задал вопрос: "А когда вы отплываете, и сколько я должен заплатить?"
"Корабль отходит завтра, с первым отливом. Вас это устраивает?"
Темное, словно прокопченное лицо хозяина корабля с сошедшими на переносице бровями выражало снисходительную недоверчивость к такому странному пассажиру. После нескольких секунд раздумья капитан назвал сумму, за которую он согласился бы взять Иону в плавание. Погонщик верблюдов опешил было, но скоро нашелся, что сказать. "Я согласен", - пробормотал он быстро и невыразительно. Тут же достал из-за пазухи кожаный мешочек, отвязал ремешок и встал вполоборота от корабельщика, чтобы тот не видел всех денег в его кошельке. Зацепив горстью из мешочка звенящие монеты, начал отсчитывать положенную сумму.
Корабельщик, увидев деньги, облизнул пересохшие губы. На лице его было написано брезгливо-жадное выражение. Никому неизвестно, сколько хозяин корабля запросил за проезд денег. В книге пророка Ионы очень коротко сказано, что "Иона отдал плату за проезд и вошел в него, чтобы плыть с ним в Фарсис от лица Господа".
Деньги, полученные за проезд, корабельщик поднес к фонарю и, рассматривая монету за монетой, проверил - не фальшивы ли? Затем стал стучать ими о край стола, проверяя на звук. Убедился, что Иона не фальшивомонетчик, по крайней мере. Сгреб деньги со стола желтой рукой и сунул в свой карман. После чего поднял блестящие глаза на Иону и тягуче сказал: "Не с добром ты хочешь плыть с нами".
Иона покраснел, испуганно выпятил нижнюю губу. Молчал, глядя прямо перед собой затуманенным взором.
Корабельщик понял - как не жми на этого человека, денег от него больше не получишь. Не желая больше видеть невыгодного пассажира, сказал: "Вы можете идти в свою носовую каюту". Протянул ключ. Иона растерянно, но с облегчением взглянул на корабельщика, взял дрожащей рукой ключ, и еще не веря, что завтра, наконец, покинет этот город, направился в каюту.
Шагая по узкому коридору, словно по лисьей норе, Иона принюхивался к непередаваемым запахам, свойственным только торговым кораблям. Пахло залежавшимся товаром, просмоленой пенькой, крысиным пометом и еще чем-то, неразличимым для носа в таком зловонии.
Иона без труда открыл ключом массивный замок в двери, шагнул в каюту. Закрыл за собой дверь, и тут же почувствовал себя как узник, запертый в тюремную камеру. В ней пахло прелью, рыбой, морскими водорослями. Хотя на улице еще чуть вечерело, в каюте уже было темно. Он зажег лампу на оливковом масле, лег на койку. Он устал так, как никогда раньше не уставал. Даже тогда, когда ему приходилось по несколько дней без остановки вместе с гружеными верблюдами убегать от разбойников-бедуинов, он не был таким измученным, как сейчас.
Растерянный, голодный, уставший Иона прислонился спиной к дощатой перегородке. Призадумался, глядя на тусклый огонек лампы, повешенной на цепочке над люком на палубу. Вокруг огонька - нимб, маленькая желтая корабельная радуга.
Но сон взял свое, накрыл его ватным одеялом. Ионе начали сниться сны. Все они были связаны с пустыней, с его детством и с тем коршуном, что парил над великим безмолвием, покрытым небесной голубизной. Изредка сковзь сон он слышал, как вахтенный матрос расхаживал по палубе, стуча яловыми сапогами с железными подковами.
Ночь тянулась, как скучная дорога. Еще светила Фебея (древнее название Луны), еще не посветлел многоглазый Аргус (звездное небо), а Иона уже проснулся и лежал, ворочаясь с боку на бок. Ему хотелось, чтобы поскорее погасла утренняя звезда Веспер (древнее название Венеры), и корабль вышел в море. Он надеялся, что все-таки ему повезет и он сумеет убежать от Господа Бога.
Между тем, его все сильнее томила совесть, с каждым часом углублялась его мука. Он не находил утешения, думая о земле, он боялся Бога.
Но вот, наконец, начался отлив. Вахтенный доложил об этом корабельщику. Тот дал указание, чтобы все посторонние люди покинули борт парусника. С берега были отданы швартовы. Тяжелогруженый корабль вместе с водой начал отходить от причала, покидая ханайский порт Иопию.
Погода стояла прекрасная, дул ровный попутный ветер. Главная задача рулевого состояла в том, чтобы держать паруса надутыми и подставлять корму теплому ветру и покатым волнам.
Корабельщика беспокоила лишь единственная неприятность - его корабль из-за большого груза слишком осел в воду. Но капитан хотел хорошо заработать этим рейсом и успокаивал себя тем, что кроме неудобства, экипажу не грозит ничего. В это время года море спокойное, штормов почти не бывает. Сезон средиземноморского "Мистара" прошел, может, плавание обойдется без приключений. Он посмотрел на картушку компаса, проверил, точно ли рулевой выдерживает курс 270 градусов.
Иона тоже вышел на кормовую палубу, чтобы последний раз взглянуть на родную землю. Взявшись за поручни, он стал наблюдать, как Ханайская земля быстро удаляется от корабля, прижимаясь к горизонту. Он отвернулся от своей родины. Мне так кажется, что Иона был первым из людей, задумавших нелегально эмигрировать в другую страну.
Душа его болела, сердце разрывалось на части. Он видел за кормой удаляющиеся горы, могучие далекие горы, за которыми стоял его дом. Он знал, что ему уже никогда не вернуться в свою Минайскую пустыню к родителям. Иона не смог сдержать слезы, мелкими капельками они потекли по его загорелому мрачному лицу. Чтобы никто не видел, как он плачет, Иона поспешил в свою каюту. Забился в угол, сжал руками голову, гудящую от мыслей, и сидел молча, глядя в пространство перед собой. Его душу разъедала совесть.
Каждый человек знает, что совесть - это внутренний голос. Он может упрекать и угнетать, поощрять и радовать в зависимости от ситуации. Совесть - своего рода духовный инстинкт. Он быстрее и яснее отличает добро от зла, нежели чем ум. Кто следует совести, тот не будет сожалеть о своих поступках.
Этого нельзя было сказать об Ионе. Он только беспокоился, чтобы его бренное тело не было побито камнями, и не думал о душе.
В Священном писании совесть еще называется сердцем.
В Нагорной проповеди Господь Исус Христос совесть уподобил оку, которым человек видит свое нравственное состояние. Еще уподобил ее сопернику, с которым человеку необходимо примириться до того, как он предстанет перед Господом Богом.
Внутренний голос неподконтролен человеку и выражает себя помимо его желания. Подобно тому, как человек не может убедить себя, что он сытый, когда он голодный, что он отдохнувший, когда усталость валит его с ног; так же он не может убедить себя в том, что поступил хорошо, когда совесть говорит обратное. О совести красочно писал А.С.Пушкин в драматическом произведении "Скупой рыцарь". "Совесть, как когтистый зверь, скребущий сердце, совесть - незванный гость, докучный собеседник, заимодавец грубый. Это ведьма, о коей меркнет месяц и могила". И дальше старый рыцарь с ужасом вспоминает мольбу и слезы всех тех, кого он безжалостно обобрал. Совесть есть всеобщий и естественный закон.
В Библии сказано, что Бог при самом создании человека начертал в глубине его души свой образ и подобие. Поэтому принято совесть называть Голосом Божиим в человеке.
Иона сидел в каюте, как монах в келье, слышал голос Бога, но не хотел ему повиниться. Но от совести некуда спрятаться: ни в пустыне, ни на море, ни за Геркулесовыми столбами, куда задумал бежать Иона.
Целый день дул попутный ветер. Корабль шел 4-5 узлов. К вечеру земля совсем скрылась за горизонтом. Парусник, как и люди, остался наедине с морем, небом и Всевышним.
"Море - громадное существо, которое несет на своей спине ничтожных червей, копающихся в куске дерева".
Вскоре ветер стих. В небе, напоминая коршуна в пустыне, парила чайка. Пустыня и море стали похожи друг на друга высоким небом, далеким горизонтом, незакрываемым ничем, и первозданной тишиной.
При заходе солнца рулевой матрос заметил на западе, по носу корабля, сплошной облачный покров с перистыми облаками перед ним. Такая облачность обычно предвещает ухудшение погоды. Об этом он доложил через юнгу-арабчонка корабельщику. Тот поднялся на кормовую палубу, осмотрел небо. По выражению капитана можно было понять, что зловещее облако - не повод для беспокойства. Но он все же отдал команду убрать большой четырехугольный парус и поставить штормовой. После чего снова спустился в каюту, чтобы немного отдохнуть.
К утру погода стала портиться. Сначала туман, такой густой, что, казалось, его можно было черпать ложкой, мокрой тряпкой накрыл корабль и людей. К вечеру стало свежеть. С норд-веста подошла большая зыбь, полил дождь. Волны увеличивались очень быстро, а в последующие часы ветер достиг ураганной силы. Несмотря на то, что паруса убрали, корабль плохо всплывал на волну и принимал сильные удары в борт. Носовая часть постоянно была погружена на полметра, а то и больше, в воду. Корабль все труднее поддавался управлению.
Выписка из книги пророка Ионы. "Но Господь воздвиг на море крепкий ветер, и сделалась на море великая буря, и корабль готов был разбиться. И устрашились корабельщики, и взывали каждый к своему Богу, и стали бросать в море кладь с корабля, чтобы облегчить его от нее, Иона же спустился вовнутрь корабля, лег и крепко заснул".
А тем временем матросы сказали друг другу: "Пойдем, бросим жребий, за кого постигает нас эта беда". И бросили жребий, и пал жребий на Иону. Корабельщик приказал позвать странного пассажира наверх.
Иона не без труда выполз из ниши, устроенной в переборке. Под ногами ходуном ходила палуба. Подволок раскачивался. Погасшая лампа уныло скрипела, усиливая тоску и страх. Иона попытался зажечь фонарь, но огонь тут же погас.
Беглец вышел из своей каюты и увидел, как моряки, выстроившись цепочкой, откачивали воду. Стоя в ней по пояс, они передавали друг другу полные ведра. Работали до черноты в глазах, и только благодаря этому корабль не тонул. Стоило им прекратить на некоторое время откачку, как тут же все бы пошли ко дну.
Цепляясь за поручни раскачивающегося скользкого трапа, Иона по узкому проходу поднялся на палубу, на которую беспрерывно обрушивались волны. Увидел суетящихся на шканцах людей. Одни ползли на мачту, склонявшуюся под напором ветра подобно молодому деревцу, другие спускались вниз.
Ослепительная вспышка молнии осветила все вокруг. Иона увидел на корме за рулевым веслом самого корабельщика в непромокаемой робе. В тихую погоду капитан может позволить мальчишке-юнге постоять у руля, но когда подует вете Ослепительная вспышка молнии осветила все вокруг. Иона увидел на корме за рулевым веслом самого корабельщика в непромокаемой робе. В тихую погоду капитан может позволить мальчишке-юнге постоять у руля, но когда подует ветер и волны поднимутся горами, он сам встает за штурвал.
Корабль сидел глубоко в воде, волны ходили вровень с палубой. Корабельщик принял решение облегчить судно и крикнул: "Груз за борт!"
По кренящейся палубе матросы подбежали к мешкам с дорогостоящей парчой, перерезали веревки и тюк за тюком начали сбрасывать груз в море. Кораблю стало немного легче. Но, приняв внутрь много воды, он всплывал на волну по-прежнему тяжело. Шторм продолжал молотить парусник, и люди, как могли, сопротивлялись урагану.
Кто эти мужественные моряки? Они безымянны. Память о них до нас не дошла.
Иона, ухватившись за провисшие ванты, извергнул в темноту за борт содержимое желудка, но море возвратило отверженную пищу обратно на палубу. Настоящий моряк никогда не укачивается в шторм, но Иона - житель пустыни. Он укачался, ему простительно.
За борт выброшен уже почти весь груз, но корабль продолжал оседать все глубже в воду. Команда, не покладая рук, ведрами откачивала ее. При новой вспышке молнии Иона оглянулся вокруг и понял, что он на палубе лишний. Хотел вернуться в каюту, но тут из темноты его окликнул корабельщик.
Склонившись, Иона предстал перед ним, сознавая, что это из-за него, отступившего от Бога, их постигла такая беда. В это время сверкнула молния и раздался такой удар грома, что, казалось молния попала в мачту. "Наклонил он небеса и сошел, и мрак под ногами Его".
Уставший, испуганный, но не потерявший ясного рассудка корабельщик спросил Иону: "Кто ты и откуда, кто твой Бог? Скажи нам, за кого постигла нас эта буря? Какое твое занятие и откуда ты идешь? Где твоя страна и из какого ты народа?"
Ослепительная вспышка вновь осветила корабельщика. И тут Иона произнес твердым голосом: "Я - еврей, чту Господа Бога небес, сотворившего море и сушу".
Он рассказал про то, как Господь Бог поручил ему проповедовать в Ниневии, а он не согласился выполнить это поручение.
"И устрашились люди страхом великим и сказали ему: "Что делать нам с тобой, чтобы море утихло для нас?" Ибо море не переставало волноваться. Корабль то озарялся, то вновь тонул во мраке. Вдруг ужасный удар грома снова потряс мачту. Тогда Иона сказал им: "Возьмите меня и бросьте меня в море. И море утихнет для вас, ибо я знаю, что ради меня постигла вас эта великая буря".
Все матросы и корабельщик воззвали к Господу и сказали: "Молим тебя, Господи, да не погибнем за душу человека сего, и да не вменить нам кровь невинную, ибо ты, Господи, соделал, что угодно тебе!"
Не дожидаясь, пока команда завершит свою молитву, Иона начал раздеваться. Он сорвал с себя уже порванный халат. Идя навстречу смерти, Иона освобождался от бремени, которое тяготило его тело и душу. Затем снял шляпу и отдал стоящему рядом юнге-арабчонку. Он предпочел идти ко дну с обнаженной головой.
Итак, он был готов принять смерть.
"И взяли Иону и бросили его в море, и утихло море от ярости своей".
По мере того, как Иона погружался все глубже и глубже, он становился частицей того, что его окружало. Но инстинкт борьбы за жизнь выталкивал его на поверхность. Он задыхался, хватал ртом воздух. Житель пустыни, он не умел плавать. Но большая волна подхватила его и бросила к кораблю. Иона ухватился за края разбитого борта. Деревянные острые щепки впились в его ладони. Воздуха не хватало, сил тоже. Волна отступила, ослабевшие руки не удержали Иону, и он снова оказался во власти разбушевавшейся стихии. За кормой всплывал на гребне волны, но следующий вал накрывал его, и он уходил под воду.
"Все, готов", - сказал корабельщик. Он не был безжалостным человеком и при виде страданий Ионы, отчаянно цеплявшегося за борт, страдал сам.
"Бедняжка, утонул", - послышался чей-то сожалеющий голос.
Нет, Иона снова показался из воды. На высоко поднятой голове сверкнули его обезумевшие глаза. "Лучше бы их не видеть", - сказал корабельщик и отвернулся.
Но что-то норовит догнать корабль в темном бушующем море. Послышался голос: "Я вижу большого кита!" Вся команда закричала: "Кит! Кит!".
"И повелел Господь большому киту поглотить Иону".
Опускаясь к морскому дну, Иона оглянулся назад и увидел, как челюсти огромного чудовища, будто двери, медленно и бесшумно закрылись за ним. Иона без сопротивления начал скользить в узком проходе. Он думал, что раз уж челюсти сомкнулись, то как ни старайся, не выберешься из чрева кита. Наступила странная тишина, словно он очутился в другом мире. Не открывая рта, Иона принялся молиться, призывая всем телом и духом Господа Бога к себе. "И помолился Иона Господу Богу своему из чрева кита". "Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды твои и волны твои проходят надо мной".
Три дня находился Иона в чреве кита, перенося жестокие испытания. Он осознал достаточно много, измерил все глубины страха. Но не переставал молиться и восхвалять Господа Бога. И молитвы дошли до него. "И сказал Бог киту, и он изверг Иону на сушу".
А тем временем буря на море утихла. На корабле люди подсчитали потери: разорванный парус, сломанное рулевое весло, несколько пробоин в борту. Весь груз, который был на палубе, смыт или выброшен за борт. "И устрашились эти люди Господа великим страхом и принесли Господу жертву и дали обеты".
"Хорошо, что мы выбросили за борт этого беглеца", - сказал корабельщик, и тут же добавил,- "Что за люди пошли, что за народ!" В душе корабельщик негодовал, как можно убегать от Господа Бога. Где это видано? Только в наш безбожный век может решиться на такое человек.
Хозяин парусника в сердцах накричал на команду, чтобы она еще быстрее устраняла повреждения.
А тем временем Иона лежал на безлюдном берегу. И было слово Господне к Ионе вторично: "Встань, иди в Ниневию, город великий, и проповедуй в нем, что я повелел тебе".
"И встал Иона и пошел в Ниневию по слову Господню".
ПИРАТЫ
16 июля 1994 года.
Я вынужден завести "Формозу" на один из Марианских островов, хотя это не входило в мои планы. Но и продолжать плавание я не мог. Уже несколько дней меня бросало то в жар, то в холод с продолжительной рвотой и расстройством желудка. У меня кружилась голова, мучала жажда. Тропическая жара доканала меня окончательно и я уже не мог ни убирать, ни ставить паруса. В глазах плыли фиолетовые круги, силы окончательно оставляли мое истерзанное тело.
По всей видимости, я подхватил лихорадку. В машинном отделении ремонтировал гидравлический насос и истекал потом от духоты. Но при налетах шквалов с дождем мне приходилось выбегать на палубу, убирать паруса - вот меня и прохватило. А может, я отравился пресной водой, давно хранящейся в пластмассовых канистрах.
В полуживом состоянии я с трудом поставил яхту в бухте Сайней. На "Формозу" прибыли таможенники, представители карантинной службы, иммиграционные власти. Они сразу заметили мое состояние. И после быстрых формальностей с документами отправили на берег на своем катере. А там пересадили на полицейскую машину, доставившую меня в больницу.
Перед тем, как покинуть яхту, я закрыл ее двери на номерной замок.
Полицейский, сопровождавший меня, спросил, в какой госпиталь меня отвезти.
- Если у тебя достаточно денег, то я отвезу тебя в больницу с хорошим сервисом, - сказал он.
Конечно, я изъявил желание попасть туда, где подешевле. Дал понять, что у меня не очень хорошо обстоит дело с наличными деньгами. А потому попал в палату для бедных и пролежал в ней двое суток. Мне вливали какую-то сыворотку, переливали кровь. Потом меня забрала домой медсестра госпиталя Лиань Чинь-ше.
Я так ослаб от болезни, что без дрожи в руке не мог держать ложку и есть жидкий суп, который готовила эта заботливая женщина. Ей было где-то около тридцати лет, но я не решался спросить о ее возрасте. Она целыми часами сидела возле моей постели, прикладывала к моему холодному от пота лбу листья каких-то растений. От них исходил тонкий аромат и снимал боль, раскалывающий голову.
Молодая женщина кормила меня вареной рыбой и фруктами, после чего поила китайским зеленым чаем. И рассказывала о своей судьбе. В этом доме она жила с мужем Биллом, хирургом из Австралии, работавшим в той же самой больнице, в которой служила она и в которую попал я. Три года назад муж умер от болезни желудка, как я понял, от рака.
Повествуя о жизни с Биллом, Лиань Чинь-ше не забывала подливать мне душистый чай и говорить, что при моей болезни надо много пить чаю и стараться не показываться на солнце.
После такого заботливого ухода я через несколько дней был уже почти здоров, мог выходить на улицу и немного прогуливаться. Я узнал, что жители острова выращивают кукурузу, табак, сахарный тростник, кокосовую пальму, абаку - особый вид бананов, дающий манильскую пеньку. С одной стороны остров омывался водами Тихого океана, с другой - Филиппинским морем.
Дом Лиань Чинь-ше был двухэтажным, но не очень большим, с плоской крышей и большими чисто вымытыми окнами. С его веранды открывался прекрасный вид, и я, пока болел, подолгу отдыхал здесь, думая о своей дальнейшей судьбе.
23 июля Лиань рано вернулась из больницы. На ней не было лица.
- Что это такое с тобой, Лиань? - спросил я. - Ты такая бледная!
Она глубоко вздохнула, и на ее смуглом лобике появились недобрые морщины.
- Я так и думала, твою "Формозу" кто-то украл!
Наступила долгая тишина. Я не мог поверить в то, что она сказала и попросил ее повторить еще раз.
- Я не могу в это поверить, - шептала она, - я не могу этому поверить, Федор. У тебя украли яхту.
- На вашем острове раньше яхты угоняли? - спросил я.
-Да, - ответила она.
С ее ясных восточных глаз одна за другой стекали слезинки. Я смотрел на ее прекрасное лицо, не нуждающееся ни в какой косметике, и видел в нем огромную боль за то, что произошло. Видимо, как жительница острова она и себя считала виноватой в краже "Формозы".
Я попросил Лиань, чтобы она быстро отвезла меня в местный яхт-клуб.
- Ты еще больной, - сказала она.
- Нет, Лиань, мне надо быть там. Может быть, я что-нибудь узнаю о месте, куда угнали мою яхту.
Вот уже вторые сутки я знаю, что "Формоза" похищена. И все время думаю, что же мне делать? Я не нахожу себе покоя и мечусь между домом Лиань Чинь-ше и яхт-клубом в надежде узнать, где местные воры бросили якорь "Формозы".
Однажды я сидел на низком дощатом причальчике яхт-клуба и, опустив ноги в воду, смотрел на залитую солнцем бухту. Набегающие ленивые волны окатывали мои ноги до колен. Может, эта вода набежала от берегов моей бухты Врангель, берега которой покрыты корявыми низкорослыми дубами, а песок побережья вечно усыпан их оборваной ржавой листвой. А здесь, где я сижу, пальмы склонились от жары, словно прося хоть чуточку прохлады с берега моей бухты. Суждено ли мне попасть снова домой? И когда это будет? У меня нет яхты, как я вернусь в Находку без "Формозы" и что скажу своему спонсору и хозяину парусника Александру Дмитриевичу Кириличеву? Мое теперешнее положение не просто плохое, оно дурацкое. Где взять новую яхту? Глаза мои наполнились слезами.
За этими грустными размышлениями и нашла меня Лиань Чинь-ше. И на своем непонятном языке выругала меня за то, что я намочил ноги и сижу на жарком солнце. Она предупредила, что болезнь может вернуться, и тогда вряд ли русский капитан сможет ее одолеть. Смотри, говорила она мне, у тебя с трудом хватило сил только на первую болезнь, и то от тебя остались одни кости и желтая кожа.
Я послушно вытянул ноги из воды и спросил, как она узнала, что я здесь. Она улыбнулась и ответила: "А где же ты еще можешь быть?"
Затем она возбужденно начала рассказывать о новостях, сообщенных ей ее подругой из клуба "Пасифик айлендс клаб". Я понял, что "Формоза", по всей видимости, угнана на остров Манагаха. Лиань предложила сообщить об этом в местное отделение полиции. Но я всегда придерживался мнения, что не в каждом случае в России надо обращаться в милицию, а за границей - в полицию. Тем более сейчас, когда у меня нет визы для жизни на этих островах, когда мой советский паспорт давно уже просрочен, а яхта "Формоза" не застрахована и на нее нет документов.
Лиань предложила мне вернуться в ее дом. Я ответил, что посижу здесь еще немного. Она ушла в свой госпиталь, а я продолжал сидеть и смотреть на залитую солнцем бухту.
Яхт-клуб был пуст. Все попрятались от обеденного зноя. Только один загорелый парень метался по бухте на катере с подвесным мотором, таская за собой на водных лыжах старика лет шестидесяти с тонкими ногами, обрюзгшим лицом и обвисшим животом. Уроки водного слалома не шли впрок, раз за разом старик падал в воду. Но мне все это было безразлично. Без "Формозы" весь мир для меня опустел. В голову приходили разные мысли о том, что надо что-то делать. В моей жизни чего только не случалось, и каждый раз я выкарабкивался из различных передряг. Но в такую ситуацию я попал впервые.
Мои мысли прервались лихо подкатившим к причалу, на котором я сидел, катером с загорелым парнем. Он заглушил моторы. Стало тихо-тихо. Старик снял водные лыжи, поблагодарил его. Видимо, парень был инструктором по водным видам спорта. А может быть и нет. Но Бог с ним! На катере меня привлекли мощные двигатели "Джонсон" и я подумал, что для такого легкого суденышка они слишком сильные. Катер наверняка может развивать скорость узлов 15. И тут я вспомнил, как Лиань говорила, что остров, на который, по всей вероятности, угнали "Формозу", находится милях в 50-60 отсюда. В голове моей сразу возник план, что под такими двигателями можно часа за четыре туда добраться. Когда я подумал об угоне этого скоростного катера, в мыслях моих блеснул луч света. Я вспомнил, что в узком, продолговатом коридоре яхт-клуба висит навигационная карта всей гряды Марианских островов. Посидев еще несколько минут, я поднялся и пошел в здание клуба, чтобы проверить, где находится остров Манагаха.
Под стеклом на карте, обрамленной темной рамкой, я без труда нашел нужный мне остров. По карте было понятно, что со всех сторон он оброс коралловыми рифами, и только с северо-запада было что-то похожее на бухточку. Но карта была большого масштаба и на ней не было подробных указаний. Мне пришло в голову, что ее надо бы срисовать на всякий случай. Но у меня не было ни карандаша, ни бумаги.
В коридоре яхт-клуба слонялась от безделья девушка-брюнетка лет двадцати, завитая "под барашка". Я подошел к ней и вежливо спросил, не найдется ли у нее ручка и листок бумаги. Она холодно посмотрела на меня, но все же начала рыться в соломенной сумочке, висевшей у нее на правом плече. Я рассмотрел, что на плечах и шее у нее хороший загар.
Она достала шариковую ручку, оторвала от небольшого блокнотика листок и протянула мне. Затем тусклыми, но красивыми глазами приценилась ко мне. По всей вероятности, по моей внешности она сразу поняла, что я плохой клиент и мой кошелек пуст. Я не успел поблагодарить за ручку и бумагу, как она развернулась на каблуках и, умело покачивая бедрами, пошла в другой конец коридора.
Я быстро вернулся к карте, набросал нужный мне остров. После чего еще раз сверил свою нарисованную от руки карту с оригиналом. Вроде бы получилось неплохо, ничего не упустил. Вернул ручку девушке, поблагодарил ее. Она поглядела на меня с равнодушным и профессиональным неодобрением.
Я вышел из яхт-клуба, направился к причалу, бросил быстрый взгляд на катер с сорокасильными двигателями. Увидел, что катер не закрывается, а двигатели заводятся дерганием шнура. После осмотра я пришел к выводу, что горючего на нем не хватит для выполнения задуманного мной плана. Еще немного поболтался по причалу, осмотрел все закоулки яхт-клуба, продумал различные варианты, как лучше увести катер, чтобы не заметил охранник. Днем стояла страшная жара, все ходили в купальниках и плавках, в том числе и охрана. Оружия с собой охранники не носили.
После этого я пешком, чтобы не тратиться на такси и сэкономить пару долларов, которых у меня было слишком мало, пошел в город. За двадцать минут добрался до него быстрым шагом и направился на автозаправку. Здесь на любой из них можно было приобрести все необходимое как для машины, так и для себя. Выгреб все доллары из кармана, купил четыре пластиковые канистры емкостью 20 литров, каждая по 5 долларов за штуку. Залил в них бензин по 90 центов за литр. На обратную дорогу до яхт-клуба пришлось брать такси, я вряд ли бы смог перетаскать на себе до причала канистры с топливом.
Таксист-филиппинец оказался разговорчивым. Начал рассказывать, что сегодня ему попалась девушка, которая не захотела платить за проезд, а предложила себя вместно платы. Я подумал, не та ли, завитая "под барашка", что слонялась по яхт-клубу. Но пока думал об этом, машина уже тормозила у его ворот. Я заплатил за такси 3 доллара, по одной канистре перетащил на причал и поставил у самого катера так, чтобы можно было за несколько секунд опустить их на дно лодки.
Метрах в тридцати от причала стоял стеклянный домик дежурного по яхт-клубу. Из него видна вся бухта и причалы, в том числе и катер, который я намеревался угнать.
После того, как я выполнил первую часть моего плана, запасся бензином, пошел в бар выпить холодного пива и спокойно обдумать дальнейшие действия. В тиши безлюдного бара в голове быстро созрел план. И я тут же принялся за его осуществление.
Пошел на проходную, там спохватился, что якобы забыл кому-то позвонить. А телефона-автомата поблизости не было. Я открыл дверь комнаты охранника, вежливо попросил у него разрешения сделать один короткий звонок. Охранник средних лет с жидкой растительностью на голове и отяжелевшей челюстью сидел на вращающемся кресле за пластиковым столиком. На вид он был не злым и не добрым, как все вахтеры, скучающие без дела и ожидающие конца вахта. Он кивнул мне головой, мол, звони. Но тут же голосом кастрированного петуха предупредил, чтобы телефон я занимал недолго. Я набирал первые попавшиеся семь цифр, а сам старался запомнить номер, наклееный на телефонном аппарате. Потом сделал вид, что там, куда я звонил, никого нет. Поблагодарил дежурного, вышел из его домика и направился в город. Пройдя метров триста, возле автобусной остановки увидел телефон-автомат в виде розового цветка. Бросил в прорезь пять центов, набрал домашний номер Лиань. Она обрадовалась моему голосу и спросила, как идут мои дела. Я сказал, что попробую сам отыскать "Формозу", в ответ услышал тяжелый вздох. Она сказала: "Ты не даешь себе отчет в том, что у бандитов есть оружие. Может быть все-таки лучше заявить в полицию? Она поможет". - И тут же разочарованно добавила: "Вряд ли?"
Я продиктовал ей номер дежурного яхт-клуба, попросил ее минут через пятнадцать позвонить ему, придумать что-нибудь, чтобы выманить его в бар, стоящий в дальнем углу за зданием яхт-клуба. Если дежурный пойдет в бар, то он минут десять потратит на расспросы, кто и зачем его звал. А я тем временем отойду на лодке от причала и скроюсь за высоким молом. На все это мне потребуется минуты три.
Лиань засмеялась, а потом с тоской в голосе сказала: "Я, наверное, тебя больше не увижу". Я ответил, что если найду яхту, то мы вряд ли когда-либо сможем встретиться.
- Ты найдешь свою "Формозу". - В голосе Лиань была какая-то уверенность.
Я повесил трубку и пошел в яхт-клуб. Но не стал проходить через проходную, а перелез через забор, прикрытый развеситыми ветками тропического дерева. Пройдя вдоль забора, спрятался за длинным зданием эллинга для хранения малых яхт. Стал ждать. Вокруг никого не было, стояла мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая жужжанием насекомых. Бетонная стена, раскаленная солнцем, отдавала жаром.
Эти пятнадцать минут тянулись для меня вечностью. Я слышал только стук своего сердца, понимая, что это последние минуты перед тем, как я решусь на отчаянные действия. Тогда только вперед, или мне придется отвечать в полиции за попытку угона катера.
Мои сомнения прервал дежурный. Он вышел из будки, тщательно прикрыл за собой дверь и направился в бар. "Ну, Лиань, ну молодец", - только и промелькнуло у меня в голове. Женщина смогла убедить охранника покинуть свой пост.
Как только дежурный скрылся за дверью бара, я быстро и уверенно вышел из-за эллинга, прошел к причалу, побросал канистры в катер, отдал швартовые. Проверил, открыт ли кран подачи топлива. Затем дернул за шнур, и хорошо отлаженный мотор тут же тихо заработал. Чтобы не терять времени, я не стал запускать второй двигатель. Включил скорость, прибавил газ и отошел от причала.
На некоторых яхтах, стоящих возле него, сидели люди. Но они не обратили внимания, что на их глазах угоняют катер.
Зайдя за мол, я запустил второй мотор, оба поставил на полный режим работы. Двигатели взревели, и катер понес меня по морю на встречу с пиратами, угнавшими "Формозу". Всю дорогу я думал, какими окажутся эти бандиты, сколько их, не будет ли у меня с ними неприятностей.
Начало темнеть, когда я подошел к острову Манагаха. Сверился по своей нарисованной карте, зашел с севера и причалил к берегу. Катер с заглушенными двигателями уткнулся в чистый коралловый песок. Я привязал лодку к прибрежному кусту, распустившему длинные ветки, присмотрелся к обстановке. Мыс, за которым должна открыться бухточка, находился метрах в двухстах. Я пошел к нему и уперся в несколько домиков, покрытых пальмовыми листьями.
Мое сердце забилось чаще, когда я увидел "Формозу", тоскливо покачивающуюся на блестящей воде коралловой бухты. "До чего же прекрасное место, - подумал я, - настоящий рай. Но этот райский уголок не для меня, и на моей яхте находятся не райские птички, а бандюги".
Я видел "Формозу" собственными глазами, теперь оставалось ее забрать. Свою же яхту я должен был воровать. Нелепица какая-то!
Я залез в расщелину между камнями и начал наблюдать за бухтой и "Формозой". Прошло немного времени. Из каюты яхты на палубу по очереди поднялись пять человек. Они что-то обсуждали, стоя на корме. Через несколько минут трое спустились в резиновую лодку у борта "Формозы", завели подвесной мотор и направились к противоположному от меня берегу бухты. Там едва виднелись домики с огнями света. Двое остались на палубе яхты, оживленно поговорили друг с другом и затем спустились в каюту.
Осторожно продвигаясь между кустами, я вернулся к катеру, забрался в него и лег, чтобы немного расслабиться и подождать глубокой ночи. В голову лезли всякие мысли. Я начал рассуждать сам с собой на тему о том, что, может быть, я круглый дурак - решил в одиночку вернуть "Формозу". Может быть, мне надо было взять с собой полицейского или хотя бы Лиань. Но тут же я успокоил себя, что у меня всегда получается лучше, когда я один. Я привык все делать в одиночку.
Время шло. У меня не было часов при себе и я не знал, который час. По положению луны было примерно заполночь. Раздевшись до плавок, вошел в воду и машинально съежился, хотя вода была теплая. Вдали стояла "Формоза", в ее иллюминаторе горел одинокий огонек.
Раньше я любил купаться и часто совершал дальние заплывы. Но сейчас что-то не очень хотелось плавать. Голову все время сверлила мысль о морских ядовитых змеях, укус которых смертелен. А их в этом районе океана очень много, особенно у коралловых рифов. Но ничего не остается делать. Я присел и бесшумно поплыл. Метров через десять перевернулся на спину, посмотрел на звездное небо. Обращаясь к самой яркой звезде во Вселенной, попросил ее о помощи. Удалялся все дальше от берега, и постепенно в ушах смолкало жужжание насекомых и стрекот цикад, населяющих этот тихий остров.
Я плыл к своей яхте и усилием воли заставлял себя не думать о морских змеях. При каждом всплеске воды сердце мое замирало и готово было остановиться. Но вот и "Формоза". Я уцепился за кормовую площадку, устроенную на транце почти над самой водой. Вовсю светила луна. Я молил Бога, чтобы ее прикрыло тучами. Но их, как назло, не было, они все отошли к горизонту. Подождал минут пять, затем решил подняться на яхту. Я тоже стал пиратом, и мне надо было взять ее на абордаж.
Стараясь не шуметь, осторожно поднялся на площадку, залез по трапу на палубу и тут же присел за рулевой тумбой. Перевел дыхание, прислушался. Тишина. Из открытой входной двери шел тусклый свет. Я подумал, что аккумуляторы садятся и будет тяжело запустить дизель. В самой штурманской рубке не было света. Значит, пираты сидели внизу, в салоне. Это облегчало дело. Подождав еще немного, я прошел через кормовую палубу и спрятался за дверью штурманской рубки. Тут же на бизань-мачте из матерчатого кармана достал металлическую ручку от шкотовой лебедки. В правой руке зажал ее, а левой постучал в дверь не очень сильно, но уверенно. Прикинул, что через двери может выйти только один человек. Как с ним поступить, я уже знал. А вот что делать с другим - непонятно. Но как говорил Наполеон, "Надо сначала ввязаться в драку, а там будет видно".
После стука в дверь долго ждать не пришлось. Я услышал приближающиеся шаги. Один из пиратов молча высунул голову в проем двери, чтобы посмотреть на того, кто стучит. И этим самым будто нарочно подставил свою длинную шею. Я приподнялся, вполсилы двинул его по загривку в то место, где кончается четвертый позвонок. Он молча согнул колени и тихонько опустился на палубу, аккуратно загородив проход.
- Получилось очень неплохо, - подумал я. - К тому же упал он удачно, без особого шума.
Последовало долгое молчание. Значит, второй не слышал, или его нет в салоне. Я осторожно перешагнул через пришибленного пирата. На цыпочках прошел через штурманскую рубку, встал на ступеньку трапа, ведущего в салон. И увидел батарею пивных банок на столе. Про себя возмутился, что "Формозу" превратили в пивное заведение. И по трем ступенькам трапа спустился вниз. В салоне стоял спертый воздух, насыщенный запахом пива и дымом сигарет. Я прислушался, но яхта была словно мертвой. В ней стояла абсолютная тишина.
Осторожно стал пробираться через камбуз в свою кормовую каюту. В темноте правая рука наткнулась на увесистую разделочную доску из дуба. Я захватил ее с собой, ручку от лебедки положил без стука на кухонный стол.
Дверь в каюту была открыта. Не переступая порога, я увидел лежащего на моей широкой кровати человека. Через палубный люк его освещал лунный свет. Пират спал спокойно, не терзаемый ни сожалением, ни укором совести.
- Отлично, что у тебя такой крепкий сон, - подумал я. Подошел ближе к нему, наклонился и подергал за рукав короткой спортивной рубашки. - Ну, дружок, поднимайся.
Парень открыл глаза и приподнялся на локтях. Испуганно, ничего не соображая, уставился на меня. Но прежде чем он сориентировался, я наотмаш, от души плашмя врезал ему разделочной доской в морду. Ему это, по всей видимости, не понравилось. Он так и лег на свое нагретое место досматривать прерванный сон.
Я вышел на палубу, взял из рундука четырехмиллиметровую веревку, которой вытаскивал на палубу огромных акул, а у берегов Коста-Рики марлина длиной в три метра. Она была хорошо вытянутая. Я скрутил ею по рукам и ногам первого пришибленного у двери пирата. Таким же образом заломил руки за спину и другому, лежащему на моей кровати. Обмотал его, как паук опутывает паутиной муху. Затем дотащил его до салона. Он был не очень тяжелый, но болезнь отняла у меня все силы. От такой работы пересохло в горле. Пришлось сесть передохнуть и заодно выпить баночку холодного пива. Его на яхте было достаточно, благодаря заботам пришибленных пиратов. Мои руки слегка дрожали, когда я держал пивную банку.
После этого вытащил связанных пиратов на кормовую палубу. Я был доволен своей работой и даже начал себе под нос мурлыкать песню. Но тут же подумал, что рано радоваться. Я сделал пока только полдела. Надо еще вывести "Формозу" из бухты и до рассвета удрать подальше. Но что же делать с моими "дружками"? Они сидели, понуро опустив головы на грудь. И были такие безобидные, что мне их стало жалко. В душе я негодовал, что из-за этих подлецов я лишусь места в раю. В Святом писании сказано: "Возлюби ближнего, как самого себя". А что я наделал? Ближнего-то доской по морде, нехорошо как-то получилось. У него глаза полностью заплыли, губы распухли, из носа текла густая кровь. Лицо было сине-красное, как небо на закате дня. А первый, принявший удар металлической ручки от лебедки, крутил головой из стороны в сторону, как будто ему муха залетела в ухо.
- У тебя болит голова? - спросил я его по-русски. Он что-то промычал в ответ. - Ничего, для такой головы, как твоя, это нормально. Я бы тебе и твоему дружку посоветовал заняться выращиванием бананов, тем более, что они у вас на острове очень хорошо растут.
Пират снова пробормотал что-то непонятное, второй скривился от боли. Тут я решил, что бесполезно их уговаривать и наставлять на путь истинный. Все, чем я им мог помочь - влил им в рот по глотку крепкого виски. После этого связал их еще крепче. Принес из каюты полотенце, разрезал вдоль на две равные длинные полосы и завязал им рты, чтобы не вздумали кричать. Один попытался сопротивляться. Пришлось врезать ему кулаком по больному носу. Он повалился на леерную стойку и больше не стал возражать.
Я аккуратно спустил послушных пиратов на их резиновую лодку, усадил поудобнее спинами друг к другу, подтащил и привязал лодку к бую, на котором стояла "Формоза". Небо на востоке начало сереть. Я все уже сделал, можно было уходить. Запустил двигатель, минуты три прогревал его. Затем отдал конец от буя, и "Формоза" медленно направилась к выходу из бухты.
Я был на седьмом небе от счастья: то гладил рукой штурвал, то нежно дергал ванты, то прижимался щекой к мачте, словно к любимой женщине после долгой разлуки.
Как только яхта прошла мыс и очутилась в открытом Филиппинском море, я с улыбкой посмотрел вперед на тот мир, который хотели у меня украсть.
ИНДИЙСКИЙ ОКЕАН
30 июня 1993 года. Остров Диего-Гарсия.
Мы уже три дня стоим на этом острове в красивой лагуне. Американские солдаты, у них здесь военная база, ремонтируют топливный танк на "Формозе". Я лежу и читаю притчи Соломона из Библии.
Царь Соломон совершенно правильно думал, молясь так: "Нищеты и богатства не давай мне, питай меня насущным хлебом, дабы, пресытившись, я не отрекся от Тебя и не сказал: "Кто Господь?", и, чтобы обеднев, не стал красть и употреблять имя Бога моего всуе".
Так коротко, но поучительно выразил свое отношение к счастью царь Соломон. А вот апостол Павел говорит о счастье еще более определенно: "Великое приобретение - быть благочестивым и довольным".
Истинное счастье не зависит от величины богатства. По-моему, оно зависит от другого: от того, насколько наше желание превосходит наши нужды. Христос дал нам совет, как следует поступать, чтобы уберечься от лишних печалей: "Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут". Он знал, что людям присуща страсть к накопительству. Существует анонимное определение счастья: "Чуть-чуть больше того, что у меня есть". Лишь только мы приобретаем одно, как нам уже хочется другого. В конце концов мы покидаем этот мир неудовлетворенными, не успев приобрести всего. Это неправильно.
Есть у меня друг в Сиднее, Исаак. Однажды я его спросил: "Исаак, как ты молишься и что просишь у Авраама." Он ответил: "У меня всего одна молитва, и я уже несколько лет каждый раз, когда бываю в синагоге, повторяю: "Господи, дай мне силы поработать хорошо". Вот и вся молитва. Если я буду работать, то смогу заработать те деньги, которые обеспечат мое существование, а значит, я буду счастлив." После этого я Исаака еще больше стал уважать.
Есть такая арабская сказка о несчастном царе. Царь, пытаясь найти причину своей неудовлетворенности жизнью, стал расспрашивать астрологов, и те сказали, что он может решить проблему, если найдет по-настоящему счастливого человека, возьмет у него халат и наденет на себя. Царь немедленно отправился в путь. Сначала он постучался в дверь, где жил богач, ибо естественно было искать счастливца среди богачей. Но здесь у него ничего не вышло. Тогда он обратился к человеку, наделенному знаниями и мудростью. Тут ему снова не повезло. Потеряв всякую надежду, он, наконец, наткнулся на бедняка. Тот за работой распевал песню и на расспросы ответил, что вполне счастлив. "Продай мне свой халат! - воскликнул царь. - Я дам тебе за него мешок золота!" Бедняк рассмеялся: "Я бы охотно подарил его тебе. Только ведь у меня нет никакого халата".
Это всего лишь сказка. Но она хорошо дает понять, что богатство не равнозначно счастью. Это не значит, что мы все должны быть бедными, но и не должны стремиться к накоплению вещей, бесполезных в нашей жизни и только отягощающих ее.
Я где-то читал, как один философ прогуливался по саду и увидел дерево, ветви которого были усыпаны таким количеством тяжелых плодов, что опустились до самой земли. Некоторые из них не выдержали тяжести и надломились. Бедное дерево! И он подумал: "Вот человек, надломившийся от непосильной тяжести свалившегося на него жизненного успеха".
Философ продолжил прогулку и увидел пастуха. В ногах у него лежала мертвая овца. Волк напал на нее и успел загрызть. Другие овцы бросились к щели в ограде, сумели протиснуться и спастись. А эта несчастная овца была слишком жирная, протиснуться не смогла и досталась волку. И философ подумал: "Вот еще одна жизнь загублена в результате сверхизобилия".
Философ пошел дальше и встретил человека, ковыляющего на двух протезах. В руках он держал костыли. "Скажи, добрый человек, как ты потерял ноги?" - спросил философ. - "Слушай, если спросил. В молодости я был солдатом. Мы с товарищами напали на врага и обратили его в бегство. После этого мы набросились на добычу. Мои товарищи похватали то, что попалось под руку, и поспешили обратно. А мне хотелось унести с собой побольше. Тем временем враг вернулся на свои позиции. Мои друзья успели отступить, а я был так нагружен вещами, что не мог бежать быстро, и был ранен в ноги. Жизнь я сохранил, но остался калекой".
Философ подумал: "Как дерево надломилось под непомерной тяжестью плодов, как овца погибла от излишнего жира, так и с этим человеком. Он стал калекой в результате своей страсти быть обладателем чрезмерно большого количества вещей".
21 июля 1993 года.
Читаю книгу Бардо Тходрола "Книга об умершем". Эта священная книга читается над умершими, рассказывает о промежуточном состоянии человека между смертью и жизнью и моментом, когда дух покидает телесные формы и обретает новые. Вот одно из изречений из книги: "Ты безрассуден, если в расцвете сил не чувствуешь приближения смерти. С нею все, что ты делаешь и считаешь важным, в одно мгновение превращается в ничто".
Прочитав эти строки, я отложил книгу и лежу, смотрю через прозрачный люк в палубе на небо. Здесь Южный крест доминирует над всеми созвездиями, которые мы видим над головой. Он также доминирует и над нашей жизнью.
Хлопают паруса, ветра нет, стоит штиль. Мы ждем, когда подует ветер, как отшельники в Гималайских пещерах ждут озарения свыше.
Я все подыскиваю название для очередной книги. Сейчас пришло в голову такое: "И увидел я новое небо и новую землю".
"И после сего видел я четырех ангелов, стоящих на четырех углах земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево".
АДЕНСКИЙ ЗАЛИВ
27 июля 1993 года.
4.00. Я вышел на вахту.
- Тони поймал на спининг дораду, - сообщил мне Женя.
- Большую? - поинтересовался я.
- Да нет, маленькая рыбешка попалась, - сказал Тони.
- Нет, вы только поглядите! - воскликнул я, хватая свою куртку и выбегая на палубу. - Какой вид!
Утреннее солнце осветило пологие горы Сомали, над водной дымкой возвышались могучие красные обрывистые скалы. У меня захватило дух; мои товарищи, опережая друг друга, тоже выскочили из штурманской рубки, словно филистимляне, спасающиеся от ярости Самсона.
- Где видеокамера, Федор?! - крикнул Женя, глядя на берега Африки.
- Ух ты, фантастика, - послышался восторженный голос Тони. Немного позже снизу из каюты появилось заспанное злое лицо Бена.
- Пожрать приготовили? - строго спросил Бен.
- Все о'кей, май френд, - заверил я его, - там, на камбузе, чай еще не остыл, и рыбные консервы в столе. А сейчас бросим жребий, кому готовить ланч.
СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС
26 апреля 1989 года.
Прошли с утра одну ходку (1 час). Сейчас 9 часов 30 минут. Вторую ходку решили идти 1.10. Я шел и подсчитывал, сколько раз осталось мне отдежурить на кухне. 27 апреля, 30, 3 мая. Три раза, а там полюс. Мы планируем подойти к нему 4 мая. Не знаю, сможем взять его или нет, но у нас продуктов только до 4 мая. Да и силы свои уже настроили на это число.
Солнце светит сквозь тучи. Все покрыто каким-то синим туманом.
Я пишу эти строки, а у самого закрываются глаза, так хочется спать, все в глазах двоится. Надо как-нибудь дотянуть до обеда, а там, пока будет готовиться пища, посплю минут 10-15.
Прошли три ходки, все растянулись друг от друга. Погода плохая, все затянуло белой мглой. Дорога пока ровная, изредка встречаются торосы, покрытые старым снегом. Их легко преодолевать. Сейчас пойдем четвертую ходку, после нее - обед.
Солнце просвечивает сквозь тучи, болят глаза от белой мглы. Разговор идет только о продуктах, все хотят есть.
Прошел обед. Мы лежим в палатке и рассуждаем, кто лучше видит Арктику, мы или полярники, работающие на полярных станциях.
Прошли один час после обеда, остановились. Вокруг торосы. Я шел первый, в очках. Они запотевают, поэтому плохо выбирать дорогу. Без очков от белого снега болят глаза, а снежинки, подсвеченные солнцем, блестят, как огни сварки.
На "перекусе" съел кусочек сухаря и кусочек сахара. Вторую ходку буду идти без очков. В обед минут 15 полежал в палатке. Пытался уснуть, но холод не дал. Лежал в каком-то забытьи. После того, как посидишь и отдохнешь, тяжело начинать работать. Ноги не хотят двигать лыжами.
Тишина в Арктике, ветер слабый, юго-западный, падает мелкий снег. До полюса нам осталось 180 километров. Сегодня наши координаты 88 градусов 26 минут северной широты. Идет битва в прямом смысле этого слова за каждую ходку. Все мы очень слабы. Идем, кто как может, даже на отдых не все вместе собираемся. Сейчас мы остановились на десятиминутный отдых. К нам с Володей Чуковым подошли Вася Жуковский и Андрей Подрядчиков и сказали, что Саша Рыбаков плохо идет, часто садится отдыхать, а Сережа Печенегов так отстал, что его не видать за торосами.
Вечер. Прошли три ходки после обеда и остановились, будем ставить палатку. Дальше идти невозможно из-за Саши Рыбакова. Он потерял сознание.
Мы все возбуждены, только и говорим о продуктах и километрах до Северного полюса. Температура -25 градусов.
Я думаю о картине, которую хочу написать по возвращении из этой экспедиции.
Недалеко от нашей палатки следы песца. Вечернее солнце красиво осветило Арктику. Стоит тишина, ничто не нарушает ее молчания.
В палатке Андрей Подрядчиков готовит ужин. Чуков связывается по рации с базой острова Средний. Но у него пока ничего не получается. Я сижу и пишу, хотя немного мерзнут руки.
Ужин закончился, поели творога и картошки. Вкусно, но мало.
"Но одну тайну земля стыдливо скрывала от человеческого взора вплоть до нашего столетия - два крошечных местечка своего истерзанного, изувеченного тела уберегла она от алчности собственных созданий. Северный и Южный полюсы, две почти несуществующие, почти невещественные точки, два конца оси, вокруг которых она вращается тысячелетиями, она сохранила нетронутыми, незапятнанными. Ледяными громадами прикрыла она эту последнюю тайну, вечную Зиму поставила на страже ее в защиту от людской жадности. Мороз и вихри властно заграждают вход, ужас и смертельная опасность отгоняют смельчаков. Лишь солнцу дано окидывать беглым взором эту твердыню, человеку же - не дозволено. Десятки лет одна экспедиция сменяет другую. Ни единая не достигает цели. Где-то, лишь в недавно открытом ледяном хрустальном гробу, тридцать три года покоится тело шведского инженера Андре, храбрейшего из храбрых, того, кто хотел на воздушном шаре подняться над полюсом и не вернулся. Все попытки разбиваются о сверкающие ледяные стены.
Тысячелетия, вплоть до наших дней, земля здесь скрывает свой лик, в последний раз победоносно отражая яростный натиск смертных.
В девственной чистоте хранит она свою тайну от любопытного мира".
Так писал в своей книге "Звездные часы человечества" Стефан Цвейг.
В 1897 году была предпринята со Шпицбергена экспедиция к полюсу, принадлежащая к числу самых смелых и своебразных путешествий в арктической области. Обер-инженер шведского бюро привилегий С.А. Андре, накопивший большой опыт своими научными полетами на шаре и как деятель шведской полярной станции международной сети, представил проект, по которому был построен воздушный шар "Орел" вместимостью 5100 кубических метров газа и с грузоподъемной силой в 3000 килограммов. Шар должен был поднять Андре, двух его спутников, необходимые инструменты, лодки, сани и припасы на четыре месяца. При хорошем ветре он мог перелететь через полярный бассейн, как предполагалось, в шесть дней. Однако предвиделась возможность полетать в течение 30 дней. При помощи трех приспособлений, волочившихся по земле, Андре рассчитывал сделать шар управляемым и держать его приблизительно на высоте 250 метров. Верхняя часть оболочки шара была покрыта непромокаемой материей, которая должна была замедлять быстрое изменение температуры газа, меняющейся в зависимости от нагревания шара солнцем, и защищать верхнюю часть сетки от атмосферных влияний. Труднее всего было в этом опасном, хотя и хорошо продуманном плане, добиться правильной ориентировки во время полета.
Чтобы быть возможно ближе к цели, шар был наполнен водородом в восьмиэтажном деревянном помещении на северо-западной оконечности Шпицбергена.
11 июля 1897 года Андре и его спутники - Стринберг и Френкель - поднялись на шаре... и пропали без вести.
К сожалению, взятые экспедицией почтовые голуби оказались в суровом арктическом климате настолько малопригодными, что на Шпицберген вернулся только один из них, выпущенный Андре через два дня после подъема аэростата. Голубь был убит на пятый день после старта.
В записке говорилось: "13 июля, 12 часов пополудни, 82 градуса 2 минуты северной широты, 15 градусов 5 минут восточной долготы. Хорошо идем на восток. 10 градусов на юг. Все благополучно. Это мой третий почтовый голубь. Андре".
Затем прошло полтора года без всяких вестей, пока в мае 1899 года к северному берегу Исландии не прибило один из взятых Андре буев-поплавков. В нем нашли общий эскиз пройденного пути и следующее сообщение: "Поплавок N 7. Брошен из шара Андре 11 июля 1897 года (следовательно, в день подъема) в 10 часов 55 минут вечера по гринвичскому среднему времени под 82-ым градусом северной широты и 25-ым градусом западной долготы. Мы летим на высоте 600 метров. Все благополучно. Андре, Стринберг, Френкель".
Прошел еще год. 31 августа 1900 года было найдено у Скерве в Северной Норвегии следующее, третье известие: "Буй N 4, выброшенный первым 11 июля (следовательно, опять в день подъема) в 10 часов пополудни по гринвичскому времени. Наш полет идет пока хорошо. Мы находимся приблизительно на высоте 250 метров. Направление вначале Север 10 градусов Востока. Компас без отклонения, потом Север 45 градусов Востока, компас без отклонения. В 4 часа 55 минут пополудни выпущены были четыре почтовых голубя, полетевших на запад. Мы находимся теперь над очень неровным льдом. Погода прекрасная, настроение отличное. Андре, Стриндберг, Френкель."
Так как найденный раньше буй выброшен был через 55 минут после буя N 4, то из последнего ничего нового нельзя было узнать.
Было найдено еще три буя, в том числе так называемый полярный буй, который должен был быть выброшен при достижении полюса. Но они оказались пустыми, без замков, так что нельзя установить, были ли в них записки или же они были выброшены как балласт, чтобы облегчить все более опускавшийся шар.
Из скудного содержания полученных известий узнаем следующее. В момент подъема Андре выпустил первого почтового голубя, за которым в 4 часа 55 минут пополудни был выпущен второй. В 10 часов вечера, в день подъема, был брошен буй N 4, через 55 минут - буй N 7. Шар находился тогда только на 2,5 градуса северней места подъема на Шпицбергене. Через два дня, в полдень 13 июля, отослана была третья голубинная почта, по которой мы узнаем, что шар все еще носится под 82-ым градусом. Все остальное остается неизвестным. Предполагают, что шар скоро попал в полосу бури с востока, наблюдавшейся промышленниками на Шпицбергене, и был отнесен к северо-восточному берегу Гренландии. Затем в центре этого циклона он попал в затишье, после чего новый циклон понес его на северо-восток, может быть, до Земли Франца-Иосифа, где капитан Чемп, управлявший судном экспедиции Фиала, нашел у мыса Флора металлический цилиндр, составлявший, как выяснилось, часть ящика с фотографическими приборами экспедиции Андре. Так как цилиндр был найден на возвышенности довольно далеко от берега, то возникает предположение, что шар полетел восточней, чем до сих пор думали, и опустился, возможно, на землю Франца-Иосифа.
Пятидневный холодный и влажный ветер, отклонивший воздухоплавателей так далеко от их пути, оставил вместе с тем на оболочке шара до того тяжелую массу льда и снега, что оказались тщетными усилия пассажиров "Орла" выбросить все, чтобы облегчить тяжелевший и все ниже опускавшийся шар. Вероятно также, что шар, обмерзая, покрываясь снегом и теряя с каждым днем газ, не мог держаться в воздухе в течение месяца, а продержался самое большее неделю. Так что крушение должно было произойти приблизительно между 17 и 20 июля 1897 года. Место гибели определить едва ли удастся, и только случай может открыть нам некоторые следы экспедиции.
Эскимосы, впрочем, рассказывали, что весной 1899 года у форта Черчиля было убито два белых человека, а двое других убежали, оставив большую круглую вещь, наполненную табаком, провиантом и прочими вещами. В Сибири тунгусы тоже будто бы видели обтянутый материей предмет и недалеко от него три человеческих трупа и много инструментов.
Наконец, уверяли, что на Шпицбергене слышны были крики о помощи. Но все эти известия оказались ложными, и вспомогательные экспедиции, посланные на Шпицберген, к Земле Франца-Иосифа, в Восточную Гренландию, к проливу Смита и к северному берегу Сибири, не могли найти никаких следов погибших.
ИНДИЙСКИЙ ОКЕАН
19 июля 1993 года.
За прошедшие сутки прошли 132 мили.
...........................................
"В третий месяц по исходе сынов Израиля из земли Египетской, в самый день новолуния пришли они в пустыню Синайскую. И расположились там станом в пустыне; и расположился там Израиль станом против горы.
Моисей взошел к Богу на гору, и воззвал к нему Господь с горы, говоря: "А вы будете у меня царством священников и народом святым. Вот слова, которые ты скажешь сынам израилевым." И сказал Господь Моисею: "Вот я приду к тебе в густом облаке, дабы слышал народ, как я буду говорить с тобою, и поверил тебе навсегда". И Моисей объявил слова народа Господу. И сказал Господь Моисею: "Пойди к народу и освяти его сегодня и завтра, пусть вымоют одежды свои, чтобы быть готовыми к третьему дню; ибо в третий день сойдет Господь пред глазами всего народа на гору Синай".
Я читаю Библию (Исход), находясь в бухте Тор на Синайском полуострове. С палубы яхты "Формоза" видно гору Синай, ее высота 2285 метров. В эту египетскую бухту Тор мы зашли отстояться, переждать шторм. Вчера, 1 сентября 1993 года, встречный ветер нас вымотал, мы устали все время идти галсами, лавировать против ветра. А он дует с севера без остановки со скоростью 30-35 узлов.
Здесь, в бухте Тор, якорная стоянка очень плохая. Бухта продувается ветром, несущим песок из Синайской пустыни. Гавань очень маленькая, в ней много коралловых рифов. Я боюсь, что якорный канат перетрется об острые кораллы, и тогда "Формозу" выбросит на берег. А он весь усеян скалами.
Гора Синай то покажется из-за пыли, то снова скроется.
"И вывел Моисей народ из стана в сретение Богу, и стали они у подошвы горы. Гора же Синай вся дымилась от того, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как из печи, и вся гора сильно колебалась. И сошел Господь на гору Синай, на вершину горы, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей".
На берегу бухты стоит одинокая старая мечеть. Если смотреть на берег, то кажется, что там никто не живет, все словно мертвое. Но с восходом солнца мы сегодня слышали, как с башни мечети несется молитва. Значит, здесь кто-то живет. При входе в бухту лежит на рифах старый пароход. Я прочитал в лоции Красного моря, что его выбросило туда еще в 1956 году.
"И сказал Господь Моисею: взойди ко мне на гору и будь там; и дам тебе скрижали каменные, и закон, и заповеди, которые я написал для научения их". И встал Моисей с Исусом, служителем своим, и пошел Моисей на гору Божью. И взошел Моисей на гору, и покрыло облако гору. И слава Господня осенила гору Синай, и покрывало ее облако шесть дней, а в седьмой день воззвал Господь к Моисею из среди облака.
Вид же славы Господней на вершине горы был пред глазами сынов израилевых как огонь поедающий. Моисей вступил в середину облака и взошел на гору, и был Моисей на горе сорок дней и сорок ночей".
"В экспедиции или в путешествии весь остальной мир с его политикой силы, угрозами войны и санкций, а также сугубо личные проблемы - деньги, работа, семейные обязанности - словно растворяются в микрокосмосе приключения. Все становится черным или белым, лишь с небольшой примесью серой краски."
(Крис Бонингтон)
СУЭЦКИЙ ЗАЛИВ
2 сентября 1993 года.
Ветер не стихает, достигает 28-34 узлов. Стоять на якоре в бухте Тор очень опасно. Мы по очереди несем вахту. Но понимаю, что если, не дай Бог, сорвет с якоря "Формозу", то нам крайне трудно будет успеть запустить двигатель и удержать ее на месте. Вокруг рифы и скалы, до них не больше 20-30 метров. А ветер с Синайской пустыни ничто не задерживает.
Я не думал, что в узком Суэцком заливе бывают такие ветра. Небо чистое-чистое, светит полный диск луны. Ни одной тучки, ни одного облачка. Вчера, 2 сентября, сделал рисунок мечети на берегу, а за ней три вершины, одна Синай (Sinai) - 2285 метров, за ней гора Катерина (Katherina) - 2642 метра и вершина без названия - 2586 метров.
Сейчас моя вахта. Я смотрю по пеленгу, не сносит ли яхту к рифам? Держит ли якорь? Сколько было в моей жизни приключений и вот таких напряженных часов. Любая из экспедиций была испытанием моего характера, в опасностях я выявлял собственную реакцию на стресс и границы своих физических возможностей. Сколько я себя испытывал в разных ситуациях!
При восхождении на Эверест риск был очень высокий. Физические нагрузки на его склонах доходили до предельной точки моего организма. Но это было в течение пяти-семи дней. А на борту яхты "Караана", когда я совершал безостановочное плавание вокруг света в ревущих сороковых широтах, там мой организм за 224 суток дошел до такого же предела, как и на Эвересте, только в более растянутом времени.
Если подсчитать, сколько критических моментов на грани жизни и смерти было у меня... Это не поддается арифметике. Они остаются глубокими рубцами на моем теле, в сердце и в душе. Я часто задаю себе вопрос, не искушаю ли я Господа Бога, не слишком ли далеко я захожу в поисках приключений?
Как бы я не добивался безопасности моих экспедиций, надеясь на Господа Бога и на свой жизненный опыт, но с каждым разом я сознательно иду на увеличение степени риска, чтобы глубже познать собственные возможности.
Мне сейчас вспомнился отрывок из комедийного романа "Даже девушки-ковбои приходят в уныние" Тома Робинсона.
Главное отличие искателя приключений от самоубийцы заключается в том, что первый оставляет для себя мосток к отступлению, и чем уже и длиннее этот мосток, тем острее приключение. Его пределы определяются факторами неизвестности, а успешное преодоление - крепостью нервов и остротой ума искателя приключения. Ведь это всегда так здорово - жить на пределе нервных и умственных возможностей.
СЕВЕРНЫЙ ЛЕДОВИТЫЙ ОКЕАН
15 апреля 1989 года.
Прошли одну ходку. 1 час 15 минут. Первым шел Володя Чуков. Я отстал и шел последним. Вскоре догнал Валеру Лощина и с ним минут десять говорили о нашей экспедиции, и о том, что все уже слабые, а до Северного полюса еще далеко.
Вышли в 9 часов 25 минут на вторую ходку. Погода теплая, градусов 29 мороза. Идем в синтипоновых легких куртках. После второй ходки в 10.40 съел одну галету. Сил очень мало, плетусь вместе с парнями.
После третьей ходки остался кусочек сахара и маленький кусочек сухаря. Вчера вечером разделили шоколад, одну плитку на двоих на целый день. Но я так хотел есть после ужина, что съел сразу весь свой запас шоколада. Ужин был слабый, вермишель на воде. Завтрак тоже слабый - гречневая жидкая каша.
16 апреля 1989 года.
Прошли три ходки. Еще одна - и обед. Я дежурю. Готовить буду жидкий гороховый суп, чай с двумя ложками заварки. Пять кусочков сахара, две галеты и один сухарь на десять человек - это немного.
Когда пишешь, то кажется много, а когда кушаешь, то не замечаешь, что что-то есть в твоем желудке.
РЕКОМЕНДАЦИИ ЯХТСМЕНАМ
Советы яхтсменам, намеревающимся отправиться в кругосветное плавание.
Грот на яхте должен быть небольшой. В шторма и шквалы с ним очень тяжело работать. Вся надежда на стакселя. Для этого нужно, чтобы такелаж был усиленный. Мачта невысокая, с двумя парами краспиц. Обязательны бакштаги от верхних краспиц. Далеко отнесенные в корму, при зарифленном гроте они не будут мешать ему и будут всегда набиты с двух бортов.
Три носовых штага. Один - на самом кончике носа, два - параллельно. Они будут служить при попутных ветрах для постановки стакселя на бабочку. А носовой штаг - для несения штормового стакселя в шторм, если идешь на попутной волне. Чем дальше вынесен парус вперед, тем легче яхта будет слушать руля. Ну и, конечно, обязательно внутренний штаг от верхней краспицы, к центру между носом и мачтой. Этот внутренний штаг должен крепиться не за палубу, а проходить сквозь палубу и соединяться с килем и форштевнем. Он служит для несения стакселя в шторм, если вы идете крутым курсом к ветру и волне. Очень важно, чтобы краспицы были крепкие. И необходимо завести два основных ванта. При нагрузках они в первую очередь могут порваться, и тогда ничем нельзя удержать мачту.
В тихую погоду можно лечь на другой галс. Но если яхта попала в ураган, когда волны идут по 10-15 метров высотой, тут уже не ляжешь на другой курс так просто. Также нужно иметь два ахтерштага из толстого троса. На транце они должны крепиться в разных местах, и на топе мачты также у каждого свой рым, чтобы ни в чем не соприкасались друг с другом.
Зачем это надо? В шторм, когда уже нет сил стоять у руля, а силы могут кончиться через сутки-двое (в сороковых южных широтах шторма бушуют по 527 дней), ставишь на внутренний штаг возле мачты самый маленький стаксель (носовой платок). У меня на яхте "Караана" был штормовой стаксель размером в три квадратных метра. Он мне хорошо служил, но в Индийском океане, недалеко от острова Кергелен, я попал в жестокий шторм. Скорость ветра достигала 100 узлов в час. От моего носового платка одни лохмотья остались, разлетелся в клочья.
Надо ставить стаксель на внутреннем штаге, а на одном из ахтерштагов поднимать небольшой стаксель. Желательно, чтобы он был меньше, чем на носу. Крепить его шкотовым углом вперед в кокпит и крепить на лебедках или утках двумя шкотами, а подымать на гроте- фале. Он будет служить как бизань. Выбирать и кормовой, и носовой стаксель сильно в диаметраль. Перекладывать перо руля на ветер. Сколько градусов - это зависит от класса яхты и ее размера. Тогда яхта будет стоять к волне под 45-50 градусов. Если ее будет сбрасывать кормой с волны, надо поставить плавучий якорь. Вытравить с носа метров триста веревки, но закрепить не на носу конец плав-якоря, а за вантпутенсы, чтобы яхта стояла скулой к волне. Она будет лучше всходить на нее.
&nb Плав-якорь должен быть небольшой. Рекомендую обычную покрышку с легковой автомашины. Но должно быть хорошее крепление, чтобы о жесткую резину не перетерло веревку. Чем больше вытравить веревки, тем эффективнее будет работать плавучий якорь. Сам конец не должен быть слишком толстым, с ним тяжело работать. Лучше всего двенадцатимиллиметровый фал, тот, что применяется в альпинизме. Там, где он будет проходить через полуклюз, в борту обязательно должна быть цепь. У меня на яхте была цепь сантиметров сорок в длину. Тогда можно спать спокойно, зная, что не перетрется, а чтобы клюз не терло, я подкладывал всякие тряпки, старые кеды, кожаные рукавицы. Пускай лучше немного цепь потрет полуклюз, чем перетрет конец плав-якоря.
Вернемся к ахтерштагу. Теперь понятно, почему должно быть два ахтерштага. На одном поднимается парус, он служит как бизань. А второй ахтерштаг держит мачту, так как может эта самая бизань сильно трепать штаг.
Кокпит должен быть маленький и обязательно самоотливной, но только не с двумя отверстиями возле входа в рубку, как это принято. Еще сделать два слива ближе к корме. Тогда вода будет успевать вытекать, если волны будут заливать кокпит. Стенка рубки со стороны кокпита усилена, чтобы волна в несколько тонн не разрушила ее. Брандер-щит, закрывающий вход вовнутрь яхты, из крепкого дерева или металлический. Лучше всего иметь металлические дверцы с хорошими завесами, открывающимися наружу. Тогда при ударе они только сильнее будут прижиматься.
Мачта. Ее пяртнерс должен стоять на палубе, а изнутри поддерживаться крепким пиллерсом. Мачта не должна проходить сквозь палубу. Если яхта перевернется, то мачта обязательно сломается, но не вывернет крышу рубки.
"Каждый мореплаватель-одиночка, отважившийся войти в Южный океан, рано или поздно узнает, что такое опрокидывание судна".
Конечно, знать рекомендации надо. Но я советую молодым яхтсменам идти в море и на практике все познавать.
Океан - самый лучший Учитель.
СЕВЕРНЫЙ ЛЕДОВИТЫЙ ОКЕАН
27 марта 1990 года.
Пурга, идти невозможно. Остается только сидеть и ждать улучшения погоды. Горит примус. Бензин расходуется, а в палатке холод так и остается. Спальник сырой, спать в нем холодно. Хочется есть, но надо экономить продукты. Раз я не на маршруте, урезаю себе порции.
12.00. Погода не улучшается. Занят работой, зашиваю рукавицы. Починил замок у спальника, хочется еще что-нибудь сделать. Но холодно и неудобно, палатка вся в снегу. Посмотрел на карту, как мало я еще прошел километров по сравнению с теми, что лежат впереди. Быстрей бы шло время, я хотя бы лег спать.
28 марта 1990 года.
Никуда не двигаюсь, а ветром меня приблизило к полюсу. Пурга очень сильная, я еще не видел такого ветра в Арктике за время путешествий. Боюсь за палатку, чтобы ее не порвало.
22.00. Провел радиосвязь с базой, слышимость была хорошей.
Пурга стихает. Но меня настораживает то, что она может возобновиться. Передали с острова Средний, что ветер идет большим фронтом.
Мой товарищ Миша Поборончук передал, чтобы я не двигался после пурги, помнил заповедь Наоми Уэмуры, который говорил, что надо выждать, пока не станет видно трещин.
Сейчас ночь, но светло. Надо ложиться спать, но в сырой, холодный спальник не хочется заползать. Перед сном уберу антенну, чтобы ее за ночь не порвало.
Перед сном читаю молитву к св. Ангелу-Хранителю:
"Святый Ангеле, предстояй окаянней моей души и страстней моей жизни, не остави меня, грешного, ниже отступи от меня за невоздержание мое, не дай места лукавому демону обладати мною насильно смертнаго сего телесе; укрепи бедствующую и худую мою руку и настави мя на путь спасения. Ей, святый Ангеле Божий, хранителю и покровителю окаянныя моея души и тела, все мне прости, еликими тя оскорбих во все дни живота моего, и аще что согреших в прешедшую ночь сию, покрой мя в настоящий день и сохрания мя от всякого искушения противного, да ни в коем грехе прогневаю Бога! И молися за мя ко Господу, да утвердит мя в страсе своем, и достойна покажет мя раба своея благости, аминь".
АТЛАНТИЧЕСКИЙ ОКЕАН
1 марта 1991 года.
Начало весны. Но это весна у нас, в Северном полушарии, а здесь начало осени. Время идет медленно. Я устал от работы и одиночества. Я один-одинешенек, затерянный в самом центре Мирового океана. Когда смотрю вокруг на далекий горизонт, то сильнее ощущаю всю глубину своего одиночества. Изредка меня гнетут сомнения: выдержу ли одиночество, не сойду ли с ума, а, может быть, мой разум уже помутился? Но здесь некому сказать мне об этом. В голову лезут самые нелепые мысли, вроде такой: быть может, этот водный пейзаж царит на всей земле и нигде нет суши? Может быть, это пришел второй всемирный Потоп. А он должен прийти, потому что люди забыли Бога.
"И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время. И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и воскорбел в сердце своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых я сотворил".
Но на земле в то время один Ной был человеком праведным и непорочным. Он обрел благодать перед очами Господа.
"И сказал Бог Ною: "Конец всякой плоти пришел пред лице мое; ибо земля наполнилась одними злодеяниями. И вот я истреблю их с земли. А ты, Ной, сделай себе ковчег из дерева гофер; отделения сделай в ковчеге и осмоли его смолою внутри и снаружи".
И сказал Бог: "И вот я наведу на землю потоп водный, чтобы истребить всякую плоть, в которой есть дух жизни под небесами; все, что есть на земле, лишится жизни. Но с тобой я поставлю заповедь мою, и войдешь в ковчег ты и сыновья твои, и жена твоя, и жены сынов твоих. Введи также в ковчег из всех животных и от всякой плоти по паре, чтобы они остались с тобою в живых, мужеского пола и женского пусть они будут.
Из птиц по роду их, и из скотов по роду их, и из всех пресмыкающихся по земле по роду их, из всех по паре войдут к тебе, чтобы остались в живых. Ты же возьми себе всякой пищи, какою питаются, и собери к себе; и будет она для тебя и для них пищею".
И сделал Ной все, как повелел ему Бог.
Так было во времена Ноя. Но я же не Ной, чтобы получить от Господа такую благодать. Я слишком грешен перед создателем Мира сего. Я больше думал там, на земле, о своем благополучии, тщеславии, чем о Боге. А моя учеба в духовной семинарии завершилась тем, что пригласил меня в канцелярию настоятель и сказал: "Сын Федор, ты слишком любишь жизнь. Здесь не твое место, иди с Богом к людям." Что я и сделал. И началась моя жизнь, далекая от веры в Бога. Я сменил много профессий. Воевал во Вьетнаме, Никарагуа, Сальвадоре, работал на спасательном судне в Калининграде, красил высотные дома и телевизионные башни в Таллинне, Риге. Охотился на таежных зверей в Уссурийской тайге, жил с эскимосами на Чукотке. А сколько было экспедиций, сколько приключений! Хотя приключения ради самих приключений меня никогда не привлекали. Я всегда искал смысл жизни в путешествиях и пытался передать его в своем творчестве, будь то в стихах, картинах или музыке. Из меня не получился священник, но я мечтал и готовил себя к монашеской жизни. И для этого нужно только время.
Я хочу собрать возле себя подвижников, тех людей, которые разделили бы со мной мою мечту построить монастырь. Но монастырь не обычный. В нем монахи - они же и путешественники; это духовная и физическая школа для молодых людей, мечтающих о больших путешествиях. Это моя цель, моя мечта.
А сейчас я, как монах, уединился, только не в каменную келью, а выбрал свое уединение в море. Здесь мне никто не мешает и не отвлекает от молитв к Господу Богу.
СЕВЕРНЫЙ ЛЕДОВИТЫЙ ОКЕАН
24 апреля 1989 года.
Сегодня исполнился ровно год, как мы достигли полюс в 1988 году. Я молчу, не хочу дразнить парней. Они все очень ревниво относятся к экспедиции Дмитрия Шпаро, в которой я участвовал. Сейчас мы отстаем от прошлогоднего результата Шпаро на два градуса, это где-то 12 дней пути.
Первая ходка прошла без приключений. Впереди ледяные дебри, совсем не видно прохода, одним словом, хаос. Будем пробиваться, больше ничего не остается.
10 часов 30 минут. Закончилась вторая, очень тяжелая ходка. Много битого льда, разводья с открытой водой, неровностей. По курсу не шли, а просто выбирались из этого района.
Еще в начале ходки я услышал крик Володи Чукова: "Федя!" Оборачиваюсь и вижу, что кто-то лежит на льду. Быстро сбросил рюкзак, отцепил от пояса нарты, не снимая лыж, побежал назад. У меня было такое чувство, что кто-то провалился. Когда подбежал, увидел, что поднимается Саша Рыбаков. Он упал, сзади по голове его ударил рюкзак, и Саша лбом грохнулся об лед. Со лба у него течет кровь, но на морозе быстро замерзает. Я предложил перебинтовать голову, Саша отказался.
Погода портится, солнце заходит за тучи. Я боюсь, что если будет белая мгла, в таком сложном для ходьбы месте нам будет очень тяжело.
На третью ходку затратили один час пять минут. Остановились в 11.45. Солнце затянуло тонкими тучами. Снег синий, как синька, дорога начала улучшаться, но еще петляет между одиноко стоящими заснеженными торосами.
Сегодня видели следы белого медведя. Они шли навстречу нам. Все парни устали, еле плетутся. Саша Рыбаков и на этой ходке упал прямо на ровном месте. Василий Жуковский говорит, что у него в груди что-то давит. Валера Лощиц, наш штурман, тоже ослаб и идет все время последним. Я смотрю на всех и думаю, кто первый сдаст. Ясно одно, что все мы не дойдем до полюса, кого-то потеряем.
Обед. Я дежурный. Мне помогает готовить борщ Юра Егоров. Володя Чуков, руководитель экспедиции, сделал большую ошибку в разработке меню. Еще в Москве я ему предлагал взять за основу тот рацион питания, что был у нас в экспедиции Шпаро. Но он не захотел, сказал, что я ему надоел тем, что все время упоминаю Шпаро.
13.15. Дорога неплохая, хотя много снежных надувов. Но ничего, терпимо, можно идти. Валера Лощиц начал развивать свою теорию, что он уже неголодный, не чувствует голода, так как желудок уже не вырабатывает желудочный сок. Андрей Подрядчиков и Вася Жуковский уснули прямо на снегу. Сережа Печенегов очень сильно страдает из-за обмороженных пальцев на правой ноге, да у него и на руке большой палец сильно обморожен, и лицо тоже.
Валера подготавливает теодолит для взятия солнца, чтобы узнать наши координаты. Володя Чуков ремонтирует примус. Он у нас быстро засоряется из-за плохого бензина.
"Тогда прилетел ко мне один из серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника. И коснулся уст моих, и сказал: "Вот это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен"
28 апреля.
"Вы меня не звали и не ждали, а я вот пришла."
Со смертью нет ни сделок, ни компромиссов, а одна жестокая физиологическая правда. Стоим, не двигаемся из-за смерти Саши Рыбакова. Ждем вертолет. Он заберет мертвого Сашу и двоих больных.
Володя Чуков распределяет каждому из нас их снаряжение. Нас осталось семь человек, вес рюкзаков будет по 35-38 килограммов. Это тяжелая нагрузка для ослабевшего организма.
Не верится, что за палаткой лежит мертвый Саша. Ему не суждено было дойти до полюса.
А что такое Северный полюс, стоит ли за него отдавать жизнь? Это просто математическая точка, в которой воображаемая ось вращения Земли пересекает ее поверхность в Северном полушарии. Располагается в центральной части Северного Ледовитого океана. Глубина здесь превышает 4000 метров. Круглый год в районе Северного полюса дрейфуют мощные многолетние паковые льды. Средняя температура зимой около -40 градусов Цельсия, летом преимущественно около 0. Первыми достигли Северный полюс американцы Ф.Кук в 1908 году и Р.Пири в 1909 году.
СЕВЕРНЫЙ ЛЕДОВИТЫЙ ОКЕАН
29 марта 1990 года.
Два дня не шел, стоял лагерем. Между тем, меня отнесло на 14 минут на север. Вызываю по рации базу острова Средний. Идут помехи, слышимость плохая, в наушниках треск - аж уши ломит.
Температура - 20 градусов, идет мелкий снег. Видимость плохая, белая мгла. Остановился на ровном льду. У меня с базой договоренность, что в 14 часов я выйду на связь. Время есть, готовлю чай. Какой суровой бывает Арктика и какой может становиться доброй и красивой. Вот сейчас снег прекратился, выглянуло солнышко, ветра нет. На северо-западе небо голубое и так красиво, что я счастлив, что нахожусь здесь. Вот только есть хочется, и желудок заглушает мое счастливое настроение.
Тяжело быть одному в Арктике. Такой большой простор давит и не дает отвлечься. Нервы в постоянном напряжении. Да и работа выматывает. Иду и думаю, что же там, за торосами. А там снова торосы, и снова работа до посинения. Перетаскиваю по очереди то нарты, то рюкзак. Хочется быстрее двигаться вперед, но больше десяти минут в течение дня я еще не проходил.
Уже минул один месяц весны. Миша Поборончук, директор школы путешественников, сообщил по рации, что звонил в Японию Кимико Уэмуре. Она сказала, что у них в Токио температура +22 градуса, а еще она передала, чтобы я был осторожен с медведями.
Я уже которую весну не вижу, как на деревьях распускаются почки, как начинают прилетать птицы. Хочется домой, а дома обязательно сделаю скворечники, чтобы птицы жили у нас на балконе.
В детстве я думал, что буду путешествовать в жарких странах - Африке, Индии, Южной Америке, а вышло наоборот. Холод и снег стали моей стихией.
Сегодня утром заменил примус, начал пользоваться тем, что был в запасе. Основной примус что-то стал капризничать и плохо гореть. Жалею, что в Японии купил только три примуса, надо было пять.
По рации сегодня хочу передать на базу, что рассчитываю прийти на полюс 1 мая. Чтобы они настраивались на это число. Конечно, если все будет хорошо и вот такая дорога, как сегодня.
Закипела вода в кастрюле, заварил чай. Выключил примус, стало тихо-тихо. Ловлю базу, идут помехи, не можем услышать друг друга. Радист Дима Серов что-то передает мне, но я не могу его разобрать.
19.40. Варю кашу в большой кастрюле. Решил, что лучше жидкая каша, но побольше, чем пить несладкий чай.
Погода хорошая сегодня была, прошел несколько трещин. Видел, как парит на западе. Там, наверное, большая вода, от нее поднимается пар. Температура к ночи понижается до -25 градусов.
Закончил ревизию продуктов. Надо экономить, но не сильно, голодным далеко не уйдешь. Здесь, в Арктике, греет только работа, а чтобы работать, надо есть кашу, - простая, но истинная формула путешественника. Вот и каша поспела, от нее исходит тепло, приятно держать голыми руками горячую кастрюлю. Поем и спать. Дай Бог, чтобы ночь была спокойной, чтобы не пугали раскаты лопающихся льдин или скрип снега под ногами белого медведя.
АТЛАНТИЧЕСКИЙ ОКЕАН
1 января 1994 года.
Первый день Нового Года. Я в Саргассовом море. До Карибского осталось 180 миль. На востоке светит солнце, оно только что взошло, а на северо-западе луна еще не скрылась за горизонтом. Летающие рыбы выпрыгивают из воды. Вокруг "Формозы" крутится птица типа гагары. Значит, уже близко земля.
Ночью смотрел на небо и сочинял стихи, а сейчас пытаюсь вспомнить, но никак не могу. В голове крутится только первая строчка: "Горит звезда над мачтами "Формозы". Одиночное плавание тем отличается от совместного, с экипажем, что тебя никто не отвлекает от твоих дум и философских размышлений. Ты один, затерянный в бесконечности океана, и только волны нарушают великое спокойствие вокруг. Твоя яхта размеренно покачивается с борта на борт, как русская женщина своими пышными бедрами, которые больше всего восхищают меня. Тихо бежит вода вдоль борта, теплый пассат шелестит в парусах, чуть-чуть слышно поскрипывание блоков на топе бизань мачты (их надо бы смазать, когда приду в порт Санта-Люсия). Полнейший покой и безмятежность.
Я не люблю слушать радио, не хочу знать никаких новостей из мира, в котором живут люди. Свою суету они называют полноценной жизнью. Здесь уместно привести слова из книги Екклесиаста, сына Давыдова, царя над Израилем в Иерусалиме. Он говорил: "Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все это суета и томление духа!"
....................................................................
Мне довелось жить на Украине, учиться в Белоруссии, а сейчас я живу в России. Какое новоявленное государство для меня ближе и дороже? Корни моих родителей по отцу идут из поморов, с побережья Белого моря на севере, а по матери - из Южной Бессарабии, то есть из Молдавии. Я не хочу отличать народы друг от друга. Для меня все люди, живущие на земле, - братья. В нагорной проповеди Исуса Христа говорится: "Да будете сынами Отца вашего небесного, ибо Он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных".
...............................................................
КАРИБСКОЕ МОРЕ
28 января 1994 года.
Ветер не стихает, наоборот - к утру усиливается. Все ревет, свистит. Я устал от этих звуков. На небе нет туч, светит полный диск луны, но к утру он померк от надвигающегося с северо-востока рассвета. Через несколько минут вспыхнет другое светило, возвещая приход нового дня. День-то новый, а погода не меняется, тот же ветер, те же волны. "Формоза" несет тот же один штормовой кливер на бушприте.,
Я мечтал, что в Карибском море буду ловить на крючок марлина (меч-рыбу). Еще на острове Сент-Люсия закупил крючки и толстую леску. Но увы, сейчас не до марлина. Шторм не дает расслабиться. Ветер дует со скоростью 30-35 узлов в час. Вот такой ветер был постоянно в моем одиночном плавании на яхте "Караана". Меня потом спрашивали, ловил ли я рыбу. Я отвечал, что за все время не поймал ни одной рыбешки. Мои друзья были разочарованы и недоумевали, как это так, находиться в океане семь месяцев и не поймать ни одной рыбки. А вот так, как и сейчас в Карибском море. Сильный ветер, большая скорость. Палуба яхты уходит из-по ног, не до рыбалки.
Я пью кофе и подсчитываю - до Панамского канала осталось 150 миль. Если поднажать, то, может, завтра к ночи моя "Формоза" станет на якорь у канала в порту Кристобаль.
Я чувствую, что здесь у меня будут неприятности с властями. У меня нет штампа в документе, что я вышел из порта Кастри, нет разрешения на выход в море от таможни. Но если бы я соблюдал все эти формальности, то мог бы попасть в неприятную ситуацию. Я всегда думал, что пираты встречаются только в открытом море. Но после случая в Кастри я понял, что они обитают везде.
В Кастри я покрасил корпус яхты. Сам перемазался. Наверное, краски ушло на меня больше, чем на "Формозу". Сам себе говорил, что теперь и я не обрасту ракушками, как и моя яхта. Закупил продукты, залил в канистры чистую воду. Можно было уже выходить из порта Кастри острова Сент-Люсия. Но мне не хотелось идти одному до Панамского канала 1500 миль. Да и Карибское море кишит современными пиратами в буквальном смысле слова, для них захват яхты с одним человеком не представляет никакого труда. Но где же мне взять матроса, который бы согласился отправиться со мной. Своими проблемами и опасениями я поделился с менеджером местного яхт-клуба Джереми Палменом. Его ответ был неутешителен. Джереми сказал, что не так-то просто найти желающего, мало кто захочет идти со мной. Здесь все боятся пиратов и ходят на яхтах не очень далеко от берега в светлое время суток.
"Что же мне делать?" - спросил я его. Он почесал свою густую бороду и сказал с неохотой, что есть здесь ресторан "Джимми". Там собираются искатели приключений, а короче - нигде не работающий сброд. Может, там кого-нибудь удастся уговорить. Но вряд ли!
Как только стемнело и стало прохладней, я закрыл на два замка двери яхты. Бывают случаи, что воруют навигационные приборы. И отправился в ресторан "Джимми". В баре заказал виски со льдом, уселся в кресло за свободным столиком вдали от эстрадной сцены, на которой исполняли танец живота. Народу в ресторане было мало, и я потягивал виски, наблюдая за красивыми полуобнаженными девушками, танцующими в угоду туристам и яхтсменам.
Через несколько минут к моему столику подошел парень средних лет с невиданно густой растительностью на голове и лице и не по росту длинными сильными руками. Мохнатая, словно у медведя, грудь придавала ему несколько комический вид. "Капитан, тебе нужен матрос?" "Да," - ответил я и удивился, откуда он знает меня и мои проблемы. "Я бы сам с удовольствием пошел с тобой," - ответил этот весьма несимпатичный человек. И тут же добавил, не спрашивая меня и моего согласия, что он не может надолго уезжать с острова из-за его болезни - рака. Ему необходимо быть на суше и ежедневно есть свежий виноград. Местные жители утверждают, что если есть каждый день только виноград в течение двух-трех лет, то болезнь проходит или на время притупляется.
Мне было неприятно и неинтересно слушать и знать о его болезнях. В душе я хотел, чтобы он ушел скорее с моих глаз; мне больше хотелось слушать музыку и наслаждаться танцем живота, чем видеть этого парня. Но он продолжал: "Я знаю одного, который согласится отправиться с тобой не только через Карибы, но и дальше," - и нагло засмеялся. "Между прочим, - сказал он, - мой приятель когда-то командовал "Пинтой" в экспедиции Колумба".
Этот новый мой назойливый знакомый еще что-то говорил про Христофора Колумба и его открытиях, но я уже не слушал его бред, я был захвачен новым представлением - танцем лимбо. На сцену вышла пара: элегантная девушка с красочно одетым парнем. Толпа в ресторане оживилась. Погас свет, только над эстрадой горели тусклые лампочки. Начался танец, обычный, ничем не отличающийся от всех танцев латиноамериканских стран. Постепенно музыка ускорялась. Перед танцорами установили перекладину - как для прыжков в высоту. Только поперечина находилась на высоте около 60-70 сантиметров от пола. Танцовщица начала изгибаться назад и, не прекращая танца, прошла под перекладиной. Таким же способом за ней последовал ее партнер. Снова обычный танец, а перекладину опускают еще ниже. И снова, широко расставляя ноги, изгибая колени, шевеля ритмично бедрами, опуская голову ниже и ниже, девушка проходит под поперечиной. Ее кладут на две бутылки, и танцовщица снова проскальзывает под препятствием. На последнем этапе поперечина обвивается веревкой, пропитывается спиртом и зажигается. Свет полностью гаснет. Девушка проходит и под горящей поперечиной. Раздались аплодисменты и крики восхищения зрителей, после чего снова зажегся свет.
И тут я увидел, что передо мной сидит человек: грубый, сильный, с обветренным лицом, явно пропитанным ромом. Он протянул руку и представился: Мартин Пинсон. Я пожал его руку и с любопытством спросил: "Вы были капитаном на "Пинте", с которого матрос первым заметил землю?" - "Да, это было на моем корабле. Все это было так давно", - ответил Мартин.
Между тем, в ресторане представление закончилось, наступила тишина. Музыканты и танцовщицы расселись за столиками вместе с туристами и начали пить здешние недорогие напитки и закусывать омарами. Я, чтобы как-то поддержать разговор, спросил так называемого бывшего капитана с "Пинты", не расскажет ли он мне, как все это было.
"Была полночь 11 октября 1492 года, - внутренним голосом начал рассказ Мартин Пинсон. - На моем корабле никто полностью не осознавал этого, но буквально все пребывали в напряжении, в ожидании, что вот-вот что-то произойдет. Все признаки говорили о близости земли: появились птицы, не только морские, но и сухопутные, вдоль борта проплывали зеленые ветки деревьев.
Два месяца тяжелейшего плавания по океанским просторам остались за кормой. Последний клочок суши - Канарские острова - был 33 дня назад. Казалось, морской пустыне не будет конца. Мои матросы устали и высказывали свое недовольство. Я часами не сходил с палубы, всматриваясь в горизонт. Пообещал тому, кто первый увидит землю, награду в десять тысяч мараведи.
Сутки были на исходе, небо звездное, при попутном ветре мой корабль вышел вперед, оставив по корме "Санта-Марию", на которой был адмирал Колумб, и "Нинью". На вахту впередсмотрящим заступил матрос Родриго де Триана. Я же находился в каюте с моим помощником, мы подсчитывали, на сколько дней еще хватит запасов продовольствия и пресной воды.
Послышался нервный стук в дверь, и тут же без моего разрешения она открылась и на пороге показался Родриго. Он громким голосом закричал: "Капитан, земля!" Я молнией выскочил на палубу и при лунном свете увидел белые песчаные холмы. Быстро приказав спустить паруса, дал орудийный залп, сообщая выстрелом, что впереди земля. На всех кораблях убрали паруса и стали с нетерпением ждать рассвета. Наконец, он наступил. Это было в пятницу 12 октября 1492 года, пятьсот один год назад. Но я и сейчас ощущаю утреннюю прохладу, первые лучи солнца, которые осветили загадочную землю.
Затем спустили с кораблей шлюпки, на одной к берегу отправился адмирал Христофор Колумб, хотя мы его звали по-испански Кристоболь Колон. Я же остался на борту корабля. Когда к вечеру вернулся адмирал, он рассказал, что "это остров очень большой и очень ровный, на нем много зеленых деревьев и воды, посреди острова - большое пресное озеро".
Колумб с матросами водрузил на берегу королевское знамя и объявил открытую землю владением Испании, а остров назвали Сан-Сальвадор.
Мой собеседник закончил рассказ. Я сидел и смотрел на него, ничего не говоря. "Я согласен идти с тобой до Панамы, - сказал Мартин Пинсон. - Тем более, что там у меня некоторые дела. Да и надо бы попроведать свою красавицу." Пинсон заулыбался, открыв белые зубы, сверкающие на темном от загара лице. "У меня там девушка панамка, очень симпатичная. Я тебя с ней познакомлю. У нее наверняка есть подруга, которая согласится провести время с тобой, пока твоя яхта будет стоять в Кристобале". Он снова засмеялся громким, открытым смехом. Я ответил, что в принципе у меня все готово. Тогда Мартин Пинсон попросил меня сделать для него одолжение: "Прежде чем мы возьмем курс 270 градусов на Панамский канал, сначала зайдем на соседний остров Мартинику и закупим вина на весь путь. Знаешь, я привык каждый день пить. А лучше вина, чем на Мартинике, нет. Да оно там и дешевое, по 2 доллара за бутылку". "Хорошо, идет", - согласился я. После этого мы начали прощаться. Я его спросил как бы между прочим, где он работает. "Занимаюсь небольшим бизнесом", - уклончиво ответил Пинсон. Обменялись рукопожатием и договорились, что он завтра с утра придет в яхт-клуб ко мне на "Формозу".
Он ушел, а я заказал себе на прощанье кофе. Официантка, девушка-метиска, стройная как лань, черноглазая, с примесью африканской крови, обтянутая невероятно узкой и короткой юбкой, наливая мне в чашку черный, как смола, кофе, произнесла: "Русский капитан, держитесь подальше от капитана с "Пинты". Он вам принесет несчастье, а если вам не с кем идти через Карибское море, я могу наняться на вашу яхту. Я говорю это серьезно", - сказала девушка.
Я посмотрел на официантку. "Спасибо, я подумаю", - ответил ей. Допил кофе и собрался уходить. Официантка подошла ко мне, чтобы взять деньги и сказала тихо: "Они хотят забрать у вас яхту". "Кто "они"?" - спросил я. - "Капитан с "Пинты" и его друзья". - "Откуда ты знаешь?" - "Подслушала". "Спасибо", - поблагодарил я за кофе и за новость. Мне захотелось скорее очутиться на "Формозе".
Яхта стояла в темноте на якоре метрах в 150 от берега. На своей шлюпке я перебрался на борт и не стал спускаться в каюту, а сел на палубе и задумался. Начал вспоминать каждую деталь сегодняшнего вечера и разговор с Мартином Пинсоном. И тут мне пришла мысль - менеджер яхт-клуба заодно с пиратами. Он дает им информацию, а эти ребята воруют яхты у таких олухов, как я. Хозяев парусников пускают ко дну, а яхту продают. Это и есть "небольшой бизнес", как в конце вечера выразился Мартин Пинсон.
Что я здесь делаю? Почему усложняю себе жизнь? Не взять ли мне да и не уйти ли сейчас, сию минуту? Тем более, что ночь темная. Ветер дует прямо на запад. Только всего и остается, что поднять якорь, и "Формоза" сама выйдет в море. А там я свободен.
Так я и сделал. Никого не предупредив, ушел из порта Кастри. К утру уже не видел по корме острова Сент-Люсия. Я и не предполагал, что могу быть в плаваньи так счастлив. От горизонта подымалось чистое большое солнце. "Вот это жизнь!"
ОСТРОВ ТАЙВАНЬ
30 декабря 1992 года.
Дождь продолжает идти, но уже не такой сильный. Тепло +21 градус С. Только что закончил писать этюд масляными красками. Горы и небольшой храм. Получилось неплохо. Здесь сама природа дает пищу для философских размышлений. На фоне высоких гор, покрытых темным из-за дождя лесом, белый, с красной черепицей буддийский храм. Очень хороший контраст.
СУЭЦКИЙ КАНАЛ
11 сентября 1993 года.
Удачно прошли Суэцкий канал. Кажется, все позади. Так нет, наш лоцман захотел, чтобы я его высадил на берег не в порту, а в бухте, где стоят рыбацкие боты. В поселке на берегу бухты живут его родители.
Мне сначала показалось несложным пройти к причалу сквозь густо стоящие катера и малые суда. Но как только "Формоза" вошла в эти дебри, я понял, что мы попали в ловушку. Везде веревки, буи, якоря, швартовые. Хаос.
Перед самым причалом я почувствовал по звуку работающего мотора, что "Формоза" намотала на винт веревку. По инерции яхта подошла к причалу. Лоцман, сукин сын, поблагодарил нас, взял деньги за свою работу по проводке через канал и быстро ушел. А нам расхлебывайся с этими путами, которые здесь понаставлены. Как освободить винт "Формозы"? Уже вечереет, надо нырять в грязную воду. Никто из членов моей команды не желает проявить инициативу. Все очень хорошие пловцы и ныряльщики только в чистой воде, когда на пляже или в городском бассейне на них смотрят смазливые девушки. Тогда мои ребята проявляют резвость, показывая свое умение владеть телом в прозрачной воде. А сейчас нет женщин, не перед кем красоваться. Остается проделать эту процедуру мне. Самое главное - освободить перо руля и винт от веревки.
Я погружаюсь в воду под корму яхты. Все скользкое, противное. В темноте нащупываю вал, затем винт, пытаюсь освободить их от веревки. Не выходит. В глазах чернеет. Надо всплывать за воздухом. Поднялся на поверхность, сделал глубокий вдох, и снова ныряю. Веревка немного поддается, но до конца распутать не успеваю, снова вынужден всплывать. Женя и Тони дают мне советы. Ныряю в третий раз. Веревка не поддается, рот полон гадости. Снова надо наверх за свежим воздухом. Сколько раз еще придется нырять?
Корпус яхты весь оброс морскими желудями (балянусами). Острые ракушки впиваются в кожу, кровь смешивается с грязной водой. Мне снова советуют взять нож. Какой тут к черту нож, если веревка типа "Геркулес", в середину вплетена стальная проволока, ее не перережешь обыкновенным ножом. Сколько проходит времени, не знаю. Вверх-вниз, вверх-вниз. Наконец винт чистый, остается распутать перо руля. Но это легче. Все сделано. Всплываю весь измотанный, в мазуте и еще в чем-то. Хватаюсь за трап, соображаю - куда теперь? Наверх или снова под воду? На этот раз - наверх. Парни помогают мне подняться на палубу "Формозы". Женя и Тони говорят, что надо было мне сказать - им - и они бы сделали эту работу. "Вы способны только для работы на галерах, грести веслами", - зло отвечаю я. В желудке булькает вода с нефтью и грязью всей бухты. В нее, наверное, сливают все помои порта Саид. Я спешу в свою каюту в туалет, чтобы никто не видел, как я буду очищать желудок - рвота подкатывала к горлу.
Гераклид говорил, что человек не может дважды войти в одну и ту же реку. Эпихарм считал, что если кто-то когда-то занял деньги, то он не должен возвращать их в настоящее время, и что тот, кто был приглашен к обеду вчера, сегодня приходит уже неприглашенным, так как люди уже не те.
ОСТРОВ ТАЙВАНЬ
16 января 1993 года.
10 часов утра. Идет, не прекращаясь, очень сильный дождь. Если бы у нас в Приморском крае столько вылилось на землю воды за один раз, то нас всех бы затопило. Был бы всеобщий потоп, а здесь люди живут и не знают, что такое потоп. Потому что испокон веков, сколько живет человек на Тайване, столько он строит дороги, дома и т.п. так, чтобы их не смывало водой. А это значит, что он не борется с природой, а приспосабливается к ней. Мы спрашиваем у китайцев, сколько они затратили средств на такие хорошие дороги. Они, улыбаясь, отвечают, что эти дороги строили еще их пра- пра- родители, это они побеспокоились, а нынешние китайцы лишь содержат их в хорошем состоянии.
26 декабря 1993 года.
Рисую разбитый рыбацкий бот, а на втором плане остров Килон. Что-то не идет творчество, не могу выбрать объект для написания этюда. Или освещение плохое, а может быть, просто нет настроения на работу. Сижу и просто созерцаю море и все вокруг.
Идет прилив волны, усилились брызги воды, они долетают до меня, хотя я нахожусь метрах в 10 от прибоя. Сегодня выходной, суббота. Китайцы отдыхают. У них самый лучший отдых - это сидеть и ловить рыбу на удочку. Но вот уже сколько времени я за ними наблюдаю, ни один еще не вытащил рыбу из моря. Снаряжение у них очень хорошее. Китайцы подходят к рыбалке серьезно и основательно. Дорогие спининги, специальная одежда, различные сачки и боксы-холодильники для пойманной рыбы. Все есть, только нет рыбы. Да они, наверное, и не расстраиваются. Если кто хочет отведать рыбки, может купить ее в магазине; там ее сколько угодно.
Справа от меня пляж, туда приехала на машине семья . Муж, жена и четверо детей, три девочки и один мальчик. Они собирают на берегу у самого прибоя красивые ракушки и камешки, наверное, для домашнего аквариума. На рейде стоят торговые суда, я их насчитал одиннадцать штук. Солнце то выглянет из-за туч, то снова спрячется. Но тепло. Слева на горе далеко видно, как прыгают с дельтапланом и на параплане, красиво смотрятся на фоне неба разноцветные парашюты. Этот вид спорта на Тайване очень развит. Для него создано все необходимое: магазины, где можно купить дельтапланы; клубы, в которых учат летать.
Надо собирать этюдник и возвращаться на яхту "Адмирал Невельской". Там Саша Выхристюк готовит хороший ужин, жареную картошку с тушенкой.
ТИХИЙ ОКЕАН
24 февраля 1994 года.
Какой прекрасный вечер! Какой он чистый! Будто этот мир Господь создал только сегодня и первый раз осветил его солнцем. Перед тем, как окончательно исчезнуть, догорающее солнце залило Тихий океан таинственным светом. Глядя на заходящее солнце, я становлюсь умереннее в чувствах, страсти слабеют. В эти минуты моя душа способна настроиться на что-то важное и степенное. А что может быть важнее, чем помолиться Господу Богу. Тем более, что скоро ночь, и, если погода не ухудшится, я лягу спать (возлягу на одр - временную гробницу) и отдамся сну, истинному образу смерти.
Если бы я был на берегу, я бы пошел в церковь помолиться и послушать поучения священника, который старается дать весьма важный урок своим прихожанам, чтобы мы не только в бодрствующем состоянии, но и в сонном безмолвии неустанно повторяли Исусову молитву.
Но так как я добровольно сделал море местом и смыслом своей жизни, то я не могу пойти в церковь. Для меня в эти часы открывается Храм Природы. Это поразительное явление, которое само собой приводит душу в тихое умиление и ставит ее в молитвенное расположение. Океан - Храм Господа Исуса Христа. Это трогательное явление природы.
Каждый день неизменно утопающее в бесконечный горизонт солнце возвещает приближение вечера. А его последние угасающие лучи подобны звукам колокола, под которые православные люди идут в церковь, а я - на носовую палубу "Формозы". Ничего не может быть для меня естественнее в вечернюю пору, как благодарить Бога за его благодетельный промысел, хранивший меня в продолжении минувшего дня, и просить у него прощения за грехи, которые я совершил в своей жизни. А также просить Бога о святом препровождении вечера и чтобы ночь прошла благополучно.
Если же по какой-либо уважительной причине - когда штормит или "Формоза" сама не держит курс и мне приходится стоять у штурвала - тогда я просто думаю о Спасителе нашем Исусе Христе и про себя читаю молитву "Господи Исусе Христе сыне Божий, помилуй мя грешного!" и кладу семь поклонов.
Но сегодня вечер тихий, я закончил молиться. И, не вставая с колен, прислушиваюсь к себе и к окружающему миру. Ветра нет, штиль. "Формоза" лежит в дрейфе, кругом тихо, если не считать похлопывания сухих парусов. Но этот звук словно шепот. Мне кажется, что яхта что-то хочет сказать мне. Вдруг тишину нарушает стон тяжелого дыхания. Это кит подошел близко к борту "Формозы"; судя по тому, под каким углом подымался над ним фонтан, это был кашалот.
И снова стало тихо-тихо, и мне почудилось, что я слышу, как переговариваются рыбы под днищем яхты. Там поселились дорады, или их еще называют корифены. Они, видимо, решили не расставаться со своим жилищем. И мне хочется, чтобы они сопровождали "Формозу" до моей бухты Врангеля, с ними как-то веселее.
На небе появляются звезды. К ним я посылал свои молитвы. Одиночество благотворно влияет на человека; хочет он того или нет, оно заставляет взглянуть на себя со стороны и прислушаться к своему внутреннему голосу.
Подул слабый ветер. Рябь на океанской глади заставила меня подняться с колен и идти к штурвалу. Ветер немного отошел вправо, я повернул рулевое колесо и потравил шкоты, паруса наполнились ветром, "Формоза" ожила.
АТЛАНТИЧЕСКИЙ ОКЕАН
21 декабря 1993 года.
Солнце только что зашло. Но на высоких облаках еще отражался его прощальный пламенный отблеск. Багряно-мертвенный свет простилался над вечерним океаном до самого горизонта. Тихо-тихо. Только и слышится плеск воды о борт яхты. Жара начинает спадать. Величие океана наводит на мысль о той глубокой древности, когда по этому же пути шли корабли Христофора Колумба "Санта-Мария", "Пинта" и "Нинья". Сколько веры и духовной силы нужно было Колумбу, чтобы совершить такое плавание, такой подвиг мореплавателя. А мгла все сгущалась и сгущалась над поверхностью воды, и только в небе еще теплились розоватые потухающие отблески уходящего дня.
Полупрозрачная полумгла наполнена солоноватым воздухом, он вливается в мою грудь как бальзам и тем самым возбуждает отрадные мечтания, легкие воспоминания о прошедших земных радостях. Вдруг я услышал позади себя чье-то дыхание, оно прервало мои раздумья.
Оглянувшись, я увидел, что возле бизань - мачты стоит пожилой мужчина в одежде матроса со старых кораблей. Наружность его была какая-то особенная: лицо носило на себе следы перенесенных ветров всех океанов, но глаза были задумчивы и кротки. Его появлению я не удивился, как будто я его ждал, он показался мне знакомым. Где я видел его?
Но тут ветер отошел на два румба вправо и мне пришлось сменить стаксель на джип. В такую погоду для "Формозы" стаксель дает столько пользы, сколько для правоверного раввина соленая свинина. Поменяв паруса, я вернулся к штурвалу. Появившийся гость по-прежнему стоял, облокотясь на туго натянутые бакштаги, и молчал. Я, ничего не говоря ему, вывел яхту на курс по направлению к Карибскому морю, стал внимательно держать на компасе 280 градусов. От света, исходящего от картушки магнитного компаса, я мог рассмотреть нового члена моего экипажа, будто спустившегося с небес в центр океана. Высокого роста, с исхудавшим лицом, с белыми бескровными губами; длинные, седые волосы спадают на плечи. И так, может быть, мы бы и стояли до утра - я у штурвала, он - у вант. Но тут он первый заговорил: "Брат Федор, зачем ты ругаешься? Зачем ты извергаешь грязную ругань, когда работаешь с парусами?" Я слегка встрепенулся от звука его голоса, удивился такому вопросу и с досадой ответил, что у меня есть братья от моих родителей - Виктор и Павел, а его я не знаю, и что нехорошо тайком появляться на моей яхте. "Святой ты или грешник, ангел или дьявол? - спросил я его.- Может, ты сатана, а мне бы не хотелось его видеть на борту "Формозы", а тем более завязывать с ним знакомство". Пришелец тихо засмеялся, подошел вплотную ко мне, осенил трижды себя крестом. Однако я заметил, что он положил на себя крестное знамение не троеперстием, как это водится у нас в современной православной церкви, а двоеперстным сложением.
Три пальца, большой и два последних, сложенные вместе, означают "Во имя святой Троицы", а два, указательный и великосредний, "Во имя двух естеств во Христе - Божеского и человеческого". Двоеперстие идет с апостольских времен. Святые отцы свидетельствуют, что и сам Христос благословлял своих учеников именно таким перстосложением.
"Я - Раб Бога и Господа нашего Апостол Иаков, возлюбленный ученик Исуса Христа",- ответил пришелец. От этих слов у меня пошли мурашки по телу, а по спине холод, хотя стоял теплый вечер. Я начал по памяти перебирать по именам всех Христовых Апостолов. Симон, называемый Петром, и Андрей, брат его; Иаков Заведеев и Иоанн, брат его. Они были рыбаками. Филипп и Варфоломей, Фома и Матфей мытарь, Иаков Алфеев, Симон Кананит и Иуда Искариот, который предал Христа. Не тот ли святой Апостол Иаков, ученик Христа, сын рыбака Заведеева?
Он как будто угадал мои мысли и сказал: "Да, я тот самый, хорошо, что ты меня узнал. Так нам лучше будет вести беседу". Потом он присел на кормовую баночку и, облокотясь о леерную стойку, заговорил: "Я с великой радостью помогаю братьям моим, когда они впадают в различные искушения. Ты, брат Федор, думаешь, что если твое имя в переводе с греческого означает "Божий дар", то ты благочестив, и не обуздываешь своего языка и этим обольщаешь свое сердце. Тогда у тебя пустое благочестие." - Я ему ответил: "А как тут не ругаться, если эти конструкторы яхт ничего не соображают. Сами, наверное, никогда не выходили под парусами в море, а изобретают яхты и их оборудование. Вот и получается, то лебедка закусит фал, то раксы друг за друга зацепятся, то грот не идет в ликпазе. Вот и приходиться злиться, а когда выругаешься, то как будто полегчает". - "Не обманывайся, брат мой возлюбленный. - снова заговорил Иаков. - Похоть же, зачавши, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть. Посему отложи всякую нечистоту, кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело. Вот как ты свою яхту небольшим рулем направляешь, куда хочешь, так и язык - небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь, а как много вещества сжигает. И язык - огонь, прикраса неправды. Язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет все тело и восполняет круг жизни, будучи сам восполняем от геенны. Ибо всякое естество зверей и птиц, пресмыкающихся и морских животных укрощается и укрощено естеством человеческим. А язык укротить никто из людей не может, это - неудержимое зло, он исполнен смертоносного яда. Им благословляем Бога и Отца, и проклинаем человеков, сотворенных по подобию Божию. Из тех же уст исходит благословение и проклятие. Не должно, брат мой, сему так быть. Течет ли из одного отверстия источника сладкая и горькая вода? Не может, брат мой, смоковница приносить маслину или виноградная лоза смоквы; также и один источник не может изливать соленую и сладкую воду. Никогда не злословь и не осуждай людей, даже если они конструкторы и плохо сделали твою яхту. Кто злословит брата (а мы все люди братья, так как произошли от одного Адама), тот злословит закон и судит закон, а если ты судишь закон, то ты не исполнитель закона, но судья. А закон дан нам от Господа Бога, и только он единый Законодатель и Судия, который может спасти и погубить, а ты кто, который судишь другого? Если ты отвернешься от греха, то спасешь душу от смерти".
Плеск рыбы, выпрыгивающей из воды, прервал наш разговор. Я посмотрел вверх. Небо в тучах, но изредка между ними открывалось пространство и видны были серебряные звезды, а на северной стороне неба исправно висит на своем месте Большая Медведица. Полная луна, как большая тарелка, безразлично взирает на океан и "Формозу". Ей нет интереса до нашего разговора и моих вопросов к Апостолу Иакову. Но нам, людям, не чужды благоговения перед величавой природой.
Мы продолжили нашу беседу. Я спросил Иакова: "Что такое смерть? Почему человек, созданный по образу и подобию Бога, умирает?" Апостол Иаков долго молчал, как будто не слышал меня. Я уже хотел повторить свой вопрос, но он заговорил сам. "Смерть, которая не была создана Богом, а была привнесена в творение грехом Адама в раю. Это самая удивительная форма, с какой человек встречается с падением своей природы. Смерть тела есть не конец человеческой личности, которая продолжает существовать отдельно от тела. Настоящий христианин относится к смерти с элементом страха, однако умирает с надеждой на вечную жизнь, потому христианин с умиротворенной совестью приближается к смерти спокойно и по Божьей милости даже с определенной уверенностью. Настоящее христианское отношение к смерти основано на осознании критической разницы между этой жизнью и грядущей. Смерть есть предел, которым ограничивается время подвигов для человека и начинается время воздания, так что после смерти невозможно ни покаяние, ни исправление жизни. Потому-то смерть и есть именно та реальность, которая пробуждает в человеке сознание различия между этим миром и миром грядущим. Вдохновляет на жизнь, исполненную покаяния и очищения, пока у тебя есть драгоценное время. Кайся в своих грехах".
Я снова ему задал вопрос: "Где находятся рай и ад, где находятся эти места?" - Он ответил: "В Священном писании говорится о рае и небе как находящихся вверху, а об аде - как находящемся внизу, под землей. Поэтому, несомненно, небо - это место выше любой точки на земле, а ад, несомненно, внизу, во внутренности земли, но люди не могут видеть эти места и их обитателей, пока не откроются им духовные очи. Святой Иоанн Златоуст справедливо призывает не думать о своих делах при исследовании неба и ада. Ты, брат Федор, спрашиваешь, где ад, но к чему тебе это знать? Тебе следует знать, что ад существует, а не то, где он находится, он вне этого мира. И не старайся же узнать, где он, а старайся избежать его. Не будь таким любопытным. А будь проще. Простые умы малолюбознательны, за это они становятся хорошими христианами из почтения и покорности. Они бесхитростно веруют и подчиняются закону Божьему. А в умах, обладающих любопытством, рождаются ошибочные мнения о религии. Простота делает жизнь приятной и более чистой и прекрасной. Простые и бесхитростные люди, по словам Апостола Павла, возвысятся и обретут небо, мы же со всей нашей мудростью обречены бездне адовой. Почти все древние философы утверждали, что нельзя всего постигнуть, изучить, ибо чувства наши ограничены, разум слаб, а жизнь коротка. Сократ в конце жизни пришел к выводу, что он не лучше других и мудр только тем, что не считает себя мудрецом, и что его Бог видит большую глупость в том, что человек так превозносит свое знание и мудрость, ибо наилучшей наукой для человека является наука незнания и величайшей мудростью - простота. А римский историк Тацит, живший с 58 по 117 годы, говорил, "относительно деяний Богов благочестивее и почитательнее верить, нежели знать". Блаженный Августин заявлял: "Бог лучше познается неведением". В Святом писании сказано: "Погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну".
Теперь послушай, брат Федор, мой совет. Ты часто говоришь или просто думаешь: "Сегодня или завтра прийду в такой-то порт и простою там одну-две недели, и буду готовить яхту к следующему переходу". Ты не знаешь, что случится завтра; ибо что такое жизнь твоя? Пар, являющийся на малое время, а потом исчезает. Вместо того, чтобы тебе говорить: "Если угодно будет Господу и жив буду, то сделаю то или другое".
После этого Иаков замолчал. Мне тоже нечего было ему сказать. Полная тишина окутала корму яхты, только слышно было, как выпрыгивают из воды летучие рыбы и падают на носовую палубу, да еще вода пела замысловатую песню из-под штевня "Формозы".
Затем Апостол Иаков тихо, не нарушая этой вечной тишины, произнес: "Брат мой! Имей веру в Исуса Христа, нашего Господа!"
Так сказал мой собеседник, один из двенадцати, кому небо дало родиться на свет, чтобы проповедовать неизвращенное православие, сохранять живое учение даже в самые невежественные века, такие, как наш.
С востока начинался день, в розовом от зари воздухе бороздила небо первая и единственная чайка, изредка падая в воду за увиденной ею рыбой. Когда я оторвал взгляд от птицы и посмотрел в сторону собеседника, его уже не было. Он также таинственно исчез, как и появился. С зарею настает новый день. И мне ничего не остается делать, как выпить кофе и лечь спать. В моих ушах еще слышался живой голос Апостола Иакова. "Человеческая жизнь слишком коротка для покаяния".
МОРИС УИЛСОН
"О восхождении на Эверест люди мечтали еще 30-40 лет назад, - писал в 1921 году сэр Фрэнсис Янгхазбенд. - Этот непокоренный исполин волнует всякого альпиниста. Пусть нет ни денег, ни времени, ни условий для подготовки - желание взойти на высочайшую вершину земли не оставляет тех, кто любит горы."
Морис Уилсон был первым, кто вздумал взойти на Эверест в одиночку. Он не был альпинистом, но твердо верил, что глубоко религиозный человек, очищенный постами и молитвой, может достичь чего угодно, в том числе и покорения высочайшей вершины мира. Как Магеллан или Тур Хейердал, Уилсон хотел подтвердить свою теорию делом. Магеллан знал, что земля круглая, и чтобы доказать это отправился в кругосветное плавание. Уилсон, зная, что человек с божьей помощью может все, решил покорить Эверест. Так началась одна из причудливейших глав в истории Эвереста.
Но как он пришел к этой идее?
Морис Уилсон родился в 1898 году в Бредфорде. Отец его был добропорядочным английским буржуа, владельцем небольшой фабрики шерстяных изделий. Морис, третий из четырех сыновей, прилежно учился и уже в двенадцать лет бегло говорил по-французски и по-немецки. В 1916 году, в восемнадцать лет, он добровольно записался на военную службу, стал старшим ефрейтором, потом лейтенантом, получил награду за храбрость, после ранения в левую руку и грудь был демобилизован.
Как многие люди его поколения, Морис Уилсон не мог забыть ужасов войны и привыкнуть к мирной жизни. Напрасно спрашивал он себя о смысле и цели своего существования. Отцовская фабрика с ее монотонной работой скоро опротивела ему, и он отправился в Лондон. Там было то же самое, и он сделал то, что делали другие бывшие солдаты, не нашедшие себя в мирной жизни: эмигрировал в Америку. Нью-Йорк, Сан-Франциско, наконец, Новая Зеландия. Здесь он прожил много лет: продавал машины, лекарственные средства, пробовал заняться сельским хозяйством, держал небольшой магазин дамской одежды в Веллингтоне. Неожиданно, следуя внезапному импульсу, на почтовом судне вернулся в Англию. С этого времени он не знал ни успехов, ни поражений, но счастлив не был. Нестарый, сильный, как медведь, мужчина без цели в жизни. Угнетенный и подавленный, он чувствовал себя физически все хуже и хуже. Похудел, стал кашлять. Лекарств он не принимал и однажды исчез. А когда появился снова, был здоров. Вернуться к жизни и обрести душевный покой Уилсону помогло учение индийских йогов, с которыми он познакомился на пути в Европу. Они открыли Уилсону средство против всех зол: пост и молитва. Он постился в течение 35 дней, лишь иногда позволяя себе глоток воды, и читал молитвы. Ему хотелось, чтобы это средство стало известно всему человечеству, но для этого нужно было совершить нечто исключительное.
Случай вскоре представился. Отдыхая в Шварцвальде, в маленьком кафе во Фрайбурге Уилсон совершенно случайно прочитал вырезку из старой газеты с сообщением об экспедиции на Эверест 1924 года. Он узнал о шерпах, о яках, которые тащили груз, о ледниках, штормах и непреодолимых препятствиях. Эверест! Теперь он знал, что нужно делать. Наконец-то мир будет потрясен. Это была фантастическая, безумная идея. Уилсон не имел ни малейшего представления об альпинизме. Вернувшись в Лондон, Уилсон тотчас же взялся за дело. Он изучил все материалы предшествующих экспедиций. Именно теперь, не позже, он должен был понять, сколь безперспективно его намерение. Но он решил все-таки осуществить это предприятие, к тому же без обременительной цепочки переноски грузов, без устройства лагерей. Услышав о планируемом Хадстоном облете Эвереста, он решил уговорить команду взять его с собой и позволить спрыгнуть с парашютом, но вскоре отбросил эту идею и задумал сам лететь в Тибет, приземлиться на леднике Восточный Ронгбук и идти далее к вершине пешком.
Никакого представления об Эвересте, об альпинизме, о полетах. Его друзья были в ужасе. А он смеялся и говорил: "Да, всем этим я овладею". Он купил подержанный "Джипси Мот", написал на его боку "EYER WREST" и поступил в Лондонский аэроклуб. Уже после первого полета с инструктором стало ясно, что хорошим пилотом Уилсон не станет. Но эксцентричный ученик обладал двумя достоинствами, которые компенсировали все его недостатки - это мужество и решительность. Не смотря на это, у него не было ни малейшего шанса добраться живым хотя бы до Индии. В открытом биплане пролететь более 8000 километров над малозаселенной территорией сложно и для опытного пилота. Для неопытного это могло закончиться катастрофой.
Однако Уилсон продолжал начатое дело. Он купил снаряжение: палатку, спальный мешок, одежду. Приобрел высотометр и легкую камеру с самоспуском, чтобы сфотографировать себя на вершине. Затем начались тренировки. Он много раз прошел пешком от Лондона до Бредфорда и обратно в отриконенных ботинках, с тяжелым рюкзаком. Потом начал восхождения. Вместо того, чтобы учиться у швейцарских горных проводников ледовой технике на кошках и с ледорубом и подниматься в Альпах на настоящие горы, он выбрал относительно безопасные вершины в Англии и пять недель поднимался на них. Чтобы испытать нервы, спрыгнул с парашютом над Лондоном. Газеты выступили с острой критикой Уилсона. Но он не сдавался. В свой "EVER WREST" он встроил специальный бак для горючего и мощное шасси. Позаботился о картах, тщательно обозначил этапы своего маршрута: Фрайбург - Альпы - Милан - Палермо - Средиземное море - Тунис. Так как Уилсон собирался лететь без маски, то он установил высоту полета не более 3000 метров. Вылет был назначен на 21 апреля 1933 года - его день рождения. В середине апреля Уилсон тяжело заболел ангиной, и его план чуть было не сорвался. Но он постился, молился и вскоре был полностью здоров.
Первый взлет не удался, при этом Уилсон едва не погиб. Драгоценное время было упущено. А между тем окончился перелет Хадстона, двум машинам удалось пролететь над Эверестом. Большая экспедиция под руководством Хью Раттледжа шла в базовый лагерь. Если Раттледжу повезет, Уилсон не успеет обогнать его, чтобы быть на вершине первым.
Когда "EVER WREST" снова был готов к старту, Министерство воздушных перевозок попыталось воспрепятствовать полету. Уилсон разорвал телеграмму, в которой сообщалось, что его полет запрещен. В воскресенье, 21 мая 1933 года он распрощался с друзьями и репортерами. Машина оторвалась от земли, полетела навстречу восходящему солнцу, превратилась в точку и исчезла. Мало кто из провожавших надеялся увидеть Уилсона живым.
Через неделю он приземлился в Каире. Еще неделя - и он в Индии. Поскольку лететь над Персией ему было запрещено, пришлось изменить маршрут и направиться из Багдада прямо на острова Бахрейн. 1000 километров без посадки - это запредельная нагрузка для его машины. Прилетев в конце концов на Бахрейн, он, вопреки запрету британского консула, раздобыл горючее и добрался до Гвадара в Индии. За две недели Уилсон преодолел почти 8000 километров и этим самым длинным перелетом доказал, что решительность и сила воли делают чудеса. Но это не удовлетворило его. Он хотел добраться до Эвереста за 500 фунтов стерлингов.
В Лалбалу около Пурниха путешествие пока что окончилось. Власти не дали разрешения на перелет через Непал. Специальный корреспондент "Дейли экспресс" в Карачи убеждал его отказаться от задуманного. Уилсон был в отчаянии. Прошло несколько недель, начался муссонный период, и он понял, что шансов становится все меньше. Деньги кончились. Узнав о неудаче экспедиции Раттледжа, Уилсон продал свой "EVER WREST" и отправился в Дарджилинг. И здесь власти отказали ему в разрешении на пешее путешествие по Сиккиму и Непалу. Тогда ему пришло в голову перебраться нелегально в Тибет. Он познакомился с Полом Кармой, тибетцем, принимавшим участие в экспедициях 1922, 1924 и 1933 годов. Карма был в восторге от Уилсона и пообещал сопровождать его до базового лагеря. Но вскоре он перестал понимать этого эксцентричного англичанина и отказал ему. Между тем наступил январь. Уилсону пришлось искать помощи в другом месте. Он договорился с тремя шерпами - Тевангом, Ринцингом и Тзерингом, которые работали носильщиками в экспедиции Раттледжа. Они были добродушны и молчаливы, достали лошадь для путешествия, зашили приборы и снаряжение в мешки для пшеницы. Уилсон сказал, что он отправляется охотиться на тигров, оплатив гостиницу за шесть месяцев вперед. Ночью 21 марта 1934 года эта четверка тайно покинула Дарджилинг. Уилсон оделся как тибетский монах. Ехали только ночью. Шерпы были прекрасными проводниками и заботливыми спутниками. Оставляя в стороне города и селения, эта небольшая группа проходила каждую ночь едва ли по 25 километров. Снегопады, дожди с градом, бурные потоки преграждали им путь. Они прошли мимо Канченджанги и наконец-то оказались на перевале Конгра Ла: перед ними лежал Тибет!
За бесконечно далеким горизонтом терялись горные цепи, море коричневого, фиолетового, оливкового и белого - лунный ландшафт. Не надо было маскироваться, Уилсон почувствовал себя снова свободным. Они все еще сторонились людей, но ехали теперь днем. 12 апреля Уилсон записал в дневнике: "Я увидел Эверест!" С гребня высотой 5200 метров в прозрачном воздухе Эверест со своим заснеженным восточным склоном представлял собой сказочную картину. Была идеальная для восхождения погода. Через два дня четверка пришла в Ронгбук. Ледяной южный ветер дул со снежных полей. Травы больше не было. Скалы, осыпи, лед вывели Уилсона из мира его грез.
В долине, запертой со всех сторон горами, он увидел монастырь. Массивные стены казались маленькими на фоне гигантской горы, которая занимала все пространство за ним: Эверест.
Верховный лама монастыря Ронгбук пригласил Уилсона, Тзеринга, Таванга и Ринцинга на аудиенцию. Он принял их в богато оформленном зале с искусно расшитыми занавесями на дверях и окнами из настоящего стекла. Мужество и решимость Уилсона произвели впечатление на ламу, и он дал Уилсону и шерпам свое благословение.
Вечером Уилсон долго лежал без сна в палатке, смотрел на свою гору, на Эверест. Он записал в дневнике: "Завтра выхожу!" Когда, проснувшись на следующее утро, он услышал проникновенное пение 300 монахов, то решил, что они молятся за него.
Погода была прекрасной. Неся на плечах более 20 килограммов груза, Уилсон начал подъем по долине к Ронгбукскому леднику. Так как все, что он прочел об этой местности, было написано альпинистами, у которых считалось хорошим тоном преуменьшать трудности, он попал в сложную ситуацию. Запутанный лабиринт из ледовых башен, трещин и скальных блоков возник перед ним на следующий день. Утомленный и изможденный, Уилсон бродил среди них. Он уменьшил свой груз, но вперед продвигался очень медленно. Хуже всего было то, что он все еще не понимал, как идти по льду. У него не было кошек, он не умел правильно рубить ступени и лишь чудом не свалился в одну из бесчисленных трещин.
16 апреля, полностью изнуренный, он дошел до лагеря 2 предшествующих экспедиций на высоте 6035 метров. Начался снегопад. Ослабевший Уилсон проглотил несколько фиников и немного хлеба. После морозной ночи в палатке он снова пустился в путь и через два дня на высоте 6250 метров попал в снежную бурю. Снегопад не прекращался, продовольствие кончилось. Хромая, с болью в суставах, вернулся он через три дня в Ронгбук. Его глаза были обожжены, горло болело. Пока Ринцинг и Теванг подогревали суп, Уилсон записал в дневнике каракулями, которые почти невозможно было разобрать: "Я не сдаюсь. Я по-прежнему уверен, что сделаю это..." Уилсон медленно приходил в себя в одном из помещений монастыря. Поев впервые за 10 дней горячей пищи, он начал рассказывать шерпам путаную историю о своем одиночестве, усталости и разочаровании на Ронгбукском леднике. Никогда еще он так не тосковал по обществу и друзьям. Потом он заснул и проспал 38 часов.
Он был еще слишком слаб и лежал в своем спальном мешке, но уже начал разрабатывать с Ринцингом и Тевангом план следующей попытки. Тзеринг заболел желудочной болезнью и не мог идти с ним. Два других шерпа на этот раз должны были сопровождать Уилсона до лагеря N 3, который находился под ледопадом на стене Северного седла. Имея достаточный запас продовольствия, шерпы собирались оставаться здесь до тех пор, пока Уилсон не вернется с вершины.
Уилсон пролежал 4 дня. На пятый день он впервые встал с постели. Шатался, ноги распухли, болели левая рука и левый глаз. Лишь в конце месяца ему стало лучше. 30 апреля он записал: "Ноги и глаза о' кей, через несколько дней я буду здоров. Ужасно потерял в весе, но мышцы окрепли. Скоро буду снова в порядке, как всегда. Путь до лагеря N 3 на этот раз будет, по всей видимости, довольно нетруден. Мне потребуются кошки и молодые люди, чтобы готовить горячую пищу. Надеюсь, что через несколько дней начну восхождение".
Однако 1 мая его левый глаз совершенно заплыл, а левая половина лица частично онемела. Лечился голодом, принимал участие в религиозных церемониях. Его восхитило состояние экстаза, в которое впадали монахи.
Выше по ущелью находился Чамалунг - "Долина курицы" - небольшой монастырь, затерявшийся среди моренных гряд. Он состоял из ряда примитивных келий, в которых отшельники жили в полной изоляции от окружающего мира. Один монах в полной неподвижности, погруженный в молитвы, жил там в скальной пещере уже 15 лет. Один раз в день его братья-монахи передавали ему через небольшое отверстие чашку воды и горсть ячменной муки. Неудивительно, что Уилсон чувствовал внутреннее влечение к этим людям.
Вечером 11 мая - Эверест был затянут облаками - Уилсон закончил свою ежедневную запись в дневнике следующими словами: "Завтра мы выходим. Будь, что будет, хочу, чтобы скорее все кончилось". Теванг пообещал в случае смерти Уилсона передать властям в Дарджилинге письмо, в котором тот просит простить шерпам нарушение запрета на это путешествие.
12 мая на рассвете Уилсон, Теванг и Ринцинг покинули монастырь. Шерпы навешивали перила на леднике Восточный Ронгбук, и уже через три дня группа достигла лагеря 3. Здесь они обнаружили склад с продовольствием экспедиции Раттледжа, который показался им в сравнении с их скудным пайком лавкой деликатесов. Пока Ринцинг готовил обед, Уилсон прошел еще вперед, чтобы просмотреть путь на Северное седло. Он увидел вздыбленные склоны ледопада, трещины, постоянно меняющиеся ледовые провалы. Ледовая масса поднималась почти на 500 метров над верхними фирновыми полями ледника Восточный Ронгбук. Даже для опытных альпинистов того времени это было серьезным препятствием. Однако Уилсон наивно записал в тот вечер: "Вершина и путь к ней теперь совершенно изучены. Пройти осталось всего 2100 метров".
16 мая тройка была застигнута снежным ураганом, который пять дней продержал их в лагере 3. Скрючившись, лежали они в своих палатках. Буря раздражала. Большая высота нагоняла сонливость. Когда 21 мая непогода наконец улеглась, Уилсон снова двинулся в путь в направлении ледопада. Ринцинг вынужден был проводить его немного, чтобы показать путь, намеченный Раттледжем. Вскоре они уже ползли, задыхаясь. Ринцинг вернулся в лагерь 3. Уилсон остался один на один с ледником. Четыре дня продолжалась отчаянная борьба. Он ночевал на крошечном выступе на отвесном склоне, задыхаясь, бил ступени в твердом льду, ввинчивал ледовые крючья, срывался и снова поднимался по веревке вверх. Путь преградила трещина шириной в 10 метров, он переполз ее по тонкому снежному мосту. Наконец, он стоял у подножия последнего ледового участка под Северным седлом. Эта ледовая стена протяженностью около 100 метров была отвесной и гладкой. Он пролез по ней несколько мучительных метров. Переночевал здесь. Уилсон попытался вскарабкаться по камину. Вечером 24 мая, находясь по-прежнему внизу камина, Уилсон признался самому себе, что не может покорить Эверест. Полуживой, скользя и срываясь, спустился он с ледопада и упал на руки шерпов.
Два следующих дня Уилсон, обессиленный, лежал в лагере 3 в своем спальном мешке. Однако потом - уму непостижимо - он записал: "Теванг собирается вниз, но я убедил его сопровождать меня в лагерь 5. Это будет моя последняя попытка, и я чувствую себя уверенно..." В действительности же шерпы считали этот план совершенно безумным и уговаривали Уилсона возвратиться. Уилсон не послушался и 29 мая один начал восхождение. Слишком слабый, чтобы действительно идти вперед, он встал на бивак недалеко от лагеря 3 у подножия стены Северного седла. 30 мая он провел в палатке, не в силах вылезти из спального мешка, записал в дневнике: "Великолепный день. Вперед!" Вскоре после этого Морис Уилсон умер. Лишь годом позже, в 1935 году, Эрик Шиптон и Чарлз Уоррен нашли его высохшее тело. На теле остатки свитера и зеленых фланелевых брюк, колени согнуты, на одной ноге нет ботинка, палатка разорвана зимними штормами. Альпинисты похоронили Уилсона в трещине ледника. Шиптон взял с собой только дневник.
"Движение к цели есть сама цель", - гласит буддийская мудрость, и это подтвердил Уилсон.
"В жизни каждого человека наступает момент, когда ему необходимо выразиться до конца, дойти до предела своих возможностей. Кто рожден для живописи, будет сам не свой, пока не возьмется за кисть и краски. Другому все время мерещатся фигуры из дерева, камня или металла, и руки "чешутся" создать их. Третий во что бы то ни стало должен петь, а иные стремятся завораживать своими речами слушателей, владеть их настроением. У каждого есть внутреннее влечение, которое должно проявиться. При этом в человеке исподволь вырабатывается очень высокое мерило - самое высокое, какое только для него возможно, и он стремится испытать себя этой высшей пробой. Он не достигнет согласия ни с самим собой, ни с окружающим миром, если не поднимется на ту высоту, которая представляется ему пределом".
Я написал эту главу о Морисе Уилсоне, потому что он был для меня своеобразным идеалом. Поставив цель, какой бы она ни была, он шел к ней до конца, в отличие от тех, кто, почувствовав тяжесть избранного пути, отступил.
Примером могут служить парни с "Формозы". Все сначала были настроены только на кругосветное плавание, но никто не думал, что это очень тяжелое и долгое путешествие. После нескольких месяцев плавания моя команда сбежала с яхты. Эти люди наверняка не читали об Уилсоне и ему подобных. А если и читали, то, наверное, думали про себя: вот ненормальный, лез на гору, пока не умер.
Раз уж зашла речь об Эвересте, надо упомянуть о первых попытках достичь вершины.
Местоположение Эвереста: Гималаи в непальском округе Коси в хребте Махалангур-Гимал, который представляет собой естественную границу между Непалом и Тибетом, является северной оконечностью Кхумбу Гимала.
Координаты: 27 градусов 59 минут 16 секунд северной широты, 86 градусов 55 минут 40 секунд восточной долготы.
Высота: главная вершина - 8848 метров, южная вершина - 8765 метров, северо-восточное плечо - 8393 метра.
Первое геодезическое обозначение: Пик-15. Непальское название - Сагарматха. Тибетское название - Джомолунгма (Богиня - мать снегов). Область вокруг Чомо-лунг-ма по документам Х1Х века и, по-видимому, гораздо более раннего времени, называется Лхо-чамо-лонг (Страна южных птиц) и лежит, скорее всего, в группе Эверест -Маккалу. Под Джомолунгмой в настоящее время понимается весь массив Эвереста или вся группа Эверест-Маккалу в Кхумбу-Гимал. Ч.К.Говард-Бери, руководитель первой эверестской экспедиции, слышал, как Эверест называли Чомо-Ури (Богиня - бирюзовая вершина).
Эверест, высочайшая гора мира, более, чем другая, привлекает к себе внимание географов, альпинистов, монахов, художников, журналистов.
Экспедицию на Эверест планировал еще в прошлом веке англичанин Юлиус Беренс (1827-1888), вдохновленный, очевидно, успешным восхождением на Монблан. Идея осталась нереализованной.
1892 год. В октябрьском номере журнала "Девятнадцатое столетие" опубликована статья Клинтона Дента под заголовком "Можно ли покорить Эверест?" Ответ получился утвердительным.
1893 год. Лейтенант Ч.Г.Брюс и капитан Ф.Э.Янгхазбенд в Шитрале обсуждают возможность восхождения на Эверест. Заметьте разницу: корреспондент пишет о покорении Эвереста ради сенсации, а альпинисты обсуждают возможность восхождения на Эверест.
1899 год. Вице-король Индии лорд Керзон пишет Д.У.Фрешфилду о том, что пытается получить разрешение правительства Непала на восхождение на Эверест.
1904 год. Капитан К.Г.Ролинг ведет группу из Лхасы в Гарток и далее в Симлу. По пути они обозревают северные склоны Эвереста.
1905 год. В английском альпийском клубе обсуждается план наступления на Канченджангу, или Эверест, с участием Брюса и шерпов.
1907 год. Газета "Таймс" сообщает, что министр по делам Британской Индии не дал санкции на восхождение на Эверест. Газета публикует также состав планировавшейся экспедиции, идейным вдохновителем которой был лорд Керзон, руководителем - Брюс, участниками - д-р Т.Г. Лонгстафф, д-р А.Л. Мамм, три альпийских проводника и шестеро шерпов.
1908 год. Брюс разрабатывает новый план - подойти к горе со стороны Непала по долине реки Дудх-Коси.
1909 год. Брюс впервые слышит от одного шерпа название Чомо Лунгмо.
1911 год. Лорд Керзон обращается к магарадже Непала за разрешением на восхождение на Эверест.
1913 год. Капитан Дж.Б. Ноуэл в одежде мусульманина отправляется из Дарджилинга с местным проводником по северо-западному Сиккиму к перевалу Лангу в Тибете. Когда их отделяет от горы всего 65 километров, появляется отряд тибетских солдат и заставляет повернуть обратно.
1918 год. Королевское географическое общество возобновляет переговоры о разрешении на эверестскую экспедицию.
1920 год. Подполковник Ч.К.Говард-Бери, находясь в Индии, ведет переговоры с сэром Чарлзом Беллом, политическим комиссаром в Сиккиме, представляющим Великобританию в Лхасе, и с вице-королем Индии.
1921 год. Первая разведывательная экспедиция. Руководитель -подполковник Ч.К. Говард-Бери, девять участников. В пути умирает доктор А.М. Келлас. Исследованы возможные подступы к Эвересту с востока и севера, ледники Главный и Западный Ронгбук, откуда Дж.Л. Мэллори и Дж.Х. Баллок пытаются попасть в Западный цирк ледника Кхумбу, который виден с перемычки к северо-востоку от Пумори. Ледопад кажется им крутым и шансы достичь седловины между Эверестом и южной вершиной (Лходзе) - почти равными нулю. 24 сентября Баллок, Мэллори и Э.О.Хилер по леднику Кхарта выходят на ледник Восточный Ронгбук и поднимаются на Чанг Ла (северная седловина, 6990 метров).
1922 год. Вторая экспедиция. Руководитель - Брюс, тринадцать участников и пять шерпов. Северная седловина достигнута с ледника Восточный Ронгбук. Мэллори, майор Э.Ф. Нортон и д-р Т.Г. Сомервелл достигли высоты 8225 метров без кислородных приборов. Капитан Дж. Брюс - племянник руководителя, и капитан Дж.И. Финч без кислородных приборов поднялись 27 мая на высоту 8320 метров. При третьей попытке в лавине погибли семь шерпов. Впервые были опробованы кислородные аппараты.
1924 год. Третья (британская) экспедиция. Руководитель - Ч.Г. Брюс, десять участников и четыре шерпа. В пути Брюс заболевает малярией. Руководство экспедицией берет на себя Нортон. Нортон и Сомервелл поднимаются на высоту 8540 метров. Далее Нортон один доходит до 8570 метров без кислородного аппарата. Этот рекорд держался до 1978 года. Э.К. Ирвин и Дж.Л. Мэллори предприняли попытку достичь вершины и не вернулись. Н.Э. Оделл видел их на высоте 8530 метров.
1933 год. Следующая экспедиция: руководитель - Х.Раттледж, четырнадцать участников, два офицера связи и пять шерпов. П. Уин Харрис, Дж. Лонгленд, Л.Е. Уэйджер и пять носильщиков 30 мая доходят до высоты 8350 метров. Примерно в 20 метрах ниже гребня, в 230 метрах восточнее "первой ступени" Уин Харрис и Уэйджер находят ледоруб. Он мог принадлежать только Ирвину или Мэллори. Уин Харрис и Уэйджер достигают высоты 8570 метров. Этой же высоты на следующий день достиг Ф.С. Смайс, его партнер Э. Шиптон вернулся раньше. Экспедиция Хаустона организовала первый облет вершины Эвереста на двух бипланах "Вестланд". Проводятся вертикальные измерения высот, фотографируется весь горный массив.
1934 год. М. Уилсон предпринимает попытку одиночного восхождения на Эверест через Северное седло. Он идет по Тибету в одежде монаха, притворяясь глухонемым. Умирает от истощения в своей палатке под Северной седловиной.
1935 год. Небольшая разведывательная (пятая британская) экспедиция. Руководитель - Э.Э. Шиптон, восемь участников, в их числе Тенциг Норгей. Группа поднимается на Северную седловину. Шиптон исследует Западный цирк ледника Кхумбу и устанавливает, что восхождение с южной стороны возможно. Х.У. Тилман и Э.Х. Уиграм приходят к заключению, что нижняя часть западного гребня от перевала Лхо Ла непроходима. На леднике Восточный Ронгбук найдено тело Уилсона.
1936 год. Шестая (британская) экспедиция. Руководитель - Х. Раттледж. Экспедиция вынуждена вернуться из-за раннего начала муссона.
1938 год. Седьмая малая (британская) экспедиция. Руководитель - Х.У. Тилман. Поднимается до 8300 метров.
1945 год. Планируется экспедиция под руководством Шиптона. В 1946-47 годах альпинисты в Тибет не допускаются.
1947 год. Канадец И. Денман предпринимает попытку одиночного восхождения. С Тенцигом Норгеем и Ангом Давой он тайком едет через Тибет до Ронгбука. Втроем они поднимаются до Северной седловины.
1950 год. Группа из пяти человек, которую возглавляет американец Ч.С. Хаустон, проходит от Катманду в Соло-Кхумбу. Хаустон и Тилман выходят на ледник Кхумбу и изучают его мощный ледопад. Тилман высказывает мнение, что наиболее благоприятный для восхождения месяц - октябрь.
1951 год. Датчанин К.Б. Ларсен предпринимает попытку одиночного восхождения. Он выходит из Дарджилинга, направляется к долине Дудх Коси и Намчебазару. От Намчебазара через перевал Пангпа Ла, западнее Чо Ойю, попадает в Тибет и из Киетрака идет до Ронгбука. На Северной седловине шерпы оставляют его и спускаются вниз.
Британская разведывательная экспедиция, руководитель Э.Э. Шиптон. В Непале присоединяются новозеландцы Э.П. Хиллари и Х.И. Ридифорд. Проходят большую часть ледопада Кхумбу (до подъема в Западный цирк "Долину молчания") и выясняют возможности выхода на Южную седловину.
1952 год. Первая швейцарская экспедиция на Эверест. Руководитель - д-р Е. Висс-Дюнан. Швейцарцы достигают (по Женевскому ребру) Южной седловины (7986 метров). Р. Ламбер и Норгей Тенциг поднимаются по юго-восточному гребню до 8600 метров.
Вторая швейцарская экспедиция. Руководитель Г. Шевалье. В послемуссонное время прокладывает маршрут к Южной седловине по склону Лходзе. С тех пор он стал обычным путем подъема. Достигает высоты 8100 метров.
1953 год. Десятая британская экспедиция. Руководитель - полковник С.Дж. Хант, четырнадцать участников, среди которых физиолог и кинооператор. Сирдар - Норгей Тенциг, Р.С. Эванс и Т.Д. Бурдильон поднялись на южную вершину Эвереста (8765 метров). 29 мая новозеландец Э.П.Хиллари и шерп Тенциг Норгей достигли высшей точки Эвереста 8848 метров. Наконец-то британцы, а с ними и все человечество, добились успеха в покорении высочайшей вершины мира.
В ГОСТЯХ У КАНАДСКИХ ЭСКИМОСОВ
На самом крупном острове канадского арктического архипелага лежит, засыпанный снегом большую часть года, эскимосский поселочек Фробишер Бей. Покойный, тихий уголок природы, размеренный ритм жизни которого нарушила советско-канадская экспедиция, готовящаяся к переходу от берегов СССР до берегов Страны кленового листа через Северный полюс. Мы прилетели сюда для очередной тренировки и испытания снаряжения.
Ярко-желтое здание аэропорта из иллюминатора "Боинга-727" видится огненной капелькой расплавленного металла, брошенного в снег. Маленький аэропорт - своеобразные ворота на большую землю. Отсюда канадские эскимосы летают в Оттаву, Бостон, Монреаль, во все поселки канадского севера и даже в Гренландию. Несмотря на малочисленное население Фробишер Бея, самолеты из Оттавы прилетают сюда каждый день. Но салон "Боинга" только наполовину занят людьми. Вторая половина отдана грузам. Как и у нас на Крайнем Севере, арктическое побережье Канады не имеет автомобильных дорог, и было бы бессмысленно тянуть сюда асфальтовые трассы. Шесть часов полета из Оттавы громадины "Боинга" обеспечивают Фробишер Бей абсолютно всем - от свежих фруктов и ягод до легковых и грузовых автомобилей.
В аэропорту нашу экспедицию из пятнадцати человек встречали Ричард Вебер (канадский участник перехода через полюс) на многоместном "Форде", президент туристической фирмы поселка Брент Бодди на собаках и его товарищ на мотонартах японской фирмы "Ямаха". Эти транспортные средства характерны для Фробишер Бея. Здесь каждая эскимосская семья имеет легковую машину и мотонарты. Но гораздо престижнее среди канадских северян быть владельцем чистопородной собачьей упряжки. Ездовые лайки в поселке в цене, и их не увидишь на улицах беспризорными. В то время как в наших северных поселках разномастные собаки от болонок до догов бегают стаями, перемешиваются, мельчают и вытесняют коренных северных лаек, веками служивших людям.
Чистота во Фробишер Бее изумительная. Мэрия поселка и его седобородый мэр, потомок англичан, тщательно следят за тем, чтобы ни единой ржавой консервной банки не валялось на дорогах. Эскимосы, да и люди других национальностей приучены к такому порядку: весь домашний мусор складывают в большие черные полиэтиленовые сумки и выставляют их возле домов. По утрам сумки забирает специальная машина и вывозит на свалку в нескольких километрах от поселка. Так что ни единой помойки в нем не увидишь.
Мне довелось несколько раз навещать эскимосские семьи. Каждая занимает индивидуальный деревянный дом, в котором самое малое три комнаты, небольшая прихожая и солидная кухня площадью более десяти квадратных метров. Семьи канадских эскимосов не назовешь большими. Обычно двое-трое детей.
В прихожей - мягкая мебель, во всех комнатах - паласы. Паласы даже в сараях. Обязательный атрибут жилища - телевизор, видеомагнитофон, телефон. У всех есть и радиотелефоны. Едут на охоту в тундру - прихватывают их с собой. Случись далеко от дома беда, в минуту сообщат во Фробишер Бей обо всем. Да и просто поговорить с женой, с детьми вошло в привычку эскимосов, уходящих в тундру.
Но цивилизация не вытеснила национальный дух и культуру маленького народа. Эскимосы ходят в своих традиционных одеждах, и редко когда можно увидеть джинсовую модницу. Люди гордятся тем, что они эскимосы, не меньше, чем англичане - принадлежностью к своему роду.
У канадских эскимосов - собственная письменность, они смотрят телепрограммы на эскимосском языке и читают газеты, напечатанные буквами эскимосского алфавита. Канадские власти всячески поддерживают эту независимость и тратят достаточно много средств, чтобы на севере сохранились островки экзотики.
Один из тех, кто борется за это - канадец Брент Бодди. Он увлекся севером, 12 лет назад поселился во Фробишер Бее. Женился на эскимоске, изучает быт, традиции иннуитов, как называют себя эскимосы. Все северные экспедиции канадцев, американцев, японцев начинаются в этом поселке. Здесь полярные путешественники подбирают себе собак. И Брент Бодди - неизменный помощник в этом деле. В 1986 году он в составе американской экспедиции ходил на собачьих упряжках до Северного полюса. Заразился путешествиями, сейчас готовит экспедицию по пути миграции эскимосов. Историки говорят, что они вышли из Сибири, и Брент Бодди хочет проверить эту версию.
Мы тренировались на канадском севере 35 дней. Уходили из Фробишер Бея в замерзшее море, пересекали тундру с сорокакилограммовыми рюкзаками. Ричард Вебер, один из популярнейших канадских путешественников, стенал по поводу тяжеленного за спиной груза. Но когда мы пытались выбросить на маршруте что-либо использованное, он всячески препятствовал этому. Мы говорили: "Закопаем пустые банки в снег, и никто их никогда не найдет". Ричард молча собирал их в рюкзак и нес этот дополнительный груз.
Эскимосские охотники, натыкавшиеся на места наших стоянок, как-то привезли во Фробишер Бей фантики от конфет "Мишка на севере". И нам было по-настоящему неудобно за эти, на первый взгляд, пустяки. Канадцы следят за чистотой своей земли. Здесь вы не увидите ни одной пустой бочки из-под солярки. А на нашем севере миллионы ржавых бочек соседствуют с такими же ржавыми вездеходами и самолетами, оставленными в тундре за ненадобностью.
Во Фробишер Бее, если эскимосу потребовался бензин, он идет в магазин, покупает пятилитровую канистру. Опустела она - сдает обратно.
Вернемся в дом канадского экимоса. В нем есть горячая вода и канализация. Но нет хлопот по приобретению топлива и очистке сантехнических систем. На теплом чердаке установлена солидная емкость, водовозка регулярно заливает ее водой. А бензовоз заправляет топливную емкость. Бак для приема стоков устроен так, что никогда не промерзает. Специальная служба поселка следит за наполняемостью баков и очищает их с завидной регулярностью. Хозяевам дома ни о чем не надо хлопотать. Все трубопроводы выведены на улицу, машины подсоединяют к ним шланги - и в доме светло, тепло, уютно.
Общение белых поселенцев Фробишер Бея и эскимосов вполне дружеское. Никакой расовой дискриминации, разве что в церковь ходят отдельно. Как нам объяснили, делается это исключительно из-за различия в языках. Не каждый эскимос поймет английский белого священника. Потому церковь проводит две службы: одну на английском языке, другую на эскимосском. Но если аборигены захотят помолиться Богу рядом с англоговорящими, никто в этом препятствовать не будет.
Во Фробишер Бей я привез тридцать пять своих гравюр, посвященных жизни нашего севера и его народов. Пока тренировался с экспедицией, в поселковом музее была открыта выставка моих работ. Как говорил мне мэр Энди Тераулт, почти все население поселка посетило выставку. Канадских эскимосов интересует жизнь наших северных народов. По моим гравюрам они чуть-чуть, да узнали о ней. Увидев на одной из гравюр, как старая эскимоска шьет кожаную байдару (умиак), они приступили ко мне с расспросами. Сказали, что у них уже забыто это древнее ремесло, в море они выходят на пластиковых моторных лодках. И попросили прислать чертежи умиака.
Я же посетовал, что в нашей тундре не найдешь чистокровной ездовой собаки. И перед самым отъездом мне передали щенка канадской эскимосской лайки с просьбой вручить его эскимосам на другом континенте Земли.
МАТАЧИНГАЙ
Откуда может сорваться лавина? Отсюда?
Настороженная чуткая тишина. Ветер стих. Туман повис неподвижно, и свет с трудом пробивается к заснеженным горам.
Я стоял в нерешительности, хотя перед мной была не Джомолунгма, самая большая гора в мире, а одна из скал хребта Матачингай. Но и она конусом льда смотрела в небо, бросая вызов человеку - поднимись!
Я старался разговаривать сам с собой тихо, чтобы не спугнуть шапку снега, нависшую над головой. "Ну, Федор, готов начать подъем, чтобы вступить в мир, полный прекрасного света?"
Солнце встало из-за безымянной вершины, которую я решил осилить в полном одиночестве. Пройдет еще немного времени, и я увижу краешек светила. Оно раскроет перед моими глазами всю красоту северных гор.
Полтора часа назад я остановился отдохнуть. Оперся головой о воткнутый в снег ледоруб и, как мне показалось, заснул. Трудно сказать, что это был настящий сон, но отдых дал мне новые силы. Кромсая лед, я продолжил подъем.
Готовясь к экспедиции на Северный полюс, я давно задумал одиночное восхождение на какую-либо вершину. Выбрал горы Чукотки, весну. И когда ледокол "Москва" вводил океанский транспорт "Капитан Марков" в залив Креста, ломая лед своим могучим форштевнем, уже тогда я не разочаровался в том, что выбрал Матачингай. Он был виден с борта судна острыми зубьями своих скал, заснеженных и уходящих в тучи. Создавалось впечатление, что Север решил надежно укрыть хребет от глаз человека. Еще на рейде я решил подняться в горы, увидеть таинственный лик Матачингая, и наброски его неприступных вершин сделать основой для серии графических работ о горах Чукотки.
Уже на второй день после швартовки "Капитана Маркова" к причалу поселка Эгвекинот я для разминки поднялся на вершину близлежащей горы высотой около тысячи метров. Шел по гребню, встречаясь на пути с ледниками. Самым опасным и тяжелым при подъеме оказался переход через язык ледника, круто бросающегося вниз. Идти приходилось наискосок, вырубая надежные ступени. У меня мелькнула мысль: "Если ноги поскользнутся, рукам не за что будет зацепиться. И тогда прощай все на свете - живопись, спортивные увлечения, друзья, семья и дети". Потому что ледник уходил все круче вниз и метров через сто кончался пропастью с торчащими из нее зубьями скал.
Но им не пришлось испробовать меня на вкус. Я пробрался на самую вершину горы и с нее увидел великолепную бухту Этелькуй с Эгвекинотом. Устроил бивак, начал рисовать. После первых линий, появившихся на чистом листе бумаги, почувствовал, что это кощунство - карандашами выводить ослепительно белые контуры гор. Белым было буквально все от подножий до вершин, о черном цвете не было и напоминания. Переполненный этой белизной и тишиной, я закрыл альбом и спустился вниз.
На пятый день я выехал к подножию Далекого Матачингая. Уговорил геологов, работавших в Эгвекиноте, подбросить ближе к горам альпинистское снаряжение, палатку, запас еды на несколько дней.
Местные жители, узнав о моей затее - подняться в одиночку на самую высокую вершину - высказали некоторое беспокойство. Предлагали взять кого-нибудь из молодежи поселка, кто бы мог помочь в случае опасности. Но я и слышать не хотел о помощи. Лучшие альпинисты мира в одиночку поднимались на Эверест и другие заоблачные вершины. А тут всего лишь Матачингай.
- Так ведь снежные лавины у нас похлеще, чем на твоих Джомолунгмах, - говорил мне какой-то дед, попавшийся на дороге до поселковых властей, которым я шел сообщить о своем намерении. - Весна, снег на вершинах еле держится. Дунь - и пошла кутерьма на скалах. Ночью мороз еще держит снежные карнизы, а днем от малейшего движения они летят вниз, что твой курьерский поезд. Устоишь ты против поезда? Нет! А собрался с лавинами воевать.
- Не с лавинами, дедушка, - ответил я, - с вершинами. Художник я, хочу их нарисовать.
- Тогда только ночью поднимайся, вот тебе мой совет, - сказал старик. - Я в молодости охотился, все те места облазил. Знаю точно, ночью еще можно пройти.
Мой подъем начался под вечер 30 апреля. Я прислушался к словам деда и не пожалел об этом.
У подножия Далекого Матачингая было много снега, я с трудом пробился через эту первую преграду. Вспотел, разделся, остался только в легкой куртке, остальное сложил в рюкзак. При ходьбе было жарко, но когда останавливался отдохнуть, начинал мерзнуть. Я не знал, сколько градусов мороза окутали загадочный хребет, но за металлическую часть ледоруба вспотевшими ладонями дотронуться не мог. Руки примерзали к стали.
Поднялся метров на двести, вошел в туман, сопровождавшийся мелким снегом. Здесь почувствовал, что не хватает сил работать в таком быстром темпе. Я еще не отдохнул от предыдущей экспедиции, пятой по счету в группе московского покорителя Севера Дмитрия Шпаро. Ко всем его походам я готовился основательно, тренировался, набирал вес. А тут забыл об этой стороне дела, день и ночь просиживал над картинами, потерял спортивную форму. И вот поднялся всего на двести метров и - устал.
Я устроился поудобнее в небольшой нише заснеженного склона. Достал из рюкзака галеты, принялся за ужин.
Снег перестал сыпать.
- А все-таки Чукотка красива необыкновенно, - сказал я шепотом, боясь нарушить неподвижность воздуха. Над нишей нависал снежный карниз, готовый обрушиться на меня в любую минуту. Но вечерний морозец приковал его к скале и сейчас он служил мне своеобразной крышей.
Я ждал, когда на острый гребень Матачингая опустится ночь. Здесь, за Полярным кругом, она светлая, можно будет продолжить подъем. Если дед из Эгвекинота говорил правду, ночью можно идти, не опасаясь лавин.
Воды у меня не было, а во рту пересохло. Снега кругом много, но он не утолял жажду - от него во рту становилось сладко.
С трудом проглотив разжеванную галету, снова начал подъем. Через каждые несколько метров лизал снег, опять посыпавший с неба. Камни становились скользкими. Приходилось напрягать все силы, чтобы не соскользнуть с них и не сорваться вниз. Ошибка недопустима, на помощь никто не придет.
В левой руке я нес обыкновенную скобу для крепления бревен. Подобрал ее в порту на всякий случай, и сейчас она помогала подниматься вверх. Вгонял ее в лед, держался за нее одной рукой, а другой с помощью ледоруба бил новые ступени. Резкие уколы льдинок, брызжущих из-под острого лезвия в лицо, пытались сбить, оторвать от скобы. И я прищуривал глаза, чтобы льдинки не попали в зеницу ока.
Удар, уще удар... Ступенька готова. Ставлю на нее ногу, выковыриваю скобу и вгоняю ее в лед чуть повыше.
Вниз не смотрел. Лучше всего глядеть под ноги или вверх. Там идет ледовый гребень, чистый и острый, как лезвие ножа. Острие его терялось в густой серой пелене чукотского тумана.
Мелькнула предательская мысль, а не вернуться ли назад? Ведь рисковал я многим. Но другая мысль вытесняла первую и вела вверх. Я должен почувствовать горы, иначе без этого не получится серия графических полотен о вершинах Северо-Восточной Азии.
Непосвященные думают, что художник создает полотна, сидя в теплой мастерской. Нет, это совсем не так! Мои работы - это события, прочувствованные и пережитые мной самим, мои мысли и мое восприятие окружающего.
"Художник изображает то, что ему интересно, что он пропускает через себя и выкладывает на лист бумаги", - не раз говорил я своим друзьям.- "Я имею ввиду художника-графика, так как в какой-то степени сам являюсь им. Но часто встречаешь коллег, занятых тратой времени на критику творчества других авторов. Я придерживаюсь в своей работе других взглядов. Работа, работа и еще раз работа без перекуров, без каких-либо остановок. Без болтовни и заглядывания в бутылку, чем страдают многие наши художники. Если бы меня интересовало искусство ради искусства, то я сейчас ходил бы по выставочным залам, музеям или сидел в мастерской с товарищами и обсуждал, как спасать наше изобразительное искусство, которое, по мнению "гениев живописи", приходит в упадок".
Из-за падающего плотного снега я поднимался на вершину Матачингая вслепую. Вперед вел сам гребень. Стальные кошки перестали быть надежной опорой. Через каждый шаг, чаще чем обычно, приходилось рубить ступени. Синий лед со злостью отбрасывал ледоруб и не хотел поддаваться его ударам. Я останавливался все чаще, упирался головой в ледоруб, чтобы отдышаться и расслабить мышцы спины. Потом снова ожесточенно бился со льдом, заковавшим скалы.
Так работал несколько часов, пока не набрел на небольшой каменный выступ. Сбоку от него лед был мягче и податливей. К утру я выдолбил в нем нишу, сделал крышу из штормовки. Импровизированный дом утеплил густой, нескончаемый снегопад.
Насквозь промокшая от пота одежда остывала и морозила тело, шерстяные носки прилипли к ногам. Пальцы в ботинках первыми подали сигнал тревоги. Я с трудом стянул ботинки, смерзающиеся носки, быстро натянул запасные. После этого можно было не бояться обморожения. Я знал это из собственного опыта, накопленного в путешествиях по тундре и Приполярному Уралу.
Вскипятил на примусе полкружки чая. Берег бензин, так как взял его совсем немного из-за большого веса рюкзака. Выпил почти что кипяток. Темнота в жилище усыпляла, помогал этому и мороз. Стоило сомкнуть глаза, как предательское тепло растекалось по телу, становилось легко и покойно. И только работало подсознание. "Не спать, - приказывал я сам себе, - можно не вернуться. Если заснешь, навсегда останешься здесь, на гребне Матачингая. А внизу столько дел!"
Очистил рукой ледяные сосульки, примерзшие к усам и бороде, отправил их в рот. Но они вызвали еще большую жажду. "Черт понес меня в эти горы, - подумал я, - в этом году и так было три экспедиции. Старый дурак! Когда будешь жить, как все люди?"
Я всячески распекал себя и твердо решил никогда больше не подниматься в горы в одиночку, да еще на севере. "Это идиотизм, - рассуждал я невесело, - что может быть более бессмысленным, чем одному идти в горы за Полярным кругом? Какому здравомыслящему человеку придет это в голову? Подвергать себя опасности, рисковать жизнью. Из-за чего? Из-за того, чтобы на бумагу легли абсолютно достоверные, точные очертания северных пейзажей? Из-за эксперимента над собой? Нет, если выберусь отсюда, больше никогда в жизни не повторю такую глупость!"
Правда, такие клятвы я давал и раньше.
Сбросил куртку, закрывающую вход в ледяной дом, поглядел на гряду вершин. И прекратил самобичевание. Горы точно сошли с полотен Рериха. Достал альбом и карандашом начал делать зарисовки. С каждым новым штрихом приходила уверенность в том, что, в принципе, я все делаю правильно. Поднимаюсь в горы, хожу по льдам Северного Ледовитого окена, гоняюсь с эскимосами на собаках по Чукотке.
Николай Константинович Рерих говорил: "Никакой музей, никакая книга не дадут право изображать Азию и всякие другие страны, если вы не видели их своими глазами, если на месте не сделали хотя бы памятных заметок. Убедительность - это магическое качество творчества, необъяснимое словами, создается лишь наслоением истинных впечатлений действительности. Горы - везде горы, вода - всюду вода, небо - везде небо, люди - везде люди. Но, тем не менее, если вы будете, сидя в Альпах, изображать Гималаи, что-то несказуемое, убеждающее будет отсутствовать".
Я сделал несколько зарисовок цветными карандашами, а что не успел - пометил словами: где какой цвет. И продолжил основную работу - подъем к вершине.
5 мая, в три часа дня, открылся большой снежный конус. Вот она, вершина, до нее осталось несколько метров. И только тогда я почувствовал чугунную усталость во всем теле. Остановился, достал кусок колбасы, начал жевать, оглядываясь по сторонам. Картина знакомая, привычная. Вершина, как вершина. Камни выглядывают из-под снега и льда. Это я видел много раз и в других местах. Но все равно пришло чувство радости, что дошел, добрался до цели. Рядом с этой радостью, вытесняя усталость, вырастало другое чувство. Оно вливалось в меня теплом, согревало душу. Как назвать это чувство? Гордость? Счастье? Ощущение собственной силы? Может быть. Во всяком случае, сейчас я был уверен, что смогу создать цикл картин "Вершины Матачингая".
Но увиденным наслаждался недолго. Надо еще спускаться вниз. Задули снежные вихри, заставили поспешить. Спуск давался тяжелее, чем подъем. Никак не подбиралась нога под вырубленные ступени. Пришлось долбить дополнительные опоры.
Начал спуск прямо по склону к котловине. По снежному насту зигзагами приблизился к леднику. Здесь подумал, что могу выбрать другую дорогу. Снег закрывал видимость, было трудно разобраться, где удобнее идти. Прошел немного по прежнему маршруту и решил спускаться по другому пути. Хотелось быстрее добраться до моего лагеря у подножия Матачингая. И это было едва ли не роковой ошибкой. Я не только потерял время и снаряжение, я мог потерять жизнь.
Мне показалось, что снежный язык ледника тянется недалеко, да и угол наклона был всего лишь около 45 градусов. Сделал шаг, другой. Кошки плохо входили в спрессованный снег. Приходилось вгонять их в прочный наст силой. Ноги быстро устали. Узкий кулуарчик ледника кончился неожиданным провалом. Мои ноги поскользнулись, я упал на спину и начал сползать в неизвестность. Все попытки удержаться не дали результата. Мешал рюкзак. Скобой, намертво зажатой в руках, я уперся в лед. Но скоба со скрежетом ползла по нему, словно по металлу.
Рюкзак попытался перевернуть меня вниз головой. Я сбросил лямку с левого плече, с правого лямка слетела сама. Рюкзак кувырком помчался вниз, разбрасывая содержимое. Только слышен был стук металлических предметов о ледяную гору. Потом стук прекратился, стало тихо. Но через несколько секунд поднялся звон. Я понял, что рюкзак и его содержимое свободно падают вниз, изредка задевая о выступы скалы. Туда, к пропасти, я скользил сейчас на животе. Но, избавившись от рюкзака, я стал легче, и с такой силой прижал острие скобы ко льду, что, наконец, начал терять скорость. Остановился на самом краю ледяного трамплина.
- Вот и приехал, - сказал сам себе.
Острие скобы попало в трещину. Ненужная в порту железяка стала моей спасительницей. Но предстояла трудная задача - не сорваться в пропасть, постараться выбраться отсюда. Я осторожно достал из-за спины ледоруб и вогнал его в лед. Проверил, выдержит ли эта ненадежная опора. Подтянулся на ней вверх по склону. Ледоруб держал. Выдернул из трещины скобу и осторожно начал бить во льду отверстие. Скоба звенела, и казалось, что весь Матачингай содрогается от ее ударов.
Меняя ледоруб со скобой, добрался до каменной осыпи. И хотя камешки скатывались из-под ног вниз, на них почувствовал себя намного уверенней.
По осыпи пополз к чернеющим вдали валунам. На протяжении всей дороги прижимался животом к крутой горе и не смотрел по сторонам. Когда добрался до первого камня, вросшего в лед, и сел на него, закружилась голова и затряслись руки. С тоской посмотрел я на низкое небо и белую пелену, закрывающую горы и злополучную пропасть. Впервые почувствовал жуткую и бесконечную враждебность безмолвных просторов. Я был маленькой пылинкой в этой космической бесконечности и никому до меня не было дела. Я чувствовал себя ничтожным пульсирующим островком в океане скал. И были они настолько суровыми, что мне показалось - я больше никогда не вернусь в шумный, уютный мир людей.
Эта мысль встряхнула меня, когда я был готов окончательно раскиснуть, что уж совсем не годилось для меня в нынешнем положении. Один в горах, никто не подаст руку помощи. И мне снова пришлось с тревогой думать о предстоящем спуске.
Как без снаряжения и еды добираться до Эгвекинота? Ехал сюда на вездеходе целый день, а обратно придется идти пешком. Но сначала надо спуститься к подножию Матачингая.
Я замедлил дыхание, затем несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Это помогло успокоить нервы, унынию пришел конец. Ведь могло случиться самое худшее. Я мог бы не сидеть на этом камне, а валяться с переломанными костями в пропасти и умирать мучительной медленной смертью. А раз уж этого не случилось, надо продолжать борьбу за жизнь.
Через два дня я рассчитывал быть у себя в палатке. Но сейчас, когда остался без веревки, запасной одежды и еды, нужно было думать над новым планом возвращения. Самое разумное - разыскать тропу, которая привела меня к вершине. Но обнаружить ее было непросто. Снег засыпал все следы.
Я задумался. Если следовать по новому пути, то он обязательно пройдет через распадки, по которым часто идут лавины. Но вдруг все будет хорошо? Тогда дорога станет короче, я наверняка выиграю целые сутки.
Идти или не идти? Идти - безумие! Только случай может уберечь от лавины. В это время года они грохочут здесь одна за другой.
Если не идти - значит замерзнуть наверху. Тем более, что ветер усилился, на гребне горы появились флаги из снега. Я начал спуск через лавиноопасные места.
К вечеру что-то случилось с ногами. Не мог поднять ни одну из них для очередного шага. Не мог пошевелить даже пальцами в ботинках. Наверное, от того, что несколько дней находился в вертикальном положении, даже спал сидя.
Я лег на спину, положил ноги на воткнутый в снег ледоруб, приподнял голову выше. Полегчало. Встал, прошел немного вперед в поисках места, где лучше пройти кулуар. "Кулуар!" Подумал над этим французским словом и представил роскошный дворец со множеством комнаток для отдыха. Мне бы сейчас полулежать в мягком кресле в одной из них? И почему альпинисты обозначили этим словом понижение между двумя вершинами, распадки, словно вырубленные гигантскими мечами в горах.
Заполярные сумерки сгладили тело скалы, видимость ухудшилась. Дул небольшой ветер, мела поземка. За полчаса вынужденного отдыха выпало сантиметров пять снежной крупы. Я вернулся к камню, на котором сидел, решил зарыться в снег и ночевать под ним. У меня уже был такой опыт ночевок, когда ездил на собаках с эскимосом Ататой. Нам случалось спать под открытым небом в тридцатиградусные морозы. А сейчас было всего лишь около пятнадцати ниже нуля.
Я набросил капюшон на голову, лицо воткнул в колени, спрятал от падающего снега. Стало теплее. До этого сменил мокрые носки, положил их на грудь под свитер для просушки. А те, что нес целый день обмотанными вокруг пояса, быстро надел, пока они не остыли. Холода не чувствовал. Блаженство от отдыха нарушали только мокрые носки на груди. Вода струйками стекала от них по телу. Но руки и ноги были теплыми, пальцы шевелились - можно спать. Подумал, что за два часа не окоченею, как замерзали многие выбившиеся из сил альпинисты.
Возбуждение и нервное потрясение, связанные с потерей рюкзака, начали спадать. Мне захотелось есть. Я пожалел о том, что и крошки хлеба не съел с обеда. Обшарил карманы с надеждой, что найду хоть кусочек галеты. Но карманы были удручающе пусты. И я дал зарок, что если когда-либо еще пойду в поход, обязательно буду рассовывать по карманам бутерброды, к поясу крепить фляжку с водой. Мало ли что может случиться в пути.
Я посчитал, что допустил тактический просчет. Должен был предусмотреть подобную ситуацию при подъеме или спуске и всегда иметь небольшой запас продуктов, которые могли бы остаться при потере рюкзака. Проклинал собственную глупость, но одновременно тешил себя мыслью, что мизерный запас в карманах ничего бы не изменил.
Надо было все-таки не сбрасывать рюкзак с плеч, а попытаться вместе с ним перевернуться на живот и затормозить. Что ж, крепче усвоится урок одиночного восхождения. Заботиться надо не только о снаряжении, но еще и о теле! А я отправился в дорогу и проявил заботу только о маршруте.
"Добивался разрешения на заброску вещей к подножию Матачингая, истерзал душу и совершенно пренебрег телом, - думал про себя, - каким бы сильным и энергичным не был человек, все равно в горах нельзя с таким пренебрежением относиться к самому себе".
Жалел, что когда у меня была еда, я совершенно не притрагивался к ней. Надо было регулярно есть что-нибудь, даже если совершенно не хотелось. Пить горячий чай, пока в примусе был бензин. Но примус тоже улетел в пропасть.
Много лет я по крупице копил опыт, как действовать в горах - и так легкомысленно поступил сегодня. К отрицательным эмоциям добавились мысли о жене и детях. Обещал им, что весну пробуду дома. Весна пришла, только я не с семьей, а далеко на севере. И сейчас мое скорчившееся тело придавлено снегом, а душа мечется, словно бумажный змей на нитке.
Хорошо и покойно было мне под снегом, а мысли не могли утихомириться. Летели то к дому, то к друзьям, и снова возвращались в горы.
Мне пришло в голову, что я не единственный живой камушек в горах. Может, и еще кто-то поднимается в одиночку, и делает это намного лучше меня. Как болгарский альпинист Христо Проданов. Этот бесстрашный человек в одиночку, без кислородных приборов взошел на Пик Коммунизма. И многие другие вершины покорились ему, доказывающему, что человек сильней природы.
Это воспоминание несколько приободрило. Я уснул, провалился в пропасть сна, и мое тело отдыхало, хотя и было согнуто в три погибели.
Спал около часа. Проснулся от ощущения, что в горах что-то неладно. Трудно объяснить, чем была вызвана тревога. Но проснулся я не от холода, а от предчуствия необъяснимого страха. Если бы лежал в палатке, в спальном мешке, поленился бы встать. А тут открыл глаза, поднял голову в предчуствии беды, осмотрел горы. Снег прекратился, ветер стих, четко просматривались вершины гор Матачингая. Все было спокойно, но шестое чувство, мой ангел-хранитель продолжали предостерегать.
Я быстро встал, отряхнул снег и поторопился с насиженного места. Оглянулся. Будет что-нибудь или предчуствие просто дразнит меня, лишает отдыха? Сделал несколько шагов вверх и услышал позади себя несильный щелчок. В снежном покрывале горы пробежала трещина, и вдруг вся верхняя часть заснеженного склона пришла в движение. Снег понесся вниз. Лавина быстро разрасталась и мчалась прямо в ущелье. Вот уже все закрыли клубящиеся вихри. Грохот падающей лавины напоминал грохот несущегося в туннеле экспресса. Нарушенную тишину повторяло многократное эхо, и долго еще были слышны скрежет, взрывы, свист. Все это вместе взятое порождало канонаду.
Симфония гор! Знаменитый английский альпинист Джорж Мэллори говорил так: "День, проведенный в Альпах, подобен великолепной симфонии". И он же, словно предвидя, чем грозит попытка покорить Эверест, давал своему биографу повод написать, что "день, проведенный на Эвересте, может оказаться больше похожим на гигантскую какафонию, которая завершится мертвой тишиной".
Мэллори находил в горах чисто эстетичекое удовлетворение. Горы любил той любовью, которая заглушила все и поглотила всего его - сначала душу, а затем и тело. Он был первым, кто прокладывал путь на высочайшую вершину мира - Эверест. Альпинист сравнивал: "То, что происходит с нами, ничем не отличается от того, что происходит с теми, у кого, скажем, есть дар к музыке или рисованию. Посвятив себя им, человек приносит в свою жизнь немало неудобств и даже опасностей, но все же самая большая опасность для него - это отдать всего себя искусству, потому что оно то неизведанное, зов которого слышит в себе человек. Уйти от того зова - значит засохнуть, как гороховый стручок. Так и альпинисты. Они принимают предоставляемую им возможность подняться на вершину, следуя зову неизведанного, которое они в себе чувствуют".
Джорж Мэллори был участником трех первых экспедиций на Эверест в начале двадцатых годов. 8 июня 1924 года он вместе с совсем еще молодым альпинистом Ирвином был полон решимости покорить гигантскую гору. Облака скрывали ее вершину, когда они поднимались к ней. И навсегда скрылись в тумане...
Лишь девять лет спустя на высоте 8450 метров был найден ледоруб Мэллори. Добрался ли он до вершины со своим молодым другом, и что было причиной их гибели - об этом не узнает никто и никогда.
Может быть, они попали в такую же лавину, которая только что сползла из-под моих ног, и до сих пор отголоски ее грохота разносятся над Матачингаем. Я представил, что творится на Эвересте, если здесь, на небольших высотах, белая смерть сносит все на своем пути.
Уходя от опасного места, я почувствовал, что на меня вновь накатывается смертельная усталость. После отдыха почему-то тяжелее стало передвигаться. Каждый шаг превратился в пытку. Все больше тяготило одиночество, белизна снега начинала действовать на нервы. Хуже, чем еще несколько часов назад, я стал переносить холод и сырость. На склонах начал терять равновесие. Но я понимал, что должен как можно быстрее добраться до палатки. И потому полз, карабкался, шел без остановок. "Надо идти, надо идти", - твердил про себя и подгонял себя этими словами.
Для меня эти дни и ночи стали длиннее. За последнее время я пережил страшную усталость, впал в уныние. Иногда готов был сказать себе: "С меня хватит, спуск по гребню слишком длинный, лягу, передохну". Но сползал все ниже к подножию горы, потому что понимал - там, в палатке, путь к спасению.
После долгого затишья от грохота лавины снова возобновились обвалы. Я запутался во времени, не знал, который час. Полярный день сбивал с толку. Восемь вечера или восемь утра? Посматривал на небо. Может солнце проглянет в просвет между тучами и поможет определить время суток.
От наступившей вдруг тишины у меня начало звенеть в правом ухе. По народному поверью, надо загадать желание и спросить кого-нибудь - в каком ухе звенит? Но вокруг никого не было и я сам себе загадал желание: жить! жить! жить!
Начало смеркаться. Над горизонтом, пробив сумерки полярной ночи, замигала звездочка, напоминая свет родного дома.
С каким наслаждением появиля бы я сейчас там, у знакомого порога, сбросил бы с плеч тяжелые невзгоды, мучительные дни неудач и километры, отделяющие от дома. Но сегодня крышей над головой мне снова будет куртка, наброшенная на выкопанную в снегу нору. Я сел в нее, всмотрелся в проем "двери". Огромный простор вселенной, открывшийся внезапно передо мной, как никогда кажется необъятным. Никогда звезды не были такими далекими и такими холодными, как в эту наступающую ночь.
Я закрыл глаза, и меня тут же потянуло в сон. "Проснуться через два часа! Проснуться через два часа!" - твердил я сам себе. -"Проснуться! Если не проснешься, снежная нора станет твоей могилой".
Я вбивал в извилины своего мозга эти слова, и мозг запоминал их, помещал в самые отдаленные свои клетки, чтобы в нужный момент встряхнуть мое уставшее тело, заставить его подняться.
Уснул точно также, как во время первого привала - уткнув лицо в колени и охватив голову руками. Даже не почувствовал, как оттаявшие на груди носки начали пускать по телу холодные струйки. Так велика была усталость. Сейчас с каждой новой минутой глубочайшего сна она уходила от меня, а взамен вставал у входа в снежное жилище вечный покой.
Но он не дождался своего часа. Закричали, застонали самые далекие клеточки мозга, упрятавшие команду к побудке. Пробираясь по извилинам, они дошли до главного нервного центра, и через два часа я подскочил, снеся головой заснеженную крышу. Сердце бешенно стучало. Я еще не открыл глаза, но уже стоял, чуть шевеля телом. Мороз сковал его, и я начал прыгать - потихонечку и невысоко. Постепенно прыжки становились все быстрее, все выше. И так скакал я на одном месте, пока не почувствовал, как возвращается в мышцы потерянное тепло.
Наконец, я прекратил скачку, огляделся вокруг. Луна высветила фантазию чукотских гор, бросила от них тени в глубокие долины. "Надо идти, - сказал я вслух, - ползти, но двигаться к палатке".
Сделал шаг, другой. И потащился вниз, втыкая в снег ледоруб и опираясь на него руками. Безмолвие гор давило на меня невыносимым грузом. Ночь подморозила снега, они вцепились в скалы и не падали вниз. Если не считать этой удачи, мое положение было трагичным. Но я не хотел верить в то, что придет беда, и полз по гребню, боясь сделать хотя бы шаг в сторону.
Незаметно пришел рассвет. Он привел меня к ледяному кулуару, по которому, судя по следам, еще только вчера прошел ледопад. Дорога была завалена огромными глыбами льда, по которым предстояло карабкаться. С трудом заставил я себя взобраться на один такой ледяной постамент, присыпанный ровным слоем снега и издали напоминающий однажды увиденных белых лебедей в заснеженной тундре.
Тогда мы с Ататой, моим верным другом в походах по северу, возвращались с охоты на нартах, запряженных собаками. Как я досадовал, что оставил фотоаппарат в поселке. Рядом лежал карабин, который я возненавидел в тот миг. Лебеди на снегу - такое увидишь не часто. Чтобы не спугнуть их, мы сделали большой круг. Атата до самого поселка рассказывал сказку, как давным-давно летели в небе облака. Вдруг смотрят - тундра! Облака сказали: "Отдохнем, посидим, в тундре намного лучше, чем в небе".
Закричали облака: "Тундра! Тундра! Прими нас!"
Тундра засмеялась и сказала: "Садитесь, только уже не будете облаками, я вас сделаю птицами".
Обрадовались облака, слетели на тундру и стали лебедями.
Я тогда посмеялся над этой наивной сказкой. А сейчас решил, что, возможно, в далекие времена так и было. Вот и сегодня не белые ледяные глыбы, а стая лебедей села в этот злополучный кулуар и готова взлететь, поднимая снежную пургу.
Мною овладел панический ужас. Показалось, что стихия только и поджидает, когда я зайду в центр ловушки, расставленной Матачингаем. Горы сейчас же обрушат на меня со своих вершин ледяные плиты. Я отчетливо представил, как до моих ушей доносится грохот, потом увидел сам ледопад, несущийся с бешенной скоростью. И ничего не смогу я сделать, чтобы остановить его или уйти с дороги. Я не ступлю и одного шага, как меня замурует обвал.
Сдерживая дыхание, чтобы не нарушить покоя гор, я переступил со льдины на льдину. Сделал невесомый шаг, подобный шагу балерины, выплывающей из-за кулис на сияющую сцену. И остановился, чтобы успокоить громко стучавшее сердце. Его биение могло породить вибрацию и вызвать движение гор.
"Если не доберусь до свего лагеря, вряд ли останусь в живых", - подумал я, - но мне еще слишком рано ставить себе вечный памятник на безымянной вершине Матачингая".
Чтобы не испытывать судьбу, я решил идти быстрей. И начал прыгать с одной глыбы на другую, едва сохраняя равновесие.
Впереди лежал заснеженный распадок, покрытый ровным фирновым снегом. Не было ни одного признака, что по нему проходят лавины. Но до него еще надо было добраться. Как назло, повалил снег. Я почувствовал, что попал в серьезную переделку и был подавлен этим все больше.
"Что я здесь делаю?" - спрашивал я себя. - "Какая сила заставила меня забраться сюда? Полнейший абсурд - сидеть на этом хребте!"
Последние прыжки по завалу из ледяных глыб давались с трудом. Первые легкие движения балерины пропали, и я бухал ногами по льду, словно кузнец грохотал молотом по наковальне. И вот, наконец, заснеженная равнина, над которой нависала грозная шапка снега, пока еще скованная морозом. Я полз на четвереньках все дальше от опасного места, не видя, что наверху уже пришла в движение ледяная глыба. Она маленькой точкой беззвучно летела в кулуар. Постепенно точка превращалась в раздутый мяч, увеличивалась в размерах, и огромным пятиэтажным домом ударилась в то место, которое всего несколько минут назад покинул я. Ударилась и взорвалась тысячами осколков. Они долетали до меня и вонзались в снег за моей спиной. Кулуар наполнился грохотом, стоном, свистом, плачем и воем.
К палатке я подползал по-пластунски. С трудом открыл полог, влез вовнутрь. Дрожащими руками достал из мешка с неприкосновенным запасом спички и примус. Долго не мог чиркнуть по коробку. Но все-таки высек огонь, набил в кружку снега, вскипятил воду. Пока она булькала в кружке, бросил щепотку чая, две ложки сахара. Обжигаясь, выпил спасительный напиток, заполз в спальный мешок и заснул мертвецким сном, оставив примус гореть и нагонять температуру в брезентовом доме.
Утром следующего дня я вышел из палатки заново родившимся. Осмотрелся вокруг. Весь мир, начиная от Полярной звезды и кончая голубыми снежными горами, окружавшими палатку, принадлежал мне. Из всего многомиллионного населения земного шара поблизости нет ни одной живой души. Но я был рад, что закончилось мое странствие по горам Чукотки. И в то же время было жаль, что все кончилось. Я погрузился в раздумье, мысленно заново прошел маршрут. Опять видел крутые склоны, несущиеся лавины, сильные бураны и ледопады. Весь поход, как мираж, крутился в моей голове, вытесняя все остальные картины жизни, начиная с самого детства.
Я вернулся в палатку, снова вскипятил воду и заварил чай. Лежал в спальнике, отдохнувший и умиротворенный, и снова переживал события последних дней.
Хороший все-таки был поход! Правда, время от времени мне угрожали неудачи, смерть и отчаяние. Но ведь человек так легко забывает плохое! Ясный и пригожий день напомнил мне Хороший все-таки был поход! Правда, время от времени мне угрожали неудачи, смерть и отчаяние. Но ведь человек так легко забывает плохое! Ясный и пригожий день напомнил мне о счастливых часах, когда я шел по чистым снежным склонам Матачингая. Трудности и невзгоды... Борьба, закаляющая человека... Минуты, решающие - жить или не жить...
И я улыбнулся в синие глаза чукотских гор, как улыбался любимой женщине, с которой прожил славные дни.
НАОМИ УЭМУРА
Фолклендская война, сгубившая более тысячи аргентинских солдат и около двухсот английских десантников, убила и человека, который никогда не был на Фолклендских островах и о конфликте между двумя странами слышал за многие тысячи километров от места боевых действий. Фолклендская война убила японца Наоми Уэмуру.
Ровно через год после его гибели, 14 февраля 1986 года, наша экпедиция подходила к полюсу относительной недоступности в Северном Ледовитом океане. Весь переход разговоры велись только об Уэмуре, потому что пятеро участников похода встречались с этим маленьким жителем Страны восходящего солнца в Лондоне, куда были приглашены исполкомом международного приза "За мужество в спорте".
В моей квартире висит фотография. Володя Леденев выхватил миг из жизни двух больших путешественников современности - Уэмуры и Шпаро. Они стоят на пороге музея английского исследователя Антарктиды Шеклтона. Невысокий, круглолицый Наоми держит в одной руке книгу Шпаро "Путь на Север". А Дмитрий Игоревич приобнял Уэмуру, склонился над ним, будто хотел защитить его от какой-то опасности. Шпаро не сомневался, что японец погибнет. Говорил: путешествовать в одиночку - это все равно, что идти без страховки по натянутой проволоке над Ниагарским водопадом. Дрогнул, полетел вниз - и бешенный поток воды навсегда перечеркнет твою смелость.
Отвага Уэмуры была примером для многих. Я внимательно следил за его восхождением на самые высокие горы всех континентов. Когда Наоми объявил о своем решении с канадского мыса Колумбия достичь Северный полюс на собаках, а потом с него добраться до берега Гренландии и пересечь этот ледяной остров, я завел у себя специальную карту и отмечал на ней путь японского путешественника.
До полюса он дошел за 57 дней. Но устал настолько, что понял - назад надо возвращаться самолетом. Американцы перебросили его на северное побережье Гренландии. Отдохнув десять дней, Уэмура отправляется к югу острова по его ледяному щиту. За 107 дней он почти преодолел его. Но оставалась какая-то сотня километров - и перед отчаянным японцем пролегли непреодолимые трещины, потоки воды, мчащиеся к океану. Наоми снова пришлось вызывать самолет.
Летчики долго не могли найти путешественника, потому что над Гренландией стоял туман. Радиостанция самолета ловила сигналы рации Уэмуры, но летчики боялись идти на посадку, не видя ничего перед собой. У Наоми от голода подыхали собаки. Да и сам он сильно отощал. Но не убил для пропитания ни одного своего четвероногого помощника.
Несмотря на прерванный, незаконченный маршрут, Наоми Уэмура был признан самым мужественным спортсменом года, и на него надели "золотой" лавровый венок. Этот приз был установлен в 1966 году. Толчком к его учреждению послужило кругосветное плавание английского яхтсмена сэра Френсиса Чичестера. Уже пожилой человек, он в одиночку на своей яхте прошел вдоль берега печально знаменитого мыса Горн, ставшего кладбищем тысяч судов за многовековую историю мореплавания. Вездесущие корреспонденты решили дать репортаж о том, как проходит опасный участок океана Чичестер. А вообще-то они, наверное, хотели рассказать об очередной жертве Горна, показать всему миру, как волны ломают маленькую парусную яхту. Пилот самолета, нанятого журналистами, с трудом отыскал ее в бушующих океанских волнах и сказал про Френсиса всего три слова: "Вот это человек!"
Мужество яхтсмена и ему подобных людей побудило англичан через несколько лет после этого необычайного путешествия принять решение об учреждении международного приза и награждении победителя золотым лавровым венком.
Прекрасная жизнь Френсиса Чичестера закончилась в океане. В 78 лет он участвовал в гонках через Атлантику. И ушел со старта в свое бессмертие. Три дня с его яхты не доносилось ни единого слова, хотя его радиостанция работала. Ее пеленговали береговые центры. В помощь английскому яхтсмену послали спасательный буксир с вертолетом на борту. Смертельно больного великого спортсмена спасатели поднимали с лодки с помощью специальных носилок. Последний вздох сэр Френсис Чичестер сделал перед тем, как носилки с ним втянули вовнутрь вертолета.
В тот год старый мореплаватель не участвовал в сверхсложных походах, но, думается, что золотой лавровый венок надо было посмертно присудить ему.
И вот 1979 год, собравший в Лондоне всех соискателей почетного приза. Среди них бывший его обладатель Наоми Уэмура, Дмитрий Шпаро и его полярная команда, другие мужественные люди. В результате тайного голосования российским спортсменам досталось второе место. Венок был надет на француза Жана Марка Буавэна. Почти четыре месяца он поднимался на вершину К-2 в горном массиве Каракорум. А потом за тридцать минут спустился с высоты 7600 метров на дельтаплане. Буавэн не имел никаких спасательных средств на случай аварии. Риск, которому он подвергался, был огромен. Достаточно было пронестись по ущельям бурному потоку воздуха, и крылатый спортсмен, подобно орлу, камнем полетел бы вниз. Но не смог бы, как птица, расправить своих крыльев.
Без риска нет победы. И маленький Уэмура, предыдущий обладатель почетного приза, надел на француза завоеванный им венок.
МОИ ЖИЗНЕННЫЕ ВЕХИ:
1951 год. Первый раз закричал во весь голос.
1952 год. Первый раз попробовал морскую воду. Горькая!
1953 год. Первый раз услышал запах сена.
1954 год. Первый раз голый бегал под дождем.
1955 год. Первый раз сел верхом на лошадь.
1956 год. Первый раз видел, как горит дом.
1957 год. Первый раз увидел мертвого в гробу.
1958 год. Первый раз начал стрелять из рогатки.
1959 год. Первый раз увидел электрический свет.
1960 год. Первый раз поймал капканом лисицу.
1961 год. Первый раз приручил дома ворону.
1962 год. Первый раз тонул в море.
1963 год. Первый раз был исключен из школы.
1964 год. Первый раз начал стрелять из ружья.
1965 год. Первый раз убежал из дома.
1966 год. Первый раз видел, как гроза убила корову.
1967 год. Первый раз натер мозоли на руках.
1968 год. Первый раз поцеловал девушку.
1969 год. Первый раз посетил Эрмитаж.
1970 год. Первый раз выехал за границу.
1971 год. Первый раз меня хотели убить.
1972 год. Первый раз ел зеленую змею.
1973 год. Первый раз купил альбом Сикейроса.
1974 год. Первый раз женился.
1975 год. Первый раз родился сын.
1976 год. Первый раз вышел в море на яхте.
1977 год. Первый раз один ночевал в тайге.
1978 год. Первый раз родилась дочь.
1979 год. Первый раз в тайге встретил тигра.
1980 год. Первый раз спустился в пещеру.
1981 год. Первый раз купил художественные краски.
1982 год. Первый раз рисовал обнаженную натуру.
1983 год. Первый раз приняли в Союз художников.
1984 год. Первый раз встал на лыжи.
1985 год. Первый раз просил деньги на экспедицию.
1986 год. Первый раз увидел полярную ночь.
1987 год. Первый раз увидел, как цветет тундра.
1988 год. Первый раз дошел до Северного полюса.
1989 год. Первый раз ощутил, что такое голод.
1990 год. Первый раз начал ночью просыпаться.
1991 год. Первый раз увидел мыс Горн.
1992 год. Первый раз взошел на Эверест.
1993 год. Первый раз поссорился с друзьями.
1994 год. Первый раз вздохнул чистым воздухом.
ЛИТЕРАТУРА:
1."Исследование полярных стран",1912 г. проф. К.Гассерт.
2. Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового завета.
3. Коран. В переводе акад.И.Ю.Крачковского.
4. "В поисках приключений". Крис Бонингтон.
5. "Под парусом в шторм". К.А.Колс.
6. "Состязание". Коре Холт.
7. "Моби Дик". Герман Мелвилл.
8. "Хрустальный горизонт". Райнхольд Месснер.
По окончании книги:
"Воистину я восстал из объятий смерти и мне снова позволено жить среди людей". на пути к своей цели: либо к вершине Эвереста или в плавании вокруг мыса Горн. А может быть на дрейфующем льду к Северному полюсу. Но только не в больнице и не при родственниках. Там, наедине со своей смертью, можно будет заплакать как ребенок. В последние минуты жизни можно не лицемерить, не думать о нажитых вещах, посмотреть в глаза тому, кто придет за тобой, чтобы провести в иной мир.
"Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит, как тень? И кто скажет человеку, что будет после него под Солнцем?"
|